Тероян протянул ладонь, помогая девушке выбраться из-за стола. Парни насмешливо переглядывались и фыркали.
— Забирай эту чокнутую! — крикнули ему вслед, пока он вел ее к своему столику, поддерживая под руку.
— Еще один стул, — сказал Тероян хозяину, застывшему в позе каменной статуи. Тот бросился выполнять указание. Вновь загрохотала музыка, понеслись громкие голоса.
— Вы хотите есть?
Девушка смотрела на Терояна, словно пыталась вспомнить что-то. Она отрицательно покачала головой.
— Как угодно. А я голоден, — он подождал пока девушка усядется, потом принялся за остывшую яичницу. Она смотрела, как он ест. Смотрела строго, но и с каким-то любопытством. Тероян молча пожал плечами, встретившись с ней взглядом. А веселье за тем столиком пошло на убыль. Магнитофон выключили, голоса начали стихать.
— Поехали, что ли? — спросил один из парней. Все они лениво поднялись, побрели к своим жукам-мотоциклам.
— До скорого свидания, — прошептал над ухом Терояна парень с козлино-сатанинским медальоном. Тим даже не повернул головы, подбирая хлебом остатки яичницы. Взревели моторы.
— Будь здоров, Алекс! — закричали парни хозяину харчевни. Тот стоял в дверях своего дома и махал им рукой, пока они не скрылись на Ярославском шоссе.
— Ублюдки, — смачно сказал он, подходя к столику. — Может быть, вам еще чего надо? Может быть, отдохнуть хотите? — он показал глазами на окна.
— Нет, — коротко ответил Тероян, кладя деньги на стол. Девушка поднялась и стояла рядом с ним, словно она боялась остаться одна и потеряться. Тим раздумывал, видя ее обреченную покорность.
— Куда вас отвезти? — спросил он.
— Домой, — ответила она, почти выдохнула. Это было первое слово, которое Тероян услышал от нее. А голос ее звучал, как затихающий камертон. Хозяин харчевни продолжал суетливо крутиться рядом.
— Приезжайте еще, приезжайте, — улыбался он, протягивая девушке черную кожаную сумочку. — Это ваше, не забудьте.
Он проводил их до машины и стоял, махая рукой.
«Интересно, — подумал Тероян, глядя на него в зеркальце. — Как он обзовет нас, когда мы уедем?» Через несколько минут они выбрались на Ярославское шоссе и помчались по трассе в сторону Москвы.
Девушка молча сидела рядом с ним и смотрела прямо перед собой. Казалось, она даже не моргает, столь напряженным было ее лицо. И все равно оно было необычайно красиво, с почти идеальными пропорциями, плавными линиями, созданное для портрета художнику, мастеру, властному над временем, которое рано или поздно состарит и разрушит живой образ. Ей было, наверное, лет двадцать — двадцать пять, и Тероян почувствовал себя каким-то убежавшим далеко вперед бегуном, поторопившимся прийти к финишу раньше других.
— Как вас зовут? — спросил он, чтобы хоть что-то сказать. Но девушка не ответила. Она словно и не слышала его вопроса. «Ладно, — подумал Тероян. — Будем молчать». Он никогда не навязывался в собеседники. Ему было удобнее слушать, чем говорить. Размышлять, а не острословить в разговорах. Но девушка сама нарушила молчание.
— Куда мы едем? — спросила она, словно очнувшись. Лицо ее повернулось к Терояну, а во взгляде затаился испуг.
— Домой, — пожал он плечами. — Куда вас подбросить? Девушка не отвечала. Она чего-то ждала от Терояна. Какого-то слова, жеста?
— Где вы живете? — мягко спросил он. Как можно мягче.
— Не знаю, — тихо ответила она.
«Жигули» соскользнули к обочине, остановились. «Так, — подумал Тероян, отпустив руль. — Значит, так». Он внимательно, долго смотрел на девушку, а та немного наклонила голову, и ее зрачки в синих глазах все расширялись и расширялись.
— Что с вами произошло? — произнес он. Как врач Тероян знал о подобных случаях, но в своей практике сталкивался впервые. Что было и естественно для человека, всю жизнь занимавшегося полевой хирургией. Но он уже предполагал, что задал вопрос впустую и ответа не получит.
— Я… не знаю, — сказала девушка. Она силилась вспомнить что-то — но не могла. Глаза ее увлажнились, сейчас они напоминали два озера, в которых плескалась вода.
— Погодите, — произнесла она. — Погодите…
— Мы никуда не торопимся. Постарайтесь вспомнить.
— Я… не могу.
— Успокойтесь, — Тероян протянул руку, но девушка прижалась к дверце, словно он показал ей раскаленные щипцы.
— Я вас не трону, — сказал он и попытался улыбнуться. А сам подумал: «Что теперь? Куда дальше? У нее амнезия, вызванная, скорее всего, сильным испугом. Ужасом. Везти ее в больницу? В дурдом? Жаль, пропадет… Кто там теперь станет лечить? Сейчас не лечат. Калечат. Ну, куда ее, думай…» Можно было бы и просто высадить ее, оставить здесь, на обочине. Бросают же кошек и собак. Вдруг кто подберет? Такие же беззащитные, хотя и жмущиеся к людям, заглядывающие им в глаза.
Девушка уже немного успокоилась и теперь смотрела на Терояна с некоторым любопытством, чуть наклонив свою прекрасную голову.
— Как вас зовут? — спросила она. «Нет, — подумал он. — Совсем не все потеряно. Невозможно потерять все. Если только вместе с жизнью».
