Те так незаметно выполняли свою работу, что иногда Вань вовсе забывал: у них пять рабов, а не три.
Ма обучал рыжего раба Хана своему нелегкому искусству, вернее, заставлял добывать ему пищу и ресурсы под видом обучения, да молился Богине. Отродье с недугом Яншао постоянно варило свои снадобья, благо занималось оно в уголке внутреннего двора. Последняя дюжина попыток ни к чему хорошему не привели, даже вчерашняя пилюля культивации не помогла, хотя за краткое избавление от старческой боли Вань испытал к Богам искреннюю благодарность.
Темная тварь из предгорий крутилась вокруг фармацевта, но со вчерашнего вечера подозрительно затихла после пилюли безумца, который дал ей ровно то же снадобье, что и всем остальным.
С тех пор элами никто не видел и Вань искренне рассчитывал, что пернатая нелюдь тихо сдохла где-нибудь подальше от их казармы. Так меньше достанется от злого куратора. Хотя жаль, труп этой твари можно выгодно сдать за облачные юани господину Распорядителю. Вот таких выгодоприобретателей и распнет в итоге за нарушение приказа Чжэнь лао сянь-шен.
Пусть даже всем остальным только легче станет, если тварь околеет.
О, Вань прекрасно помнил «Легкомысленные хроники переселенцев уездного писаря Чу» в которых подробно описывалось: какие органы элами можно продать алхимикам, как оградить от них селение, чем вытравливать, как не получить проклятие, если случайно встретился взглядом (носить с собой высушенную верхнюю лапу детеныша) и к какому виду существ они относятся (с выводом: «демоны» Вань категорически не согласился — среди тех встречаются и разумные виды).
На этом фоне упорные попытки его собственного сына, помимо все более злобных развлечений, найти общий язык и с душевнобольным фармацевтом, и с мелкой нелюдью причиняли этому несчастному старику почти физическую боль.
На фоне двух отрядных мерзостей и одного Каня, Камей казался почти нормальным. Он всего лишь рыскал в поисках выпивки, несколько раз устраивал драку, после чего медленно и расслабленно! выбивал дурь из первых попавшихся практиков чужих отрядов. Иногда даже нескольких одновременно.
Воистину, если человеку нужно лицо, дереву нужна кора, то Камею нужен Саргон. Или бандит начинает чахнуть, терять границы, безобразничать, как ребенок, хуже собственного сына Ваня. Вот только «проказы» великовозрастной детины становятся развязнее, злее и ожесточеннее быстрее, чем телега летит под гору.
Большой, злой ребенок, которому нужен ответственный взрослый. Кто-то, кто верит в него больше, чем он сам.
Старик благодушно покхекал, потеребил длинную сероватую бороденку в стиле придворных мудрецов, пока бывший бандит проходил мимо него, мучимый жаждой разрушения.
Не то, чтобы Вань всерьез осуждал своих товарищей по отряду. Нельзя помочь росткам, вытягивая их из земли, нельзя стать сильнее, если все время только тренироваться или выполнять приказы. Особенно такому измученному дисциплиной и своими сединами старику.
Поэтому и самому отрядному сказителю оказалось в радость в кои-то веки не скрипеть своим измученным, рассохшимся как древесина телом на тренировках да не выдавливать из себя крохи энергии в тщетных попытках преодолеть пределы (в его возрасте самым естественным пределом являлась банальная смерть, но в свою способность вознестись на ступень культиваторов за отпущенный ему Митрой срок он не верил).
Да, старая лошадь в конюшне тоже хочет пробежать тысячу ли. Хотя упадет в пене уже через сто и больше никогда не поднимется. Сам он тоже отнюдь не благородный скакун — лишь беззубая кляча с ухватками чиновников да жаждой знаний неправедных даосов.
Праведные слишком верят в недеяние, чтобы привносить в этот мир что-то новое или, хотя бы, сохранять старое.
Пытаться стать сильнее бессмысленно, наводить дисциплину без официального или неофициального лидера — тоже. Поэтому Вань сейчас просто сидел в углу, никем не видимый и никем не побеспокоенный.
Он отдыхал душой и телом, вспоминал прошлое, вспоминал прочитанные книги, услышанные истории, виденные в юности, в дороге и уже здесь, в Форте, чудеса и диковинки.
А еще с завистью к жрецам вспоминал частичку благодати великого Шан-ди: таинство, к которому случайно удалось приобщиться на заре юности. Вспомнил умиротворение его садов и предания о духовном центре всего мира, горе Куньлунь, где Земля соединяется с Небом, где начинается время и пространство, а космическая Ци течет через практиков, как молочные реки в Персиковом Источнике.
Ах, как бы он хотел стать признанным последователем Шан-ди и после смерти наслаждаться отдохновением хотя бы в нижних садах Владыки. Поразительных, чудесных или просто красивых вещей там бы хватило на все его посмертие.
— Хватит так громко думать, старик! — прервал его нарочито задорный тон единственного оставшегося в живых отпрыска.
— Зови меня: «уважаемый отец»!!!
— Пфф, «будешь ждать счастья с неба — днем попадешь в волчью яму», — захихикал паршивец, после чего быстренько сбежал в неизвестном направлении.
