Света, слушая Ульфа, запрокинула голову. Ощутила затылком жар, текущий от его тела, подумала заворожено — да, конунг вернулся.
Но следом она устыдилась своей радости. Слишком много горя было вокруг. И крики людей только что стихли…
ЭПИЛОГ
Ночь, пропахшая горечью пожарищ, все тянулась и тянулась.
Пришли ярлы — те, кто мог ходить. Вместо остальных явились их подручные. Скаллагримма среди пришедших не было, и Света с грустью услышала, что он лежит пластом, обгорев в своем собственном доме.
Потом ярлы вместе с подручными поднялись на помост надвратной арки. Света к тому времени уже сидела на лавке, которую притащил Редульф — с головы до ног укутанная в теплые плащи.
Она по-прежнему прижимала ладони к щиту. Перед глазами ползли темные тени, и тянуло опустить веки. Сейчас ее не беспокоило то, что из-под плаща, наброшенного на голову, выбились слипшиеся полувлажные пряди. И все это под внимательными взглядами ярлов…
Ульф, встав рядом, начал рассказывать, как Хальстейн наслал огонь со льдом на города Эрхейма, но дротнинг Свейтлан его остановила. Ярлы, дослушав все до конца, рассыпались в скомканных благодарностях.
Хмурая угрюмость с их лиц не исчезла. Но на незрячее лицо нового конунга они смотрели уже не так настороженно. Больше поглядывали на дротнинг, на щит перед ней — и далекий, синевато-серый залив.
Им сейчас не до нас, мелькнуло у Светы. Они думают о том, что застанут дома.
Потом ярлы распрощались, пообещав Ульфу, что отплывут не раньше рассвета. А до того времени отправят на помощь людям Нордмарка всех воинов, стоявших на ногах — в придачу к тем, кто уже ушел в город.
Ульф, покончив с ярлами, дождался, пока они отойдут от ворот. Затем спокойно спросил:
— Что с луной?
И Света, стряхнув с себя измученное оцепенение, посмотрела вверх.
Ущербный диск луны за это время опустился ниже. Но надкусанный круг бело-серебряного сияния остался в том самом месте, где появился изначально. Сиял в сером небе, обведенный с краю мутной лункой — ломтиком сдвинувшейся луны.
— Луна скоро закатится, — быстро сказал Ингульф, стоявший перед Светой со щитом в руках. — Но свет ее висит на месте. Как гвоздем прибитый.
Ульф повернулся к Свете. Пробормотал, возвышаясь над ней и слепо глядя поверх ее головы:
— А потом люди скажут, будто волки ночью украли солнце. И подвесили у себя над головой.
Губы его скривились в скупой ухмылке. Света в ответ неуверенно улыбнулась. Проговорила, глядя на мужа — и ища в нем прежнего улыбчивого Ульфа:
— Я хотеть сказать нет…
Потрескавшиеся губы на красноватом лице раздвинулись чуть шире. Он явно собрался что-то сказать, но тут над помостом полыхнуло. И в шаге от Ульфа возник Локки.
— Твоя стража закончена, жена волка, — объявил Локки, одарив Свету веселым взглядом. — Тела Одина с Тором закоченели. До сведенных рук. Они уже перешагнули черту, и чужая смерть их не спасет. Все, наконец-то. Рок богов с запозданием, но прикончил асов, много веков живших без жертв. Ну, потомок, побеседуем? Человеческий городишко сейчас зализывает раны, ты тоже можешь отдохнуть.
Ульф кивнул. Сказал, по-прежнему глядя поверх Светиной головы:
— Опусти руки. Ингульф сожжет этот щит, а я отведу тебя в опочивальню. Ты пока передохнешь…
— Нет, — выпалила Света. — Вы побеседуем с я. Мне тоже надо спросить.
Лицо Ульфа перекосилось.
— Думаешь, сумеешь это скрыть? — по-прежнему весело спросил Локки.
И Света вдруг вспомнила, как муж когда-то промолчал о том, что не может носить серебро. Ульф опять что-то скрывает?
Она сгорбилась еще сильней, опустив руки, трясущиеся от усталости. Колени, которых коснулись ладони, сразу укрыла тьма. Свет, лившийся с небес, погас…
— След остается всегда, — внезапно обронил из темноты Ингульф.
И отступил к боковой лестнице, унося с собой щит. Ульф рычаще выдохнул. Потом велел:
— Отведи нас в какую-нибудь опочивальню, отец лжи. Там и побеседуем. Дай мне руку, Свейта.
Она послушно приподняла ладонь. Пальцы Ульфа тут же ее стиснули.
В следующий миг он дернул Свету к себе. Обнял одной рукой — и вокруг заплескался белесый туман. А Ульф, прижав Свету к своему боку, уверенно двинулся куда-то в этом мареве.
Еще через секунду вокруг разлился мрак. Локки бросил короткое словцо, и справа загорелся шар альвова огня. Ульф неспешно отпустил Свету…
Они снова очутились в опочивальне погибшего Торгейра.
Темнела сбоку перекосившаяся кровать со скомканными покрывалами, затканными пылью. В выбитом окне посвистывал ветер. А напротив, на другой стороне опочивальни, высилась глыба льда. Искристо-белый бок, обращенный к окну, успел подтаять и оплыть косым срезом. Внизу, у самого пола, сквозь лед проступило кровавое пятно.
— Это единственная опочивальня, в которой еще остался альвов шар, — сообщил Локки, отступая в сторону. — Из остальных покоев оборотни все светильники вынесли. Да и пожары этот дом не затронули, слишком давно сюда не заходили люди, прокладывая стежки от ворот. С чего начнем беседовать… потомок? Или все-таки сын?
