Безмолвный крик потери доверия.
Есть предел, после которого начнут сомневаться даже самые верные люди. Каждый из отряда успел со смаком обсудить слухи и странности внеочередного прорыва в Старом Городе. Никто не придерживался одной версии, варианты пестрели дикостью, фантазией, отражали предпочтения говорунов.
Единственные общие черты, дружный вывод: дело темное, держаться подальше.
И мо шен рен — как инструмент не то масштабной чистки, не то организованной бойни, не то гнусной провокации.
Все это, вкупе с прошлым заявлением об ученичестве, говорило только об одном.
ПОДСТАВА, ПОДСТАВА и еще раз ПОДСТАВА
На всех уровнях сразу, от коменданта до последнего раба в их старом бараке.
Грядущая буча зацепит всех. Поэтому первое же стремление любого сина — отойти в сторону, пасть ниц у дороги, пока события и люди несутся вскачь от стремления к смерти.
«Моя хата с краю» — в Империи не деструктивная черта характера невнятных ничтожеств, а чуть ли не единственное свойство, наряду с раболепием, которое тысячелетиями позволяло выживать бесправным людям в азиатской деспотии со сломанными рамками, без универсального уравнителя и ограничений смертного тела.
Испуг, неуверенность, подозрения — особенно на фоне убийства одного из них. Не удивительно, что никто не хотел связываться с таким дурно пахнущим делом.
По крайней мере, не сейчас, не в месте, где жизнь и смерть менялись местами, как фигуры во время игры в Бел-Накбу.
Люди не горели желанием говорить с Саргоном даже на уровне объяснений. Потом — определенно, но сегодня, сейчас… Сейчас им требовалось переварить все эти новости и думать, как отделить зерна от плевелов.
Лишь Кань с Камеем порывались подойти к своему соратнику, но их мягко увели в сторону Вань и Ма, не забыв отвесить ошарашенному Саргону демонстративный поклон младшего старшему.
— Как мило. Посмотрим, что скажет Кс… Чжэнь лао сянь-шен на твое самоуправство, шисюн, — злость липкой, гуталиновой кляксой медленно ползла вниз, от комка в горле к диафрагме, разгоралась лавовыми потеками, била в голову черным облаком извержения вулкана.
Демонстративный укол попал в цель, стал последней каплей. Порывом, который открыл все шлюзы.
Ненависть мало помало отвоевывала себе сознание, к невнятному шепоту Ясного Зала добавился глумливый хохот на самом краю — там, где периферийное зрение сливается с курганным сумраком.
Черная мерзость уверенно, безо всякой команды, засочилась из пальцев. Хватило одного только намерения, неоформленного, неопределенного желания.
Теперь, стоит лишь Саргону наметить цель, как заклинание сорвется с его ладони: быстро, плавно, неотвратимо. С удивительной легкостью, недоступной еще во время схватки с демоническим культиватором.
Стоит
Только
Захотеть…
Лишь эта легкость отрезвила Саргона. Не дала ему сорваться в самоубийственную атаку.
Самоубийственную, потому что он видел, как свет его кровожадных намерений бликует и отражается в прищуренных глазах временного командира.
Кочевник тоже искал драки. Жаждал ее, как потерянный погорелец может жаждать алкоголя на руинах своего жилья. Он не хотел больше мыслить, не хотел бродить в потемках, оставленный светом своего Бога.
Решение загадок плохо дается таким, как Алтаджин.
Они сеют бурю, и никогда не заботятся ни о сроках, ни об урожае, ни о последствиях.
Остальные эпизоды для Саргона слились во фрагменты.
Он лишь пытался подавить свою ярость, не дать ей найти выход, не сорваться в бессмысленную месть за страшные смерти от и рядом с Намтару, за унижение на плацу, за смерть Юлвея, за личный страх, клаустрофобную упертость, невозможность заклинать.
Вот Дун Цзе стоит сзади — на круглом лице беспокойство, неуверенность, толика страха. Ян непонимающе переводит взгляд с одного на другого. Она и предположить не может, что вчерашние соратники сегодня могут драться насмерть буквально на пустом месте.
Девушка отстранена, напряжена, но в ненужную сторону: рефлексы слишком ослаблены, в голове пытается уложиться мысль про Саргона в обличии мо шен рен, про его ученичество, про напряжение между ним и кочевником.
Камей медленно звереет, взгляд постоянно соскальзывает в сторону, непонимание на лице шаг за шагом проигрывает озлоблению, Вань рядом медленно отходит, его сын тянет губы в гуттаперчевой усмешке…
Старик отпускает внука, отстраняется от остальных. Он жадно смотрит на Алтарь, его грудь вздымается слишком часто, но нет привычного старческого пыхтения — воздух выходит со свистом незнакомой Саргону медитации.
Уру тянется к флейте, пальцы бегают вдоль полированной поверхности, местная Ци закручивается противосолонь отверстий, выходит с потоком воздуха от движения руки и пальцев. Его поза выдает сосредоточенность, мелкая моторика рук легка, выверена и… бессмысленна — он словно загребает невидимую воду и брызгает ей в пространство. Лишь хмурая печать легкого транса на лице заставляет воспринимать его всерьез.
Кань отступает назад, в башню.
