По иронии судьбы, заканчивать Испытания Ясного Зала правильным прохождением — значит расписаться в собственном бессилии, и, одновременно, упустить все преимущества предзнания от прошлых циклов.
Он не знал, какие ещё козни могла строить Дун Цзе. Если не вывести ее на чистую воду в самый уязвимый, самый наглядный момент прямого предательства, то в любом другом случае никто не поверит его обвинениям. Ни сейчас, ни, тем более, по прибытии в Форт.
Отношения к культиваторам нового мира в разы, на порядки снисходительнее, чем к обычным земным практикам. То, что сам Саргон все еще жив — лучше всяких слов говорит в пользу его догадок.
Поэтому он готов был рискнуть, поставить на кон собственную жизнь и жизни всех остальных, лишь бы закрыть вопрос с предательницей.
В идеале, поймать ее для допроса, но такой поворот юный практик счел малореальным. Даже простое устранение настолько опасной, законспирированной предательницы сильно поможет в деле обороны.
Так что заткнись, глупое сердце, твоя грусть и боль неуместна. И прекрати играть с воспоминаниями, бестактное сознание, я хотел бы касаться ее только нежностью или страстью, а не щипцами палача.
Группа собиралась вокруг него целую минуту, стонала и выла разочарованной разноголосицей.
Саргон не торопил, не пытался форсировать события.
Подземный Алтарь Хоу-ту, при всей своей защищенности, вряд ли позволяет наблюдать за главным залом Великой Кумирни. Скорее всего, Дун Цзе специально выжидает окончания бойни, чтобы броситься спасать шимей, как только главная опасность уйдет. Сколько она ждала в прошлый раз? Пять минут, десять, четверть часа? Вряд ли меньше трех.
Он не помнил точно, да сейчас и не важно. Когда весь остальной отряд успел встать на ноги и более-менее прийти в себя, только слепой не заметит отсутствия одного из культиваторов.
— Где шицзе⁈ — ожидаемо воскликнула Ян.
Девушка слишком беспокоилась о названной сестре.
Абсолютно напрасно.
— Думаю, она все еще здесь, шимей, — Ян скорчила недовольную рожицу на обращение: «младшая сестра», но все ее показное недовольство ушло, когда она поняла, на что именно намекает Саргон.
— С чего ты взял, мо ше… парень? — все-таки сдержался Алтаджин.
Он сам уже прекрасно знал ответ. Лишь привычно пытался выместить на подвернувшемся выскочке неуместную боль.
Лицо кочевника раздуло от ярости так, словно его покусали пчелы, а потом тысячи маленьких Ксинов прижигали раны раскаленным кнутом. И так уродливая физиономия перекошена в нечто вовсе нечеловеческое, глаза налиты кровью, двигаются, играют желваки, скрипят зубы, так, как может скрипеть друг об друга только два куска стекла…
Или один преданый культиватор.
Практики, на всякий случай, отошли в сторону, пока над безмятежным Саргоном нависал угрюмой кручей до соплей расстроенный Алтаджин.
Огорченно вздыхал Юлвей, безразличный ко всему, кроме собственного провала и очевидной задним умом ошибки. Вертел башкой Камей, слишком простой, чтобы понять одну простую истину. Ма тихо шептал ему свою догадку, пока лицо берсерка багровело от беспомощной злости.
Уру просветил остальных, пока рядом с кочевником хлопала глазами Ян, переводила взгляд своих ясных глаз с одного культиватора на другого и все никак не могла взять в толк,
Что ее шицзе больше не…
Шорох каменного основания прервал все дискуссии, случайные оскорбления и сеанс самоуничижения Юлвея.
Плита на каменном полу щелкнула, ее толстая подошва с неожиданной мягкостью отъехала в сторону. Не слишком большая, размером с дверь в КуньЛуньскую башню, она внушала трепет толщиной и плотностью, выглядела невероятно тяжелой даже на вид.
Там, в таинственных тенях скрытого прохода стояла на первой ступеньке Дун Цзе. Она показалась не более, чем на голову выше уровня пола, бросила быстрый, плотный, мучительно интенсивный взгляд, заметила людей вокруг, отсутствие драки, крови, направленное на нее внимание.
Ее глаза панически расширились.
И события понеслись вскачь.
Эпилог
Не случилось долгих разговоров, брошенных в зазеркалье чужой личности фраз, пафосных речей, эмоциональных надломов напоказ, нараспашку.
Мгновение осознания сменилось всесторонней ожесточенностью.
Каждый понял суть с первого раза. Каждый, кроме отрицающей реальность несчастной Ян.
Мистический шелест дорогих свитков, бумажное облако амулетов птичьей стаей взмывает в воздух, каменная плита скрытой комнаты снята с петель, выбита в сторону, мощное основание летит в Алтаджина, подгоняемое торжественно-красным амулетом.
Каскадный треск сливается в назойливый гул, звуки бумажной хлопушки из далекого детства осыпают народ смертельным «конфетти», чернильные линии плывут изумрудно-лиловыми косяками рыб, вихрь каллиграфической энергии бурлит вокруг хрупкой, черноголовой фигурки с женственными формами и озлобленным, отчаянным сознанием пойманного в капкан зверя.
