Она прошлась взглядом по альвийкам. Замешаны? Просить бесполезно, надеяться глупо…
В следующий миг Света стряхнула руку Ингульфа со своего локтя. И змеей проскользнула между родичами Ульфа. Застыла у мужа за спиной — так близко, что укоротившийся молочный хвост повис над ее носом.
Ульф не шевельнулся. Но Свете показалось, что молочные пряди перестали укорачиваться. В уме пристыжено мелькнуло — после сиденья в каменном мешке перебить любой запах своим нетрудно…
Медленно протекла еще пара минут. Потом первый драккар остановился у длинного причала. И по дощатому настилу зашагал мужчина.
Следом он спустился на площадь. Постоял в кружке ярлов, собравшихся там — и направился к Ульфу.
Ярлы устремились за ним.
Толпа заволновалась. Люди оборачивались к мужчине, шагавшему по узкому проходу. Он был некрасив, но симпатичен — по-мужски неброско, зверовато. Темно-русая грива утекала за плечи, на широких плечах поблескивала простая кольчуга. Без украшений, как у рядового воина. Зато рукоять меча у бедра сверкала кровавыми рубинами.
Света, переступив, уставилась на него из-за плеча Ульфа. Внутри колюче трепыхался озноб, хотя спина мужа надежно прикрывала ее от ветра с залива.
— Приветствую тебя, ярл Ульф, — громко сказал мужчина в простой кольчуге. И остановился в четырех шагах от оборотня. — Ярлы рассказали мне о случившемся. Печальными вестями встречает меня нынче Нордмарк. Отец и двое братьев мертвы. А ты, говорят, объявил себя мстителем.
— Мои слова не ложь, Хальстейн Олафсон, — хрипловато ответил Ульф.
И пригнулся. Молочные пряди в хвосте снова начали укорачиваться, по шее полезла шерсть. А Ульф бросил:
— Щиты всех городов были помечены кровавыми рунами. Твой старший брат Торгейр убил твоего отца руками Гудбранда. А затем прикончил и его. Но я отомстил за них, убив самого Торгейра. И так получил право на удел конунга Олафа. Если ты сомневаешься, сразимся на хольмганге, и пусть победит правый. Оборотни проследят, чтобы бой был честным. Хочешь, возьми с собой десяток воинов…
Хальстейн внезапно вскинул руку, и Ульф резко смолк.
— Прежде чем подбирать себе воинов, — уронил Хальстейн, — я объявлю о своем решении. Слушайте все.
Хальстейн помолчал, глядя на Ульфа. Тот пригнулся еще ниже. Уши, поросшие молочным волосом, вытянулись и заострились.
— Волк прав, — вдруг швырнул Хальстейн.
И тишина, накрывшая площадь, показалась Свете звенящей. В ней пели порывы ветра…
— Он спас весь Эрхейм, убив моего брата Торгейра. Я, Хальстейн, признаю его право на конунговы щиты. Месть свершилась, люди Эрхейма. Честная, добрая месть. Удел моего отца отныне принадлежит Ульфу. Ярлы, готовьте щиты. Нынче у Эрхейма будет новый конунг.
Этого не может быть, с изумлением подумала Света. Это какой-то неправильный сын конунга…
Над площадью и причалами снова распустила крылья тишина. Потом ярлы начали выкликать команды. Им принесли щиты. Добротные, разноцветные, в железной оковке.
Хальстейн сам взялся за один из щитов — забрав его у воина, протолкавшегося сквозь толпу к ярлу Скаллагриму. Вскинул окованный железом диск над головой, держа его двумя руками. Скаллагрим, встав рядом, тоже подпер щит ладонями.
За этими двумя цепочкой выстроились остальные ярлы с подручными. Место убитого Арнстейна заняли люди из его дружины. И пестрые щиты повисли в воздухе чешуйчатой дорожкой.
— Хурр, — крикнул кто-то. — Конунг идет.
Наверно, так положено, удивленно подумала Света.
В ответ половина площади рявкнула:
— Ху.
И грохотнули мечи о щиты — слаженно, с перезвоном.
— Пусть все будет, как в древности, Ульф, — громко объявил Хальстейн. — Но я уступаю не мстителю. А тому, кто заступился за народ Эрхейма. Тому, кто достоин стать конунгом…
— Ху, — хором согласилась площадь.
— Нам присесть? — быстро спросил Хальстейн.
Но Ульф молча качнул головой.
В следующий миг Свету вдруг дернули назад.
— Стой тут, — проворчал отец Ульфа, запихнув ее за свою спину. — Вперед не лезь…
А Ульф присел. Низко, почти до земли.
И прыгнул.
Он приземлился на первый щит, припав на одно колено. Вскинул левую руку, ловя равновесие, правой придавил диск щита. Хальстейн со Скаллагримом пригнулись под его тяжестью.
Затем Ульф выпрямился. Встал, раздвинув ноги.
— Хурр. Он конунг Нордмарка, — заорали на площади.
Крик был не слишком дружный.
Ульф молча шагнул на следующий щит. Теперь пригнулся уже ярл Ульвдан с подручным.
— Хурр, — крикнули от причалов. — Он конунг Хреланда.
— Ху, — эхом отозвалась площадь.
А Ульф пошел дальше. Со щита на щит, от города к городу.
И Света, глядя на него, с легкой горечью подумала — вот и получилось. Пусть не все, но что-то. Еще бы расколдовать его, избавив от волчьей шкуры…
Теперь надо ждать следующего удара асов, пролетело в уме у Ульфа. Затишье долго не продлиться, хозяева Асгарда от своей затеи не откажутся.