Ма исчез еще раньше, сразу после слов: «мо шен рен». Его силуэт мелькал вокруг ближайшей к группе арки, скрылся за взломанной дверью святилища…
— Я открыл!!! Сюда, сюда! — самый трусливый соратник вдруг показал свое мужество, спас ситуацию.
Лично вошел в святилище одного из пяти Богов частей света, вскрыл символический замок на ажурной дверце, не побоялся наказания.
«Или знал, что его не будет. Должен же статус жреца Чанъэ иметь хоть какие-то преимущества», — Сознание постепенно возвращалось, фрагменты склеились в единое целое, река времени вернулась в свои берега.
Несколько часов потрачены впустую, на успокоение, медитации, усмирение глумливо-легкой, подавляющей желанием темной Ци.
В конце-концов, ненависть перестала бичевать его кожу и нутро, спряталась до времени вне пространства.
Дрожащая, приклеенная улыбка Иккагецу, его испуг по отношению к нему… задели.
Саргон вздохнул, разом выпустил больше трети своей светлой Ци через внешние каналы ладоней, груди, шеи, даже лица и кожи головы. Отправил духовную энергию вокруг себя тонкой капельной взвесью, невидимым туманом, рассветной дымкой бесцветно-золотистого оттенка.
Сразу стало легче дышать. Расцепились зубы, заболели скулы после разжатия постоянно сомкнутых челюстей, разгладилось лицо.
И черные мысли стали медленно покидать его тело, просачиваться печным дымом уже отгоревших углей.
Рядом отвернулся Алтаджин, кровожадное намерение погасло, оставило напряженную позу, как оставляют взрослые дети своих постаревших родителей.
Плечи кочевника поникли, круги под глазами стали еще темнее, походка из вялой превратилась в моряцкую, с раскачиванием и непредсказуемым ходом.
На молчаливый взгляд Саргона он кивнул и отвернулся к Алтарю.
— Проверить, — хрипло бросил он.
Никто не стал спорить.
Взрывоопасная ситуация, коллективный ужас, который чуть не перетек в массовый психоз, истощил силы людей в комнате. На место громкому чувству опасности пришел откат: апатия, отсутствие мотивации, наведенное безразличие.
Только Дун Цзе с Ян не испытывали ничего подобного. Они же и прошли в святилище первыми, а уже после них ввалилась толпа сутулых зомби, они же — Первый Отряд.
По иронии судьбы, Ма выбрал крайнюю левую арку, ту самую, с угольником, к которой Саргона подвел Юншэн.
Простая дверь отворилась легко, одним касанием, стоило только убрать примитивный крючок, который запирал святилище изнутри, что и сделал Ма. Люди вошли в зал.
Никаких проверок, никакого подвоха. Лишь комната, схожая с главным залом Шан-ди, вся разница в размерах и подношениях. Стены в тех же головокружительных черных полосах, грубые и шершавые, тихий запах магнолии и лаошаньского сандала исподволь обволакивал ноздри, щекотал горло.
Новый гул, не такой надменный, не такой требовательный, как в момент входа в Великую Кумирню, тихий калейдоскоп образов, в основном различные свечи, масла, жертвенные животные, танцы вокруг каменного постамента, снова воин, льющий кровь, а за ним — дева с ребенком на руках.
Саргон помотал головой и принялся рассматривать главную композицию залы.
Малый алтарь — точная копия Великой Кумирни за исключением размера. На круглых каменных плитах — нарочито грубая утварь, позабытая курильница из зеленеющей меди, а также торжественный отрез шелка, на котором расположен угольник. Тот самый, что упоминается в иероглифах над входом в зал.
— Шицзе…! — восхищенный голос Ян зазвучал глухим облачком, заставил группу выйти из прострации, очнуться от наведенной дремы, безмолвного благоговения.
Брюнетка вздрогнула, затем сфокусировала взгляд на алтаре, словно бы через силу выдавила:
— Нужно проверить артефакт. Ты, старик, возьми его в руки.
Вань побледнел.
О, богобоязненные сины прекрасно представляли себе, что может произойти с охальниками, презревшими волю Богов. А что такое священный артефакт, как не ее проявление в тварном мире?
Уйти без последствий такого святотатства можно было лишь в определенные дни, когда тот самый Бог отсутствовал в своем домене. Но такой информацией Вань не владел.
— Дун-нюйши… Этот недостойный просит повременить с приказом! Сначала этот старик должен принести…
— Ха? — нарочито тихий возглас, привычная безмятежность на лице, шаг к подчиненному, острый взгляд глаза в глаза, — Что случилось? Ты не хочешь выбраться, смерд? Или не желаешь получить награду? Выполняй приказ! — хлестнула она словами.
Алтаджин рядом поморщился, рот шевельнулся в неопределенном жесте, но апатия победила и он не произнес ни слова, лишь прислонился к стене. Кочевник успел незаметно пройти с остальными, мазнуть абсолютно незаинтересованным взглядом по Алтарю, а затем опять самоустранился.
Саргон почувствовал секундную солидарность. Опустошенность после вспышки гнева и ненависти так и призывала его присесть у Алтаря, возжечь парочку ритуальных свечей, а потом долго, долго, умиротворенно и очень долго смотреть гипнотическое, душеспасительное пламя…