В паузе, которую выдержал Локки, и в слове "сын" таился намек. Света напряглась.
— Начнем с тебя, — резко произнес Ульф. — Какую игру в хнефатафль ты когда-то затеял? Что тогда случилось? Почему я помню лишь свою смерть в Асгарде? Да еще свое прежнее имя?
— Выходит, ты опять все забыл? — поинтересовался Локки, улыбаясь змеисто, тонкогубо. — Ермунгард тоже страдал от чего-то подобного. Но у него беспамятство осложнялось безумием. Что ж, из-за твоей потерянной памяти я начну издалека…
Локки бросил насмешливый взгляд на Свету. Продолжил:
— Я вырос в Асгарде. Моя мать Лаувейя оставила меня там малым щенком, и Асгард стал моим домом. Асы надо мной потешались, но я считал их родичами. Других у меня все равно не было… потом я взял в жены Ангрбоду, госпожу из великих и древних йотунов. Случилось это еще до Сигюн, моей второй жены. Ангрбода родила мне трех детей, Фенрира Волка, Ермунгарда Змея и деву Хель. И как только мои дети перестали нуждаться в матери, они поселились со мной. В моем доме, стоявшем в Асгарде. А затем я убил сыночка Одина…
Локки сделал паузу. Ульф нетерпеливо бросил:
— Ты убил Бальдра. В сагах говорится, что ты сделал это, завидуя Бальдру, которого в Асгарде все любили. Продолжай.
— Действительно, кому еще мне завидовать? — со смешком уронил Локки. — Бальдр Прекрасный, вот как его называли асы. А я, конечно, ему завидовал. Ведь он был таким красавчиком, с этими рыже-золотыми кудряшками до пояса. И он так красиво вплетал в свою гриву красные нити, чтобы подчеркнуть ее рыжину. Как я мечтал стать таким же…
— Тогда зачем? — перебил его Ульф.
— Я убил Бальдра за то, что он уложил в постель мою дочь Хель, — отрезал Локки. — Она была самой сильной из моих детей. И с малолетства могла управлять тем куском Великой Бездны, который потом нарекли Хельхеймом. А еще Хель, подобно мне, умела ходить по мирам. И Бальдр хотел получить от Хели детей, которые ни в чем не уступят детям Ангрбоды. Которые унаследуют дар Хели и ее силу. После этого асы перестали бы нуждаться во мне. Меня и моих детей ждала смерть. Хель после родов тоже собирались убить, чтобы не опасаться ее мести и получить власть над Хельхеймом. Но я опередил асов, подстроив смерть Бальдра.
— Бальдр и наша Хель? — проворчал Ульф. — Удивительные вещи я успел позабыть.
Света, молча слушавшая их разговор, мысленно изумилась — позабыть? Но ведь забыть можно лишь то, что знаешь?
А следом она вспомнила еще кое-что. В сагах говорилось, что у Хель половина лица синяя, а половина красная. Та самая Хель и Бальдр Прекрасный?
— Хель сразу поняла, кто убил Бальдра, — продолжал Локки. — Ее мои увертки не обманули. Дочь обиделась на меня, и поспешила затвориться в своем Хельхейме. Кстати, только благодаря этому Хель исчезла из Асгарда прежде, чем асы кинулись ее ловить. Но злилась она недолго. Души клятвопреступников после смерти попадают в Хельхейм. И душа Бальдра сама явилась к Хель. А там честно призналась ей во всем. В ложных клятвах, в том, что асы под конец хотели прикончить саму Хель…
И вышел у них посмертный допрос, пролетело в уме у Светы. Может, Локки так и задумывал? Убить, чтобы дочь все узнала, встретив покойника в своем Хельхейме. Который здесь считался миром для душ воров, рабов и клятвопреступников. Куда сыну Одина не полагалось попадать, будь он честен.
— Но асы раскусили мою хитрость, — объявил Локки. — Догадались, что это я подсунул в руку слепому Хегу копье из омелы, единственного дерева, способного убить красавчика Бальдра. Хег, еще один сынок нашего всеотца Одина, это копье в шутку швырнул. И оно, как бы в шутку, попало… а асы, отгоревав, все-таки проверили копье. И тут, о чудо. Асы узнали, что оно вышло не из мастерских Асгарда.
Локки хохотнул. Затем сказал уже серьезно:
— Я успел ускользнуть. Но асы смогли захватить моих сыновей. Сначала асы попытались убить Ермунгарда Змея. Владыки Асгарда разрубили его на куски. Но как змея отращивает отрубленный хвост, так и Ермунгард возродился из кусков. Он возрождался снова и снова. Его не брал огонь, он прорастал змеей из пепла. И с каждым разом Змей становился все огромней. Однако от боли он все больше сходил с ума. Под конец боги попытались размолотить его в лохмотья молотом Тора. И мой сын опять ожил, обернувшись уже гигантским Змеем. Тогда асы испугались. Они выволокли Змея Ермунгарда на Биврест и сбросили его в моря Мидгарда.
— Мне почему-то кажется, — заметил Ульф, — что асы не просто так мучили Ермунгарда. В Йотунхейм передали весточку, я прав? Что твой сын примет мученическую смерть, если ты не сдашься асам. Но ты, конечно, не сдался.
— Мое появление никого бы не спасло, — скороговоркой бросил Локки. — Владыки Асгарда все равно прикончили бы Ермунгарда. Хотя бы для того, чтобы не опасаться его мести. А так асы тянули время, дожидаясь меня. И Ермунгард под болью успел переродиться. Он стал богом. Правда, слегка обезумел после этого. Но в Мидгарде, куда его скинули, он обернулся Мировым Змеем. Хозяином морей, на дне которых лежал…