Оборона дурацкого замка. Том 7 — страница 21 из 46

Саргон вздохнул.

Он совершенно не ощущал той уверенности, с которой вел диалог в мысленном эксперименте. Слишком много слов, слишком циничная позиция. Даст ли девушка ему в принципе возможность оправдаться?

Должна, хотя бы ради блага нежно лелеемой крепости. Если Ба нюй-ши хочет больше узнать о пророчестве Нингаль, то у нее есть только одна возможность установить связь напрямую: через него самого. Преимущество, которым грех не воспользоваться.

«А надо ли мне это?»

Он вспомнил образ темной, арктической ночи. Робкие огни бумажных фонарей на толстых, укрепленных столбах с изрезанными ветром гранями. Высокий шпиль дворца Старого Города за тяжелыми коваными воротами, чья потертая бронза недобро мерцает под бледным светом наложенного на петли барьера.

Силуэт девушки на краю крыши.

Губы изгибает усмешка, брови слегка подняты в недоверии, в шутливом поддразнивании, пальцы оправляют рукав платья. Мир замирает, звезды блестят на ее темных локонах, зрачки отражают свет луны, как сама луна отражает солнечные лучи.

«Я хочу ее увидеть», — Горькое осознание факта.

Он не мог от нее отказаться. Не сейчас, когда еще оставался шанс все исправить, вернуть, углубить их связь.

«Я поговорю с ней. Не сегодня. А если Мяо ждет меня на крыше… Неважно, я все равно не готов к разговору. Даже если она поможет с Ксином… Нет, не в эту ночь. Сперва я должен разобраться с системой и собственной культивацией».

Юный практик неохотно вернулся назад в своих размышлениях.

Образ девушки ушел, однако он не смог подобрать никого взамен. Других потенциальных источников ценных сведений у него не имелось. Цзяо и Акургаль могли помочь: один добровольно, другой после небольшой стимуляции. Эту возможность ему закрыл сам десятник.

Оставался последний, самый привычный ему вариант.

Узнать все самому.

«Ничто не ново под луной», — Невесело хмыкнул Саргон.

Следующая четверть часа ушла на подбор правильной медитации. Недостаточно просто закрыть глаза — нужен упор на чувствительность, на интуицию, на тонкости разделения разных Ци. И на память, воспоминания о прошлых ощущениях.

Первое открытие: Саргон больше не мог переключаться между разными видами медитаций.

Системная возможность исчезла — произошло объединение разных стилей. Теперь нужно контролировать весь процесс по старинке, зато границы между видами медитаций размылись, перестали быть такими категоричными, как в бытность смертным практиком.

Спустя целый час экспериментов разной степени серьезности, он нащупал достаточно интересный способ самопознания.

Саргон назвал это «Взгляд сквозь призму». Он строил вокруг тела слабый, на уровне пленки Ци, призматический барьер, вся функция которого заключалась в преломлении определенным образом исходящих из него интенсивных аурных потоков.

Активная аура туго била в барьер, тот мягко пружинил под ней, но не ломался, направлял свечение обратно, вовнутрь, как причудливый маяк. Сохранял свет, который больше не являлся внутренним, однако еще не успел стать внешним.

Через эту разницу Саргон, как сквозь стекло электронного микроскопа, осматривал свой внутренний мир. Он смог разглядеть, как меняется циркулирующая по его энергосистеме линьши. Как перетекают друг в друга разные оттенки, меняется плотность, напрягаются тонкие каналы, насыщаются мышцы и многое другое.

Зрелище завораживало. Зрелище пугало и отталкивало. Тем страхом ипохондрика, который очень боится проблем в своем организме, но не меньше этого боится навредить, испортить идеальный природный механизм, чья сложность многократно превосходит его примитивное понимание.

Когда Саргон вынырнул из своего транса, сокомандники уже успели помедитировать, приготовить ужин, оставить ему немного, а потом вновь усесться в медитацию.

Непонятно, то ли их вдохновил пример новоиспеченного Сборщика Ци, то ли они так решили позаботиться о нем самом, не беспокоить хотя бы в первый день, то ли в них говорила лень, ведь Саргон не успел посмотреть и скорректировать их результаты.

Он вздохнул, с благодарностью кивнул им, но все же выделил немного времени, чтобы отметить особенности каждого из практиков в медитации, включая рабов, Айру и фармацевта.

Последний даже в трансе сидел с пучком противной серо-буро-зеленой дряни на своих замызганных коленях цвета никогда не стиранных штанов деревенского дурака.

Второе погружение в механику тела далось проще: больше не хотелось так сильно пялиться на мистически сложный процесс функционирования бессмертного тела.

Теперь Саргон сосредоточился на том, чтобы вспомнить свои прошлые ощущения, выделить новые оттенки, разделить спектр трансформаций на отдельные цвета.

Первое изменение, эволюция, которую он не мог списать на Возвышение — легкое изменение цвета его Ци и ауры. Прежде светло-голубая с глубоким синим внутри, вплоть до мерцающих фиолетовых искр на самом дне, теперь сам цвет явно сместился ближе к красному спектру, а границы ауры приобрели перламутровый оттенок.

