Саргон вздрогнул от неприятных, скрипучих звуков голоса Ваня. Возвышение имело отнюдь не только плюсы — человеческие голоса становились тем невыносимее, чем дальше они отстояли от идеала здоровья, молодости или духовных практик.
Тем временем, никто и не думал возражать деве-культиватору.
Старик заохал, болезненным голосом заверил Дун Цзе в своей безоговорочной лояльности и энтузиазме, нерешительно двинулся к Алтарю, отвесил долгий, глубокий поклон, пробормотал себе под нос не то молитву, не то мольбу, почтительно протянул обе руки, взялся за угольник.
Медленно, словно имеет дело с великой тяжестью или раскаленным металлом, взял его в руки, в той же позе полупоклона начал пятиться обратно, ни в коем случае не поворачиваясь к священному месту спиной.
Допятился таким образом до трех практиков Старого Города, почтительно протянул им на обозрение странный артефакт на шелковой подложке, вместе с которой Вань его и стянул.
Дун Цзе смотрела на инструмент практически безразлично: лишь подтвердила его светлую природу. Такой артефакт никак не мог быть проводником сил Желтого Источника.
Ян, напротив, распирало от энтузиазма: она рассматривала, чуть ли не облизывала предмет культа, пыталась потрогать пальцем риски и вырезанный «глаз» в центре, пока её старшая сестра не дала по рукам — девица даже попыталась воздействовать на него своей Ци.
Все, чего добилась неугомонная шатенка — это небольшая вибрация, а также свечение случайной плитки пола в фокусе внимания «глаза».
«Похоже, что артефактный угольник делает примерно то же самое, что и обычный. Зашибись, теперь я знаю, что этот рандомный участок пола, оказывается, удивительно ровный. Очень важное и необходимое свойство. Как и ожидалось от предмета культа самого Императора!»
Саргон чувствовал себя немного обманутым. Ладно, может быть не немного…
Обманутым ощутил себя не только Саргон: сразу после использования угольника Вань вдруг пошатнулся, неестественно заскрипел ртом — так, словно камень трется о камень.
Шея с хрустом рванула вверх, искривленное лицо уставилось в черное пятно потолка. Нечеловеческий горловой скрип затих на самой высокой ноте, а следом Вань рухнул на землю, задергался в апоплексическом припадке: изо рта пошла пена, руки скрючились, белки глаз вращались под веками.
— Что с ним, что с ним…? — испуганно запричитал Ма, закрутился бестолково пред чужими глазами.
Саргон грубо отбросил его в сторону, сунул руку за отворот халата, приложил ладонь к иссохшей старческой груди.
От даньтяня старика тянулась тонкая, натянутая спортивной резинкой связь с Алтарем. Использование угольника без разрешения, отсутствие подношений и множество других полуоформленных связей и намерений, которые он банально не смог разобрать.
— Надо принести подношение Алтарю! Быстрее, пока нас не перевели в разряд…
Пол ощутимо вздрогнул.
Следом затряслась комната. Сумрак и фонарное освещение размазались перед глазами, соприкоснулись, смешались, как смешивается кофе с молоком, как смешиваются ингредиенты девичьих коктейлей в клубе.
Громко, дребезжаще кричал Вань, откуда-то снаружи пытался пробиться к ним Кань, удары по чему-то тонкому и деревянному ощущались, словно биение жуткого каменного сердца Ясного Зала.
— Ащщщщ, тухлые яйца, тупые крестьяне, сыны ослицы… — очередным толчком Камея буквально бросило на Алтарь.
Берсерк мгновенно воспользовался оказией: несуразный каменный нож с постамента разорвал предплечье со звуком пилы мясника, кровь ливанула на Алтарь, каменное основание завибрировало и…
Очередной мощный толчок сменился благословенным покоем.
Саргон почувствовал, как глупая улыбка сама лезет на лицо. Не иметь твердой почвы под ногами, претерпеть минутную качку — какая глупость, даже внимания не стоит! Так бы он мог подумать, если бы услышал со стороны. Сейчас юный практик шаркал ногой только, чтобы успокоить фантомные ощущения тряски, доказать неподвижность каменных плит под своею стопой.
Удары в дверь прекратились, послышался шорох раздвижных створок.
Кань рванул было вперед, затем резко затормозил перед культиваторами Старого Города, отвесил глубокий поклон да так в нем и остался, пока собственный отец хрипло дышал на полу, бессознательный, сломленный, покрытый серой испариной.
— Чтобы использовать артефакт, нужно сначала оставить подношение… — Ян взволнованно щебетала вокруг невозмутимой Дун Цзе, Алтаджин ковырялся в ухе, кусал блеклые, обжеванные губы, пялился на бессознательного старика.
В пустых стекляшках его мелких глаз пряталась неоформленная до конца мысль. Нечто важное, плохо осознанное наблюдение, способное серьезно перевернуть все их представления о негостеприимном месте мин тан.
— Алтаджин-шисюн. Этот практик хотел бы попросить Цзе-нюйши снова прочитать тот стих про Ясный Зал. Возможно, так удастся быстрее понять происходящее.
Кочевник передернул плечами, кивнул через силу.