— Тим Тероян, — ответил он.
— Тим… — повторила она, словно пыталась запомнить. — Тероян. Вы не похожи… Он так и не понял, что она хотела сказать. Девушка замолчала, и какая-то тень легла на ее чело. Она пребывала в том состоянии, которое все медики называют одним словом — неадекватность. Это все равно что запустить человека в незнакомую темную комнату и оставить там одного. Должно пройти время, чтобы он привык и научился ориентироваться без света. Он сам найдет выход из этого помещения. Или останется в нем навсегда.
Тероян включил мотор, вырулил на трассу. Прошло минут двадцать, прежде чем девушка, озабоченно оглядываясь, повторила свой вопрос:
— Куда мы едем?
— Домой, — точно так же, как и тогда, ответил он. Наверное, многолетняя привычка разговаривать с больными, ранеными особым тоном придавала его голосу спокойную уверенность. Ему было не впервые принимать решения за тех, кто лежал на операционном столе или в походной палатке под разрывами снарядов. И он не спрашивал у них разрешения или совета — как поступить? Удалять конечность или подождать, когда начнется сепсис? Извлечь из брюшной полости пулю или пусть носит ее в себе дальше, как сувенир?.. И его тон подействовал на девушку. Напряжение вновь покинуло ее, она расслабилась, даже чуть улыбнулась. Вскоре они свернули на улицу Цандера, оставив позади жало Останкинской телебашни, въехали через арку во двор и остановились возле подъезда. Тероян сделал приглашающий жест рукой.
— Все. Будем выходить, — сказал он. Запирая дверцы «Жигулей», он заметил черную сумочку, оставленную на сиденье. Девушка вновь позабыла про нее. Да и ее ли она была, эта потертая, безвкусная, так не гармонировавшая с изысканным вечерним платьем вещица? Тероян не стал доставать ее из машины и повел девушку к дому. В подъезде он по привычке открыл почтовый ящик, хотя никакой прессы не выписывал и писем не ждал. Но сегодня в нем лежала брошенная кем-то газета. В лифте, поднимаясь на шестой этаж, он мимоходом взглянул на первую полосу. Газета оказалась молодежной, в которой любили смаковать не только обнаженные гениталии, но и всякие садо-мазохистские штучки. В глаза бросилась фотография мальчика, чей рот был разрезан по щекам почти до ушных раковин, а глаза — пусты и безумны. И подпись: «На фабрике маньяка-Квазимодо». Странная мысль мелькнула в голове Терояна, когда он посмотрел на девушку. Он не стал выбрасывать молодежный листок, хотя первоначально хотел засунуть его за приборный щиток в лифте. Так и держа «гадость» в руке, он открыл дверь в квартиру и пропустил вперед девушку.
У него всегда был холостяцкий порядок, впрочем, сейчас его менее всего заботила пыль под плинтусом, поскольку сегодняшний гость был необычным. Да, собственно, и не гость вовсе. Вот те, кто придет вечером, — иное дело. Тероян не забыл, что первая пятница июля — это его день, значит, здесь, в его квартире соберутся четыре старых преферансиста, знакомых еще со школьной скамьи. И традицию эту они нарушали крайне редко. Только если случались какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства, а у каждого из них они, конечно, могли найтись, и в немалом количестве. Поскольку Олег Карпатов пошел по милицейской дорожке, Владислав Шелешев — по криминальной, Георгий Юнгов — по журналистской и Тим Тероян — по военно-медицинской.
Может быть, их старая дружба-то давно и выветрилась, но остались какие-то юношеские воспоминания, да еще вот этот неумирающий преферанс. Отдушина в мире тревог, погонь, интриг и разочарований. И каждую первую пятницу нового месяца они собирались у кого-нибудь на квартире, чтобы остыть от суеты, вволю наиграться в карты, успокоиться, вернуться в прошлое, — где были только мечты и надежды, пусть глупые и далекие от реальной жизни, но чистые и светлые. Вряд ли нынешние поколения мечтают о чем-то ином, кроме зеленых бумажек. Конечно, судьба распорядилась каждым по-своему, а двоих из них просто поставила друг против друга, по разные стороны черты. И если на квартирах Терояна или Юнгова они собирались вполне свободно, без напряжения, то к Владу Шелешеву — одному из авторитетов мафиозных группировок Москвы — полковник МУРа. Карпатов шел по кривой, опасаясь, чтобы не заметили свои. Точно так же пробирался к нему и «старший офицер» преступного мира по кличке Шель, которого тоже заботила собственная непорочность в глазах собратьев. В этом войске и он состоял в ранге не ниже «полковника». Впрочем, и четвертый участник преферансной компании, Жора Юнгов, чьи статьи охотно печатал любой журнал, а книги — издательства, уж наверняка дослужился в своем газетном мире до подобного звания. Так что в квартире Тима Терояна сегодня вечером должны были собраться аж целых четыре полковника…
Девушка вошла в незнакомое помещение, как кошка, и Тероян не стал ей мешать рассматривать комнаты и предметы в них. Раз ее заинтересовала хрустальная ваза — что ж, хорошо, если она всматривается в акварели на стенах — отлично. Сам он ушел на кухню и поставил на огонь чайник. Следя за закипающей водой, он подумал: «Является ли девушка тем чрезвычайным обстоятельством, из-за которого следует отменить сегодняшний преферанс?» И ответил себе: — «Нет, разумеется». Хотя Тероян уже сильно сомневался правильно ли он поступил?