— Пошли дальше, — буркнул юный практик через полчаса, когда их отрядный фармацевт насобирал целый мешок странных хвойных цветов.
Все это время он высматривал «блшого павука», но так никого и не обнаружил. Неужели хозяин ловчей сети уже успел умереть? Признаться, это устроило бы парня больше всего, хотя в такой удачный расклад он не верил ни на секунду.
Повернуться спиной к паутине оказалось сложнее, чем предполагал Саргон. Заставить себя оголить тыл казалось психологически невозможным, хотя и понимал: с новым восприятием Ци он почти наверняка заметит атаку до того, как та нанесет урон. Бояться нечего.
Но когда подобные успокоительные мантры вообще действовали на человека?
«А-а-а! Черт-черт-черт! А мы еще спали с такой дрянью на здании! А вдруг бы нам членистоногое страховидло встретилось прям ночью⁈ Блин, Юлвей, мог и сказать нам. Точно же видел паутину. Или, хотя бы, чувствовал руками».
Через пару минут Саргон сумел пересилить себя и они углубились в лес. С восточной стороны он подступал вплотную к Ясному Залу, при этом никакого подобия тропы, просеки или былого присутствия дороги не было и в помине.
Зато деревья здесь, в отличие от северной стороны, стояли далеко друг от друга, а упавшие стволы, засохшие части и прочий валежник совершенно не мешали движению.
"Хм. Может, комплекс скрывали в старые времена? Не вижу никаких признаков былой цивилизации, как по пути сюда или вокруг поляны с Ясным Залом. Вероятно, туда вела только одна дорога, по которой мы и попали в башню.
А с этой стороны дальше только голая природа, негостеприимный край, который стал совершенно убийственным после катаклизма и гибели Аркада. Идти дальше вперед вообще не имеет смысла, если только я не хочу заблудиться да помереть от голода".
В этот момент фармацевт замер, а потом начал что-то мычать и дергать задумчивого товарища за руку, требовать отпустить или обратить внимание.
— Ну что там, Юншэн? — раздраженно бросил он, поднял голову и удивленно округлил глаза.
Впереди, насколько хватало взгляд, между редких деревьев располагалось вялое, плешивое снежное безмолвие. Сквозь жидкую белую пленку иногда проглядывали коричневые участки почвы или невнятно-зеленые пятна мха. Деревья стояли поодаль друг от друга больше в шахматном порядке. Под ногами пружинил хвойный перегной на тонкой снежной посыпке, как посыпка на куличе.
А вдалеке, на границе обычного человеческого зрения, как нельзя более четко виднелся знакомый извив насыпанного дорожного полотна.
— Мы нашли путь обратно, Юншэн! — Саргон бледно улыбнулся своему спутнику, тот хмуро оглядывал путь и неприязненно пыхтел, а также мотал головой, словно не хотел идти дальше.
— Да ладно тебе, нам надо разведать полностью, вдруг там непроходимый овраг или этот участок дороги ведет в никуда…
Фармацевт зашипел, рванулся из хватки. Тщетно. Саргон держал крепко. Его терпение, обычно очень большое по отношению к больному недугом Яншао, сегодня истощилось до опасной отметки.
— Либо ты идешь со мной, либо я иду один, без тебя, — равнодушно сказал он.
Юншэн невольно вздрогнул. Не от слов, от интонации, от неприятного равнодушия. От печального, невыносимого, невозможного сходства, с… с теми, с ДРУГИМИ. Всеми остальными, которые не Саргон.
И юный практик заметил эту невольную дрожь.
Ему стало стыдно, он пробормотал: «прости», слегка приобнял товарища, пока тот злобно вырывался и шипел среди деревьев не хуже тропической змеи. Но решения своего не изменил.
Они медленно, осторожно, потом все более быстрым шагом двинулись к дороге.
Через пустую, безжизненную пустошь, мимо редких кустарников, мимо деревьев, бурелома, участка изломанных в щепки елей, по снегу, по хвое, по истлевшей ткани с черным от времени древком, мимо паутины, мимо паутины, мимо деревьев, почти, скоро, близко, ближе, еще ближе, шаг, быстрый шаг, очень быстрый шаг, бег, быстрый бег, деревья, паутина, деревья, скелет, деревья, снег, паутина, гигантский паук…
Саргон резко пришел в себя. Мир перед глазами вертелся противосолонь бесконечными слайдами, пятнами в калейдоскопах, бессознательными образами, вспышка вызвала мигрень, головокружение казалось настолько сильным, что он с трудом остался на ногах.
Рядом стоял на коленях Юншэн, отрывисто кашлял, отфыркивался, в приступе ярости царапал себе шею грязными ногтями, пока его товарищ не спохватился, не взял за запястье и отвел руки окровавленной, покрытой тройкой длинных, неопрятных царапин шеи.
Саргон почувствовал прилив стыдливого облегчения. В своем беспомощном исступлении, абсолютной концентрации на цели впереди он совершенно забыл о напарнике. К счастью, тот все же сумел выдержать последние сотню метров взвинченного темпа культиватора и не оторваться по пути.
Он не хотел думать, к чему это могло привести. Учитывая смутные образы в его памяти…
И все же,
— Что вообще произошло, когда…
Саргон осекся.