Теперь он выглядел на редкость миролюбиво, с удовлетворенно-ленивой негой на неопрятном лице. Казалось, их временного командира безо всякой причины бросало то в гнев, то в меланхолию, то в умиротворение. И одним отсутствием Бога такой расклад было не объяснить.
— "В покое следуют уровню,
В движении следуют отвесу.
Весной управляют при помощи циркуля.
Осенью управляют при помощи угольника.
Зимой управляют при помощи безмена.
Летом управляют при помощи весов.
Вот устройство Ясного Зала"
Покорно повторила Дун Цзе, стоило только Алтаджину вежливо попросить ее об этом, а затем добавила:
— Эта дева слышала песню отца в глубоком детстве, она не уверена в точности. А еще, ее родитель говорил: «каждый мин тан не похож на другой. Архитектор — главный жрец этого места, устройство Зала зависит от него больше, чем от посвященных Богам священников». Прошу учитывать его слова, шисюн, — чопорно закончила она.
Всегдашняя невозмутимость изменила ей сильнее, чем в другие ключевые моменты группы. Воспоминания об отце давили ее, слова-цитаты вырывались через силу, исключительно из чувства долга.
«Хм, надо же. Не стала ни ломаться, ни пытаться увильнуть в сторону. С другой стороны… Дебильная загадка! Причем здесь времена года и инструменты каменщика? Единственное, что можно утверждать более-менее уверенно: на Алтаре Шан-ди лежит уровень и отвес, я тогда угадал верно».
— «В покое следуют уровню, в движении следуют отвесу», — тихо повторил он первые строчки, — ну и как это понимать? Очередная синская белиберда? Украшательство? Руководство к действию? Завуалированное проклятие поноса или запора? Ага, в зависимости от того, какой предмет тронешь.
— Ой!
Он отвлекся на возглас единственного сверстника.
Кань все это время со смешанными чувствами на лице сверлил взглядом желтушное, еще более уродливое, чем обычно, лицо Ваня. Он успел спросить разрешения пройти в комнату и даже получил его от Алтаджина, чей возвышенный силуэт темнел в дальнем углу бесформенной кучей человека на корточках.
Получил, но все не решался войти.
А когда сделал первые пару шагов.
Уперся в идеально прозрачный, сверхплотный барьер.
Потребовалось не больше часа, чтобы выяснить, что это и как от него избавиться.
— Простоит сутки, потом преграда должна исчезнуть, — заключила Дун Цзе, — либо мы должны пройти некое «испытание».
— Про испытание и так ясно, — Алтаджин яростно расчесал затылок под сальной косичкой, — старые пердуны наверняка провели его по самому простому варианту. В такие святилища пускают только самых преданных, но не самых нужных. Императору при таких раскладах ничего не грозило в любом случае. Правда, почему тогда вообще пустил к малому Алтарю? Не проще провести испытание там же, раз явились без даров?
— Что ты имеешь в виду, шисюн? — нехорошие подозрения безо всяких посредников отразились на невинном личике Ян-гуйфэй.
— Поединок двух случайных человек в комнате, вот что я имею в виду, — если бы некий талантливый прерафаэлит задумал писать картину: «благостное безразличие», то наверняка бы одобрил кандидатуру Алтаджина перед всеми прочими.
Поначалу новость не слишком расстроила присутствующих. Время разгадать загадку алтарного барьера имелось, а на самый крайний случай пришлось бы потерять одни сутки. Досадная, но отнюдь не смертельная потеря времени.
Так считали даже культиваторы, пока не начала кружиться голова, а легкие судорожно сжиматься в попытках вобрать в себя побольше кислорода.
Внезапно заинтересованные практики нашли отгадку, на фоне которой их досадное недоразумение представало в совершенно ином свете.
Барьер пропускал через себя только свет: ни вода, ни пыль, ни чистый воздух не могли пройти сквозь него ни в одну сторону.
Глава 6
«Если ты ищешь битвы, то потом не жалуйся, что она имела не тот исход. Если ты наносишь вред людям, то не возмущайся, когда люди станут вредить тебе», — говорят, эти слова раньше любил повторять Чжэнь лао сянь-шен, когда бил новобранцев бамбуковой палкой.
Та палка давно уже сломалась, в очередной раз подтвердив его высказывание. Поэтому расстроенный куратор поклялся больше не использовать столь хрупкую драгоценность: с тех пор он околачивал дурней исключительно здоровенной дубиной из чертодрева, пока, в конце-концов, не раскололась и она.
Тот день люди из Лагеря Новобранцев нарекли Днем Всех Святых и каждый год праздновали, заодно пугали новичков рассказами о кураторе. К сожалению, и славная традиция, и посторонние предметы в руке куратора уже давно канули в прошлое.
А пинки он отвешивал еще больнее, чем удары дубиной.
Впрочем, боль от побоев сейчас казалась Саргону куда приятнее, чем медленная смерть от удушья.
Он не знал, как долго они пробыли под барьером. После того, как Вань взял в руки угольник? С момента жертвы Камея? С самого начала, когда последний человек переступил порог этой священной клетушки?
От кэ до часа.