— Я понимаю! — Горячо зашептал ему десятник, — Просто дайте мне время. Сегодня вечером я расскажу обо всем. В том числе, что нам делать и кто пойдет на собрание.
— Предлагаю решить это всем вместе. Не пытайся тянуть эту ношу сам, десятник, — Спокойно, даже участливо сказал до сих пор молчавший Уру. Акургаль просто кивнул ему. Эмоции душили его, не давали сказать и слова из-за комка в горле. Их слова напомнили ему прошлое, вернули туда, куда он меньше всего хотел возвращаться.
— Вместе мы что-нибудь придумаем. Первый Отряд — это одна семья. Не забывай, Старший, — Улыбнулся ему Саргон.
К его сожалению, дела в группе были не настолько радостными и безоблачными, как он хотел показать. Особенно, если учесть рабов. Например, парочка безликих детей, Ян и Юн, в кои-то веки разделилась. Один из них старался как можно сильнее дистанцироваться от второго. Ведь к врагам отряда Ян (или Юн?) выбежал в одиночку, без своего товарища. И тот очень не хотел получать наказание просто за компанию.
Сам виновник торжества бежал впереди. Маленькая, сотрясаемая рыданиями фигурка вздрагивала от каждого прилетающего подзатыльника и подсрачника, который ему отвешивали великодушные победители. При этом в речи то и дело мелькали весьма кровожадные сюжеты возможного наказания. Прощать такой косяк рабу никто не собирался. Даже Хан, прежде защищавший каждого из своих товарищей по несчастью, отстранился от него и показательно игнорировал.
Не намного лучше чувствовал себя и горбатый носач Ксу Он еле-еле тащился в хвосте. Стонал от боли, не поспевал за остальными, но никого в отряде это не волновало. Местные жители страдали лукизмом даже в большей степени, чем их прошлое общество. Поэтому уродец, вызывающий отвращение одним своим видом, был просто обречен на прозябание.
В пылу боя ему от души зарядили по спине. Вряд ли случайно, скорее из здорового любопытства и желания сломать чужую вещь. Тем не менее, никого это не волновало. Акургаль только бросил на него короткий взгляд, убедился в его относительной целости и махнул рукой.
В итоге, из-за всех этих внезапных драк, волнений, обсуждений и прочего, общий темп группы серьезно снизился. Немудрено, что они опоздали на вдвое, если не втрое больший срок.
— Какая восхитительная наглость от подобных слизняков, — Встретил их злой, как собака, Ксин прямо у ворот.
Присутствующие рядом стражники из всех сил делали вид, что никого не видят и не слышат. Вероятно, Гвардеец Императора скрашивал время, капая им на мозги. Судя по свежему синяку на лице, психотерапию он проводил с помощью рукоприкладства. Известная истина о том, что если дать в морду — обязательно полегчает, среди жителей Форта цвела, пахла и колосилась.
Зато подошедшие новобранцы встретили нервного и пышущего злобой куратора радостными, почти придурошными улыбками. После едва-едва не состоявшейся бойни, культиватор перед ними проходил по разряду знакомого зла, а слушать его привычные оскорбления казалось чем-то чуть ли не ностальгическим. По крайней мере, Саргон, хоть и боялся наказания, окончательно расслабиться смог только в его присутствии.
— Этот недостойный слуга Старших просит прощения у Гунцзы за свою задерж… — Ксин не дождался даже ответа Акургаля. Тот как стоял, так и рухнул на землю от сокрушительного удара в живот ногой.
— Вы, полоумные, лишенные страха отродья, вздумали игнорировать мои приказы? — Воздух из его рта выходил с шипением, будто стравливали давление у котла, — Когда Нюйва создавала людей, мои предки появились из лёсса, предки ваших рабов — из глины и грязи, а вы сами из содержимого ночного горшка самых презренных червей, которые тогда ползали в первозданном мире! — Выдал он тираду и добавил еще несколько эпитетов.
Вот только у самого Саргона сложилось странное впечатление: будто их куратор и сам в курсе, что перегибает палку, поэтому пытается скатиться в велеречивость, чтобы не закончить свою речь раньше того момента, когда окончательно обретет потерянное самообладание и не станет пытаться забить до смерти собственных же подчиненных.
Его состояние снова поменялось. Не пустая оболочка с тлеющими углями мести. Скорее — сломанный механизм, чей функционал еще работает, зато с реакциями полный бардак, а система ценностей улетела в далекие дали. Сейчас Ксину был сам черт не брат. В таком состоянии нервного напряжения, под влиянием настолько сильных эмоций, которые он пытался подавить, он мог вытворить вообще что угодно. Хотя бы по принципу "горит сарай — гори и хата".
"Как только еще не додумался искать предателя путем тягания на допросы с применением тяжких телесных всех возможных людей? Или додумался?! Нет, вряд ли, слишком мало зацепок, а основные участники давно лежит болеют, костями белеют. Но все равно как-то мне тревожно".
— И что с вашими рожами? На них грязи даже больше, чем обычно! И одежда потрепанная. Вы так привыкли хрюкать и искать помои в земле, что продолжаете это делать, несмотря на довольствие? Или вы дрались за лишний кусок? Почему тогда вон тот мелкий выродок и старый дурак невредимы? Уж побить старика с ребенком сил должно было хватить, — С подозрением в голосе поинтересовался он.