Вокруг него стояли бойцы Первого Отряда, вся четверка отправленных на разведку. Люди имели бледный вид, саркастические усмешки, увядающее эхо гордой радости на лице.
Пока темный, глубинный ужас все сильнее мерцал изнутри их глаз, прорывался наружу с уловленными фотонами света, держал в твердой хватки их бессмертные души.
Все четверо встретились друг с другом практически одновременно у разбитых ворот в Куньлуньскую башню, с остатками гордой радости на лице и твердым намерением дойти до ориентира. Саргон с фармацевтом припозднились меньше, чем на двадцать-тридцать ударов сердца.
Каждая пара испытала одно и то же.
Стоило людям отойти примерно на половину ли от Ясного Зала, как они внезапно замечали знакомый ориентир, у каждого разный, в сердце тут же разгоралось воодушевление, начинался душевный подъем, ноги начинали нести все быстрее и быстрее, ориентир безраздельно завладевал вниманием, окружающий мир превращался в фоновый шум, а затем они также скоропостижно оказывались рядом с Куньлуньской башней.
Все это, только намного дольше и бессвязнее, четверка «разведчиков» вывалила на Саргона, тогда как фармацевт до белых костяшек сжимал в объятиях мешок с ингредиентами и серебряный артефакт.
— Мы не сможем отсюда уйти, — тихо прошептал Уру.
Из всего отряда именно он выглядел наиболее напуганным. Вторым, как ни странно, шел Камей. Мужчина так сильно сдавливал свое копье, что на ладонях остались характерные полосы от полированного древка.
— Идите с докладом, я попытаюсь прорваться в одиночку, — хмуро бросил им юный культиватор, чем подавил приступ паники.
По крайней мере, на какое-то время.
Недолгое, потому что сам Саргон не верил в успех самоназначенной миссии. Нечто внутри, шестое чувство, духовная интуиция говорили ему, что здесь замешано нечто более фундаментальное, чем чьи-то злые проделки трехсотлетней давности.
Так и получилось.
Вернулся обратно Саргон через полчаса, ровно два кэ, еще более злой, чем уходивший в разведку. И тут же двинулся в другую сторону.
Он пробовал дважды, в две стороны, куда раньше пошли другие группы. На третий раз потратил времени больше, чем на предыдущие вместе взятые: он взял исключенное ранее северное направление.
Приходилось пробираться через бурелом, бегать от дерева к дереву, а также отбиваться, нет, уворачиваться от странных теней в глубине чащи как раз в тот момент, когда увлеченность ориентиром шла крещендо: малейшее неверное движение в таком состоянии могло стать последним.
Когда он оказался на поляне в третий раз, его уже ждала вся остальная группа, включая и трех культиваторов Старого Города. Саргон застонал от чудовищной мигрени, обхватил руками затылок, затем проморгался, перестал видеть боковым зрением яркие пятна и остаточные образы, выпрямился, обвел молчаливых людей вокруг него долгим неприязненным взглядом.
Никому не нравится одному выполнять самую долгую и опасную работу.
Глава 3
«Трудно понять китайцев и женщин. Я знал китайцев, которые два-три года терпеливо просиживали над кусочком слоновой кости величиной с орех. Из этого бесформенного куска китаец с помощью целой армии крохотных ножичков и пилочек вырезал корабль — чудо хитроумия и терпения, — и все это было ни к чему…»
Теперь Саргон, как никогда раньше, понимал Аверченко. Никаких преувеличений, никакого юмора: синская дотошность в некоторых вещах могла доходить до умоисступления, женить несчастных свидетелей на неврозе и порождать ненависть к людям с той или иной формой перфекционизма.
Особенно когда китаец и женщина объединяются по недосмотру природы в одно сверхсущество, трансформера с ползунками в характеристиках, выкрученных на максимум дотошности, въедливости и без единой черточки в графе: «жалость».
Если бы терминатора сделали дальневосточной женщиной, то из коротенького рассказика не родилось бы никакой франшизы, а человечество не получило бы ни единого шанса.
Дотошная Дун Цзе вывернула Саргона наизнанку. Заставила вспомнить все детали, задействовала всех разведчиков. При помощи взвинченной Ян, с искусанными губами и загнанным блеском в огромных, точно с полотен Маргарет Кин, глаз, устроила нечто вроде перекрестного допроса.
Под конец надоело даже Алтаджину, который бездумно ошивался поблизости, и он одним вялым жестом заткнул свою напарницу.
Саргон рассказал про первый рейд, они сравнили странности с остальной четверкой, а потом он наиболее полно расписал три последних путешествия.
Те моменты, которые мог вспомнить в своем состоянии эйфорической зацикленности.
Только сейчас, постфактум, до Саргона дошло, насколько опасным оказалось такое состояние.
Ци расходуется слишком быстро, ориентир безраздельно завладевает вниманием: в таком виде ты легко можешь напороться на дерево, что и доказал Камей тот же своей довольно неприятной раной. Человек перестает замечать окружение и людей рядом, то есть бросить товарища или случайно подставить его легко и просто. Под такой одержимостью жертва не видит врагов, не атакует их, и не обращает внимания.