[236]. Но по какимто причинам Василий III отказался от намерения самому выдвинуться с ратью на Полоцк. В качестве причин отказа можно рассматривать существовавшие на тот момент серьезные логистические (сбор и организация крупного войска в условиях войны на два фронта), экономические (неурожаи 1517–1518 гг.) и военные (охрана южных рубежей) проблемы. Только спустя 45 лет его сын, Иван Васильевич Грозный, смог организовать один из самых крупных за весь XVI в. походов, закончившийся взятием Полоцка.
И хотя Василий Иванович сам отказался от организации «государева похода», от ударов против «недруга Жигимонта» он отказываться не стал. Сосредоточенные на приграничье четыре рати должны были нанести на Литву четыре удара — один главный и три вспомогательных. Можно подумать, что изначально решался вопрос о направлении главного удара — Витебск или Полоцк. В конечном итоге выбор главнокомандующего В.В. Шуйского определил основную цель похода. Наместник Новгородский вместе со своим братом, наместником Псковским Иваном Шуйским, должен был выступить по направлению к Полоцку.
Из-под Стародуба удар Литве наносил небольшой отряд князей С. Ф. Курбского, И. Ф. Овчины-Телепнева и П. Охлябинина, который должен был сковать и отвлечь поветовые силы от направления главного удара. Конница должна была быстрым маршем пройти к Слуцку, Минску и Новогрудку и вернуться в Стародуб.
В районе крепости Белой была сформирована военная группировка под командованием князей, «двух Андреев» — А. Б. Горбатого и А. Д. Курбского. Судя по документам, задача пятиполковой рати заключалась в прощупывании сил противника в районе Витебска. Конечно, предпринятая экспедиция не могла не привлечь к себе внимания литовцев. В то же время войско князя М. В. Горбатова, сформированное в Смоленске, должно было глубоким охватом пройти к Полоцку, на соединение с В. Шуйским[237].
В конце весны в Новгороде и Пскове началась готовиться сводная рать. Заметим, что в летописи определенно говорится о подготовке артиллерии местного производства — «с новгородцкою силою и с нарядом большим», «со псковскою силою и со всем нарядом псковским и с пищальники и с посохою». Ни новгородский, ни тем более псковский пушечные дворы не могли производить гигантские бомбарды и проломные пищали подобно московским. Нет никаких данных в те годы о пушечном литейном производстве в Новгороде или Пскове. Калибр орудий периферийного железоковательного производства сильно уступал столичному.
Интересно, что псковский книжник подробно описывает маршрут транспортировки артиллерии, под нужды которой были реквизированы «з священников кони и телеги»: «по везоша наряд весь в судех Великою рекою до пристани, а от пристани на псковские кони и на телеги положиша весь наряд поушечныи и при ставиша к немоу посоху к Полоцку»[238]. Таким образом, это был поход с участием пешей рати, артиллерии и конницы. Источник 1-й псковской летописи, несомненно, базировался на рассказах свидетелей, возможно, участников похода. Единственно можно заметить, что по масштабам этот поход в разы уступал государевым походам на Смоленск, ибо производился только силами северо-западных отрядов. Размер великолуцкой рати можно оценить до 2000 всадников — традиционно новгородско-псковская земля могла выставить в поход не более этого количества поместной конницы[239]. Если прибавить к этому числу пехоту из Пскова и Новгорода (до 1000 пищальников), то численность рати могла достигать 3 тысяч чел. (историк В. В. Пенской считает, что войско могло достигать 7 тысяч человек)[240]. Под транспортировку новгородкой артиллерии были реквизированы даже лошади у священников.
Псковская посоха сопровождала артиллерию по воде, а затем обеспечивала транспортировку стволов по суше («от пристани на псковские кони и на телеги положиша весь наряд поушечныи, и приставиша к немоу посоху»). После того как конными отрядами был блокирован Полоцк, к нему подтянули пушки и пищали. После этого под укреплениями стали возводиться туры («начаша тоуры под городом ставити»).
В посольских документах говорится, что войска В. В. Шуйского «из пушек и пищалей по городу били» и «посады пожгли», а затем «из Литовские земли вышли все поздорову» с большим полоном[241]. Казалось бы, после обстрела крепости стало понятно, что штурмом ее не взять, поэтому войска отступили. Но надо учесть, что посольские дела часто отражают пропагандистские сведения, поэтому в них встречаются искажения или недоговорки.
Между тем точно известно, что под Полоцком состоялся бой, и вряд ли у нас есть основания доверять русской дипломатической службе в том, что «из Литовские земли вышли все поздорову».
Интересные подробности осады Полоцка можно обнаружить в «листе с Кракова» от 28 августа 1518 г., в 7-й книге записей Литовской метрики, хрониках Б. Ваповского и М. Бельского.