Консистенция линьши прошла тот же процесс трансформации. Нет, Ци не стала более водянистой или густой. Скорее, сменился вектор. Или некий неосязаемый параметр, вроде вязкости или теплопроводности, словно вода превратилась в вино, не изменив внешний вид и состав.

Из-за этого концентрировать ее напрямую стало сложнее. Ци стала более эфемерной, приобрела некую схожесть с пыльцой. Комковатая, липнущая, непокорная.

Как эти новые свойства повлияют на его культивацию, стиль боя и техники? Все это только предстояло выяснить.

Но самым масштабным изменением Саргон посчитал эволюцию природы его новой Ци.

Раньше она состояла из разных видов энергий: слабая солнечная энергия — из отражения луны, Ци Нингаль, Чанъэ, обезличенная лунная, телесная, целительная лунная, серебряная, полностью нейтральная — через перегонку в печени, а также еще парочка других.

Теперь он мог оперировать только тремя видами. Любой другой спектр для него категорически закрыт, по крайней мере в нынешних реалиях. Это Саргон ощущал четко.

Зато его новая Ци теперь представляла собой идеальную лунную форму. Глубокую, мощную, пластичную, абсолютно комплементарную его даньтяню…

Вот только с неестественным, имманентным разделением потока энергии на две части — темную и светлую половину. Пресловутый Инь-Ян, не иначе. Причём ни одна из них не несла в себе отпечатка воли Богов.

Впрочем, любую половину легко можно усилить внешним авторитетом в области Луны, Ночи или Перекрестка, хотя конкретно Саргон мог воспользоваться только помощью собственной покровительницы, Богини Нингаль, чьи узы с ним выгравированы в средоточении его практики — киноварном поле даньтянь.

Из плюсов, усилить Госпожа Проклятий могла как «светлую» так и «темную» половину его энергии. Хоть и непредсказуемым для самого практика образом. Еще один аспект, требующий изучения.

Единственной, помимо дуалистической лунной, Ци, которой все еще мог пользоваться Саргон, оставалась нейтральная Ци. Все остальные не исчезли, нет, но оказались переработаны, стали ступенькой эволюции под его духовную энергию двуликой луны. На порядок более мощную, чем те варианты лунной или солнечной энергии, которыми он пользовался до этого.

Причем безотносительно его возвышения.

К сожалению, какими бы важными не оказались его выводы о собственном организме, они ни в малейшей степени не приблизили юного культиватора к пониманию загадочного «Дао Пурпура».

Трансформация природы Ци не могла зависеть от окраса даньтяня, а сдвиг параметров… маловероятно.

В дополнение к разным видам трансформации линьши, Саргон стал ощущать новое чувство. Он затруднялся его классифицировать, долго пытался выделить отдельно, узнать больше, понять собственные ощущения.

Он назвал новый вид познания мира: «плетением». Юный практик не мог точно сформулировать свои ощущения — они, вроде как, «подсказывали» ему, каким образом можно структурировать собственную Ци, чтобы она походила на технику, не рассеивалась в полете сразу после покидания пределов тела, как один вид формы будет взаимодействовать с другим и так далее.

Во многом «плетение» походило на посох. На то восхитительное чувство контроля над Ци, на свободное искусство составления техник. Однако во время боя на арене именно посох стал точкой приложения, языком программирования, терминалом. Без него Саргон не мог ничего.

С «плетением» все обстояло иначе. Он «знал», как будут вести себя разные виды его Ци в формах так же, как «знал», как спрыгнуть с высоты вниз или ударить рукой. Базовый инстинкт не даст прыгнуть вниз головой или бить кончиками пальцев, но для более продвинутых техник потребуются знания или опыт.

Разумеется, в таких новорожденных инстинктах не имелось и пятой доли той легкости, с которой он мог играть формами, видами и размерами Ци буквально на ходу через посох.

Тем не менее, даже столь куцее понимание казалось бесценным даром. Теперь Саргон действительно мог считать себя если не классическим квазикитайским культиватором, то хотя бы магом-самоучкой.

Первый шаг на пути к искусству, непостижимому земным рангом.

До понимания, как создавать свои техники или как именно работают формы Ци, ему оставалось очень далеко, однако теперь он мог видеть дорогу, действительно изобретать что-то свое. Уникальное, даже если это будет изобретение велосипеда с точки зрения местных.

Неизбежный процесс в обществе, которое столь твердо держится за сохранение самых незначительных своих тайн.

Саргон сосредоточился на даньтяне, затем вытянул ладонь. На линиях жизни заискрилось странное, совершенно не притягательное, не гипнотическое, не… даже не красивое пламя его новой Ци.

Темно-серая дымка, похожая на едкую гарь от костра, когда осенью владельцы частных домов жгут опавшие листья пополам с пластиковым мусором. И его антипод: бледный, невидимый для глаз огонь, заметный только в темном помещении, на контрасте со своим темным братом-близнецом.