Они бросились в атаку бестолково, разом, в дурацком стремлении отомстить, причинить боль, сделать пересылку возмездия из болезненного удара предательства в упругую, молодую грудь бесстыдной виновницы.
Страх за собственную жизнь обрамлял священную ярость, задавал ей рассудочное направление. Не больше.
Никаких осторожностей, никаких попыток мягкого прощупывания, повышения ставок. Дун Цзе выбросила все и сразу, мельтешение бумаги вызывало в глазах неприятную, Ци-насыщенную рябь, амулеты били по площадям, били по каждому, били на поражение, повинуясь последним приказам длинного пальчика своей хозяйки.
Свистит лезвие килича, сыплются вокруг мечника обезвреженные гостинцы, праща щелкает хлыстом ближнего боя, Кань выкидывает бесполезный, неудобный меч Акургаля с пояса, десятник ползает на четвереньках, безоружный, ослабленный, неловко тащится к безопасному пространству у мощной колонны, фармацевт кидает маленький пузырек из выдолбленной тыквы-горлянки, сосуд разрывает один из амулетов, кислота брызжет во все стороны, вносит в чернильный хаос шипящие нотки.
Ма шакалит барьерные массивы с краю своим неуклюжим копьем, Ян отбивает пикирующие амулеты на одних инстинктах, взгляд пустой и ломкий, слезы умирают внутри, пока глаза краснеют от сухости чужих откровений.
Камей ревет в самом центре, собирает на себя львиную долю атак, крутит копье на манер вертолетной лопасти — бестолково и неэффективно, однако фигура крепко стоит в рукотворном хаосе. Уру самый полезный из массы: резонансные атаки словно предназначены для такого противника — бумага безвредно рвется, накопленная энергия тратится на пустые вспышки, атакующие массивы распадаются на безвредные элементы.
Дун Цзе не стала ждать справедливой расплаты. Весь арсенал призван лишь выиграть немного времени. Стоило последнему амулету покинуть широкий рукав, как она рванула прочь к закрытой, загадочной, неразведанной даже за прошлые циклы двери во внутренний двор мин тан.
Саргон взревел.
Мощные, перекаченные энергией удары рвут враждебное колдовство на части. Он идет напролом, закрытая циркуляция не дает нанести серьезный урон, телесная мощь выросла вдвое с момента прошлой битвы с Дун Цзе: простые, ненаправленные чужой волей атаки или взрывы не способны остановить культиватора на пике своего ранга.
Ни капли осторожности, ни цуня назад. Он бил, словно знал куда, он бежал, точно в ад и обратно, пробирался сквозь бумажную стаю злобных талисманов неуязвимым ястребом в вороньей стае, злобным шершнем в осином гнезде.
Пока не вырвался на оперативный простор.
Саргон преследовал жертву, убийцу, предательницу, вероломную тварь, пока обрывки бумаги таяли в воздухе запахом гари и потраченных впустую усилий, пока остальная команда сражалась с остатками накопленной мощи Дун Цзе, пока Алтаджин с проклятиями бил придавившую его плиту, а Вань стоял на ней и махал дубиной по юркому, увертливому красному амулету.
— Саргон, — Дун Цзе ощерилась, рванула на себя дверь во внутренний двор мин тан.
Вспыхнул уродливый кулон-подпись Хоу-ту, цокнул лязг металлических створок. Мягкий шорох деревянного полотна, застенчивый запах хвои в застоявшемся кислороде Ясного Зала, косой луч солнца по дорожке открытого прохода во внутренний двор мин тан.
— Стой! — он не придумал ничего лучше, чем безрассудно последовать за ней, вперед, к неизвестной опасности, к ловушкам, к гребаному зеленому пауку
Зеленому пауку?
Девушка успела торжествующе улыбнуться.
Последний амулет, благородное золото и драгоценный камень зачарований, что в прошлом цикле вернул ей всю потраченную энергию, исцелил часть повреждений, а также выдал серьезный щит, торопливо взмыл в воздух, чтобы ударить в голову гигантскую черно-зеленую тварь с пугающе, отвратительно-разумным взглядом шести одинаковых однотонных глаз.
Нет, не одинаковых: в одном из них заполошно дергался простой, карий, человеческий зрачок.
Амулет влетел в головогрудь, уцепился ровно за верхней парой глаз, начал стремительно тлеть, прогорать за считанные секунды.
— Убей его!
Цзе успела в последнюю секунду, когда мерзкая тварь уже тянулась жвалами к ее ладной фигурке.
Глаза Саргона машинально отметили небольшую беседку, тусклые письмена монументальной геометрии вокруг нее, косматые лохмы уродливой паутины во всех углах, кроме сакральной комнаты и красиво очерченных линий.
Паук на мгновение завис, его жвала впустую щелкнули воздухом, глаза с очевидным трудом сумели отвернуться от вкусной, гипнотически привлекательной своим ароматом добычи.
Жесткая власть амулета накрыла энергетику твари тлеющей поволокой, гнилое сияние приказа обратило монстра-культиватора к не менее, нет, более, гораздо более вкусному объекту своих фантазий.
За его спиной Дун Цзе в последнем рывке рванула к внешним стенам, к пустой территории, к открытым, печальным пространствам северных пустошей между горами провинции и Облачным Фортом.
Саргон успел заметить лишь мелькнувшую тень.