«Точно выкопал где-то на территории яму», — с тоской заключил нерадивый родитель, — «теперь надо ходить и проверять путь хворостиной. А потом ей же отходить мелкого паскудника по слишком целой после таких выходок заднице!»
Вань лишь вздохнул. В последнее время наследник совсем отбился от рук. К сожалению, он почти не интересовался ни историями, ни письменным словом, ни диковинными вещами, людьми или явлениями.
Полная противоположность отца по характеру, как, впрочем, и Сянь с самым старшим их братом — Ли. Впрочем, тот умер слишком давно, чтобы вообще его вспоминать.
«Да-а-а, все пошли в жену, обними Си Ван Му ее глупую душу…»
На Ваня нашло настроение горько сладкой-меланхолии и он тихонько запел себе под нос любимую песню начальника. Ее по нужде выучили все работники на службе, включая никчемных глашатаев или мелких посыльных:
— Спустя три года бесконечных после расставания~
Мы далеки, все думы о тебе, когда ярка луна~
Рвет сердце небо чистое, гляжу я на луны сияние~
Она с разлуки тридцать шесть уж раз была полна…
Все же он любил эту простую, бесхитростную женщину с натруженными руками, морщинками на лбу и вытянутым лицом сианьской груши. Ах, какая у нее была грудь…
Щемящая, приятная своими терпкими воспоминаниями, легкая грусть накатила на него гаолянской брагой из любимой харчевни напротив места службы. Тут же захотелось выпить, завершить этот эмоциональный цикл, познать Дао Неба и Земли с помощью божественного нектара.
И, в отличие от небрежного Камея, старик имел все возможности приобщиться к прекрасному.
Вань оказался куда прозорливее остальных: успел сохранить остатки того ужасного зелья, в которое Саргон превратил простой, пусть слегка забродивший адлайский взвар.
Хотя, можно сказать, ему просто повезло наткнуться на бесхозный, выпитый лишь на две трети кувшин с запахом прокисшего адлайского взвара. Тем более, Акургаль тогда очень долго орал про воров в отряде и пинал Ма дольше обычного. Неужели жадный десятник хотел присвоить напиток себе?
Впрочем, теперь уже неважно.
Этот умудренный летами муж распахнул прикрытые от нахлынувших воспоминаний глаза, слегка пошевелил головой, медленно, будто разминая шею, повел ей из стороны в сторону.
Чисто.
Никто не следил за ним, никто не косил подозрительным взглядом, никто не пытался выведать секреты, обшарить подушки или матрас на предмет ценностей, пристать с неуместным вопросом.
Старик потянулся к стене за своей лежанкой, нашарил чуть более выпуклый кусок деревяшки, сдвинул в сторону. Еще парочка манипуляций — и в его руке лежит фляга из тыквы-горловки, счастливо украденная еще в самые первые дни перед волной у раззявы из другого отряда.
Вань встряхнул емкость. Мелодичное бульканье алхимическим бальзамом пролилось на душу.
Здесь не меньше трети того нечестивого варева. В прошлый раз всей казарме, включая пернатое отродье, хватило половины. Стоит принимать осторожно, особенно, чтобы его состояние не заметили остальные. Кроме Чжан Юлвея. Ему должно быть все равно. В любом случае, он побрезгует отбирать напрямую.
Разумеется, Вань собирался выпить все в одиночку. Этот символический день начался с добрых знамений. Сама Чанъэ пришла к нему во сне, сразу перед бедовым сыном с его очередной глупой проказой.
И тогда он понял: этот день пришел.
День, когда он сможет употребить в одиночестве и познать сладкий грех безумия варева их самого удивительного сокомандника.
За приключениями Саргона тот следил как за хорошей историей с открытым концом сладких, ещё не услышанных рассказов. Юноша всегда находился в центре событий, сам являл из себя око бури. Но при этом умудрялся не только спастись самому, но и вытащить за собой остальных сокомандников.
И за это Вань оставался ему благодарен. Благодарен и лоялен, ведь только с помощью Саргона он мог жить, мог наслаждаться насыщенными событиями вокруг их отряда. Честно говоря, старик понимал, что уже основательно зажился, что каждый его шаг по земле взят взаймы. Он давно был готов к смерти. Единственное, не хотелось бы видеть смерть последнего сына.
Вань искренне хотел уйти раньше непутевого отпрыска. И пожелать ему прожить если не дольше, то уж точно интереснее своего скучного родственника, большую часть жизни просидевшего на одном месте.
Чпок~
Нечеловеческий слух Камея на тему выпивки разрушил его благочестивые планы.
Ни один лаоянский слухач не смог бы уловить такой тихий звук, но у треклятых пьяниц были свои отношения с миром. Со своей потрепанной рожей потомственного дебошира и насильника, шрамами на предплечьях и сверхъестественным чутьем, пробуждаемым только в самый неподходящий момент, он больше напоминал элами, чем сама элами…
Вань покосился на мрачное отродье, которое выжило, тихо вернулось в казарму, а теперь с самым одухотворенным видом внимало соседней стене…
…Больше, чем сама элами. Подобранное Саргоном существо все сильнее походило на бешеное.