Он спрыгнул с последнего щита, который держал Угстейн, ярл Дютланда.
— Поздравляю тебя, конунг Ульф, — тут же заявил Угстейн.
Его поддержал ярл Ингъялд:
— И пусть страна богатеет под твоей рукой. Теперь надо выставить угощение для дружин. После конунговых щитов обычно устраивают пир для лучших воинов. И выкатывают на площадь бочки эля для всех остальных. С доброй закуской…
— Все будет, — хрипло уронил Ульф.
От людей текли запахи. В основном не слишком добрые, но он пока терпел.
Сквозь толпу пробрался Хальстейн. Проговорил:
— Я хочу похоронить своего брата Торгейра, конунг Ульф. Ты позволишь разобрать внешнюю стену конунгова дома, там, где его опочивальня? Рубить на части ледяную глыбу, в которой спрятано тело Торгейра, я не хочу.
Ульф кивнул. Быстро сказал:
— Похорони брата так, как сочтешь нужным, ярл Хальстейн. Жалую тебе удел Арнстейна. И прошу не лишать морскую стражу твоих драккаров. Содержать их будет казна, а ты получишь награду за каждый поход, в который они сходят…
— Согласен, — отозвался Хальстейн. — Но свои драккары в эти походы поведу я сам. Не хочу заплесневеть, живя на берегу, как когда-то Арнстейн.
Ульф снова кивнул. И перевел взгляд на дядю Берульфа, протолкавшегося сквозь толпу альвиек.
— Проследи за тем, чтобы мою жену отвели в крепость, — пробормотал Ульф. — Пусть Свейту сторожат в опочивальне, пока я не назначу ей охрану, положенную жене конунга.
Теперь ее надо беречь, мельком подумал Ульф. Неизвестно, что еще выкинут альвы. И в крепость на пир придет толпа людей.
— Конунг Ульф, — звучно сказала у него за спиной какая-то женщина.
Он обернулся. Сзади, на краю толпы из альвов и альвиек, стояла Сигвейн. Из-за ее плеча ему улыбнулась Орвид.
— Мы уходим, — безмятежно бросила Сигвейн.
И Ульф от неожиданности нахмурился.
— Ты уже стал конунгом, — продолжала Сигвейн. — К тому же в Нордмарк приплыли оборотни, и альвийские клинки тебе больше не нужны. Нам пора возвращаться в Льесальвхейм. Но помни, что ты обещал нам честную прибыль от наших товаров.
Теперь и об этом придется думать, мелькнуло у Ульфа. Хальстейн приплыл в Нордмарк, бросив торговые суда, которые сопровождал. Неизвестно, сколько из них вернется. И посылать драккары бессмысленно, караван торгашей они вряд ли отыщут. В море нет дорог, и одной колеи для всех не проложено…
— Но напоследок мы сделаем людям подарок, — заявила вдруг Сигвейн. — Помнишь, что показал тебе альв, которого ты встретил в лесу за Нордмарком?
— Дорогу в Льесальвхейм? — проворчал Ульф.
От вида Сигвейн у него сводило челюсти. Тянуло оскалиться и порвать кого-нибудь. Потому что ее слова доказывали — не было никаких чар. Раз альвы так легко решили уйти, значит, Свейта им не нужна. И не было никаких козней ради мастерицы рун.
Его уход подгоняют боги. В древности асы превращали в зверей даже людей, с оборотнями это сделать еще легче. А что касается жажды до женской плоти, то все дело в нем самом. Ему хочется помять напоследок баб. Хлебнуть тех радостей, что останутся другим — полной чашей, всласть. Но Свейта заперла его в клети, угар прошел, и осталась лишь усталость…
— Не только. — Сигвейн одарила Ульфа ласковой улыбкой. — Тот альв еще показал тебе пояс. С большими красивыми бляхами. Помнишь? Альв ведь сказал, что это наш новый товар? В который мы заперли свет, настолько яркий, что он ослепляет и заставляет оцепенеть?
Ульф кивнул.
Хальстейн, стоявший рядом, одобрительно разглядывал Сигвейн. Народ не расходился, слышался гул негромких разговоров. От людей тянуло удивлением, ненавистью, страхом — и угрюмой надеждой. К этому добавлялся сладкий аромат альвийских дев.
— Но тот альв не сказал тебе главного, — обронила Сигвейн. — Свет, который испускают бляхи, действует не на всех. Он ослепляет лишь йотунов. Инеистые и огненные после вспышки этого света замирают. И даже неопытному воину хватит времени, чтобы зарубить застывшего йотуна. Когда ты напал, альв схватился за бляху. Однако для тебя ее свет не опасен. Для людей тоже. Но в спешке альв об этом позабыл.
Сигвейн сделала паузу, спокойно глядя на Ульфа.
Вот и открылась загадка бляхи с тремя птицами, пролетело у него в уме. Хотя кое-что опять не сходится…
— Народ Эрхейма ждут трудные дни, — продолжала Сигвейн. — Темные альвы отсюда ушли, и вам негде пополнить запасы "водной пряди". А без нее ваши корабли-скидбладниры не смогут плавать так быстро, как сейчас. Завесы от стрел инеистых и огненных тоже требуют "водной пряди". Значит, скоро хирдам морской стражи придется сражаться без прикрытия. Погибнут многие. Но наши бляхи вам помогут. Мы, светлые, считаем, что в такие времена надо поддержать людей…
Взгляд Сигвейн скользнул в сторону — к его родичам, подошедшим сзади.
— У нас есть запас этих блях, — бросила альвийка. — И мы отдадим их без всякой платы. Пусть морская стража Эрхейма испробует наши бляхи на йотунах. Хегунд.