— Тут такое дело, Чжэнь лао сянь-шен… — Осторожно начал он, однако его очень невовремя прервал Камей.
— Этот недостойный БЕРЕТ НА СЕБЯ ВИНУ, ГУНЦЗЫ!!! — Заорал он и бухнулся на колени перед напрягшимся Гвардейцем.
— Опять вы, бесполезные паразиты, наворотили дел? Что опять? Раба убили? Напились? Дезертировали? Сломали казарму? Ты, — Указательный палец остановился на вздрогнувшем Уру, — Рассказывай, смерд.
Бывший чиновник дернулся, нервно сглотнул, однако спорить не решился. Как-то привирать или недоговаривать — тоже. Весьма дальновидно, если учесть способность Гвардейца чувствовать ложь.
— То есть вы побили толпу втрое выше по численности? — Со странным выражением лица переспросил Ксин, — С каким же мусором приходится иногда работать… Не важно. Помоям место в выгребной яме. Никто не погиб? Тогда плевать.
Саргон чуть глаза не выпучил, когда услышал равнодушие и снисходительность во фразе куратора. Он-то уже успел представить сотни, тысячи штрафов каждому за драку. Это как минимум, а как максимум — карцер, битье палками, утопление в выгребной яме, а то и вовсе — сажание на кол.
— Но почему, гунцзы? — Вдруг вырвалось из его рта. Теперь глаза на лоб полезли уже у его товарищей. Огромное облегчение покинуло их лица настолько же быстро и естественно, насколько там появилось. Осталось лишь трудночитаемое выражение, что-то между: "О, Гуань Инь, хоть бы пронесло" и "Почему этому отморозку опять больше всех надо?!".
— Хо-о, а не много ли ты на себя берешь, смерд? Ты решил, что можешь призвать меня к ответу?
— Этот глупый новобранец лишь хочет лучше понять желания Чжэня лао сянь-шена, чтобы лучше им следовать и не нарушить вдруг по незнанию, — Быстро оттарабанил оправдание вспотевший Саргон.
— Ладно. Меня не волнует возня насекомых. Пока никто из других новобранцев не погиб, не произошло массовых беспорядков и не случилось ничего другого столь же важного, я не буду разбираться в вашей грязи.
Впрочем, разбираться и карать станут другие. Например, распитие всякой горячительной дряни, воровство или вымогательства будут рассмотрены на собраниях десятников. Обычно черноногие из других отрядов радостно жалуются друг на друга. За долю от штрафа. Потом заучивается список и подается наверх. Итоги услышит господин распорядитель. Он же может их отменить или оспорить.
— Но меня наказали за драку… — Едва слышно пробормотал Саргон, после чего прилег отдыхать на дорожку рядом с кашляющим Акургалем. Только вместо живота получил сразу в солнышко.
— Сам признался, сам получил. Мяо-мей долго смеялась, когда рассказывала о твоем идиотизме. Даже дикие звери в лесу воспитают человека лучше, чем твои родители, тупица.
"Э-э-э? В смысле?! Что он вообще имеет в виду? То есть я мог и не признаваться? И тогда что? Она прошла бы мимо? Да ну нахрен! Ну не, не может же быть все настолько просто? Хотя-а-а, она же думала, что все куда серьезнее. Не сказал бы про драку, могла и просто ограничиться дуэлью. Ну ты и куркуль, братец! Имеешь такие связи и никак ими не пользуешься!"
Впрочем, додумать свою мысль ему не дали. Гвардеец Императора не стал ждать, пока все участники группы придут в себя. Повернулся к воротам, показал короткий жест стражам, которые моментально побежали открывать проход. Причем с таким энтузиазмом, что каждый из них пытался обогнать другого. В итоге, самый медлительный все равно получил мотивирующий удар по копчику, после чего жизнеутверждающе замычал и почтительно согнулся.
Стоило воротам раскрыться, как Ксин резкой, порывистой, совершенно не похожей на обычную хищную поступь походкой зашел внутрь и зачем-то свернул влево. После пары минут ходьбы все встало на свои места. Во-первых, там стена делала поворот и Насыпь заканчивалась естественным образом, перетекала в широкую башню Старого города. А во-вторых, на пятачке, не занятом никакими зданиями ни до, ни после падения этого участка обороны, оказался небольшой курган с каменной статуэткой, похожей на Ланя.
— Если тело практика выше определенного ранга сжечь, то его пепел будет защищать территорию того места, на котором тот похоронен. Но только в том случае, если место смерти было неподалеку…
Куратор говорил холодным, невыразительным тоном. Сухим, как шелест бумаги. Равнодушным, как чернила на приговоре. С самого утра у него постоянно менялось настроение, и эти скачки становилось предугадывать все утомительнее, а переживать — все опаснее для организма. Однако сейчас, при виде могилы, он, наконец, унялся. Вернее, вернулся к своему выжженному равнодушию.
Как писал Геродот, истинно великая скорбь — не выразима. От нее не текут слезы и не кривится в крике рот. Все чувства заперты подобно преступникам в клетке. Только и ждут повода, чтобы вырваться наружу. И тлеть они могут годами, как торф на болотах. Вот и на дне души куратора тлела бессильная ярость на убийц, надежно скованная узами долга и самоконтроля.