Псковская 1-я летопись пишет: «И начаша тоуры под городом ставити, и начаша новго родцкими и псковскими пушками бити город, а полочане ис посада из заострожья много с нашими бишася; а князь Михаило Кислица с московскою силою пришел от Смоленьска тоута же. И бысть глад велик, колпак соуха реи в алтын и боле, и коневыи кормъ потому же дорог был. И отняша струги под городом и в тех струзех дети боярские добрые, хоупа вые смельцы, перевезошася за Двину реку на добыток; и от короля шел воевода Волынецъ Полоцку в помощь, и ударися на них и по бегоша к Двине москвичи, и не бе имъ пере вестися всем, и потопоша их много в Двине. И отъидоша от Плоцка ничто же получи»[242]. Итак, согласно псковской летописи, новгородскопсковская рать Шуйских подошла к Полоцку и начала осаду. Вскоре на соединение к ней подошел крупный «дорогобужский» корпус из-под Смоленска под командованием М. Кислицы Горбатого.
Таким образом, новгородскопсковский корпус был значительно усилен группировкой во главе с 10 воеводами. Общая численность войск составила около 10 тысяч человек. Очевидно, что дорогобужская рать пришла под Полоцк, не имея с собой больших запасов продовольствия. Именно этим и объясняется разразившийся голод в стане осаждавших — прибывшую на подкрепление рать надо было также обеспечивать фуражом. «И бысть глад велик», — тут же замечает летописец. В поисках продовольствия необходимо было срочно отправить отряд для фуражировки («на добыток») на другой берег Десны. Для переправы использовали захваченные ранее у полочан струги. В переправившемся на противоположный берег десанте были, по словам летописца, «дети боярские добрые, хоупавые смельцы». «Хупавый» в словарях В. Даля и М. Фасмера — ловкий, опытный, тщеславный. Этот отряд опытных бойцов и угодил в ловушку.
Избавителем Полоцка от блокады «московитов» летописи называют некоего воеводу Волынца. В историографии существуют несколько версий относительно того, кем был этот военачальник. Еще С. Герберштейн говорил, что Полоцк деблокировал Ольбрахт Гаштольд. Польский историк Т. Нарбутт считал Волынцом Петра Гаштольда[243], а А. Ярушевич — К. И. Острожского (так как он родом с Волыни)[244].
Полоцкая крепость оборонялась как жителями Полоцкого повета, так и наемниками.
Первыми руководил Ольбрахт Гаштольд, вторыми — Ян Боратинский, возможно, тот самый воевода Волынец. Прозвище Волынец, Волынский могло быть неправильным прочтением Boratinski.
И здесь в восстановлении общей картины нам помогает «лист из Кракова» и хроники. «Лист с Кракова» 28 августа 1518 г. сообщает: «И воевода наш Полоцкии… с тыми людми передними Москвины, который были наперед под замок прышли 15 тисяч, битву мел и с Божею помочю тых всих людей на голову поразили; бо ся так пригодило, иж наши люди прытиснули их к реце а так, который не мог забит быти, тыи вси в реце у Двине потонули а жадная нога тых людей петинадцати тисяч не вошла. А другии люде нашое, который шли перед велилим войском нашим. Над которым жо войском был старшим староста Гроенскии пан Юреи Миколаевич Радивиловича, тыи люди нашы теж битву мели с людми того непрыятеля нашого московского, гдеж было тых москвич пят тисяч; тых теж с Божею помочъю учих побили».
М. Бельский пишет, что отбросить «московитов» помогла военная хитрость — Борятынский приказал оставшимся в лагере людям трубить и кричать, создавая иллюзию присутствия большого войска[245]. Собрав своих 500 человек, вместе с 1,5-тысячным гарнизоном Гаштольда Боратынский атаковал перешедший за Двину отряд русских. Часть полоцкого гарнизона сделала вылазку и захватила струги — «хупавые смельцы» оказались отрезаны от основных сил, после чего наемник Ян Боратинский и «польские тяжелые рыцари» (poloni equites cataphracti[246]) атаковали их во фронт. Не выдержав плотного натиска закованных в железо латников, русские бросились к Двине, где, как описывается в актах Литовской метрики, «наши люди прытиснули их к реце а так, который не мог забит бытии, тыи в реце у Двине потонули». Псковский летописец отметил, что литовцы «отняша струги под городом», на которых отряд смельчаков «перевезошася за Двину реку на добыток». Герберштейн, писавший об этом сражении на основании литовских сведений, упомянул о поджоге полоцким гарнизоном собранных «московитами» запасов сена, что стало общим сигналом для атаки. Атакованный с тыла гарнизоном Гаштольда, а с фронта — латниками Боратинского, и, лишенный плавательных средств, русский отряд был уничтожен.
Московская официальная летопись об этом молчит, как молчат и дипломатические документы. Но это событие не ускользнуло от внимания антимосковско настроенной псковской летописи. Несмотря на то, что почти вся великолуцкая группировка собиралась на новгородско-псковской земле (за исключением нескольких отрядов из «старомосковских» городов), псковский летописец отметил; «А в Двине истопоша москвич много, а шли были за Двиноу на добыток»