Фон Кнобельсдорф демонстративно вынул пистолет и улыбнулся Максу.
Широко расставив руки, Кроу положил ладони на поверхность камня, качнул его на себя и, подняв над головой, затолкал в грузовик. Эсэсовцы дружно ахнули.
Фон Кнобельсдорф одобрительно закивал головой.
– Что ж, получайте этого маленького слугу в свое распоряжение, барон Франкенштейн, – сказал он Максу, – а также запас курева, которого вам хватит на полжизни. Оформление бумаг за вами. Когда вернемся обратно, сразу же нашейте ему на робу треугольник. А теперь давайте готовиться к отъезду.
Макс почувствовал огромное облегчение. Но потом он заметил, что фон Кнобельсдорф так и не спрятал пистолет, а, держа его наперевес, направился в сторону закованных в кандалы заключенных.
34Инстинкт
Исчезновение Харбарда глубоко огорчило Балби. Дело, начатое несколько месяцев назад, становилось все более и более запутанным, обрастая новыми трупами. На сегодняшний день инспектору были доподлинно известны лишь следующие факты. Дэвид Ариндон находился в бегах; он был тяжело ранен – причем травмы нанес себе сам – и к этому моменту, возможно, уже умер от заражения крови. Харбард также серьезно пострадал: на груди у него были глубокие порезы, а вместо одного глаза зияла ужасная рана. Профессор был передан бригаде скорой помощи бойцом противовоздушной обороны и еще одним человеком, по описанию напоминавшим Эндамона Кроу. При этом первый из этих двоих натерпелся страху в руках у второго. Хотя этот инцидент с нападением казался Балби бессмыслицей – он просто не мог себе представить, чтобы Кроу на кого-либо накинулся, – с профессором в последнее время происходило слишком много странностей. Нельзя было оставить без внимания и тот факт, что государственный чиновник, отвечающий за древние артефакты, бросил дружинника противовоздушной обороны с переломом ключицы и синяками на горле.
Помимо этого, на руках у Балби было еще два трупа, оба со следами нападения какого-то зверя. А еще на них, по словам патологоанатома, были отпечатки человеческих зубов. По заключению того же патологоанатома, обоих покусал один и тот же нападавший.
Если добавить к этой мешанине фактов еще и то, что Харбард внезапно только что встал с койки и покинул госпиталь, в котором до этого лежал без сознания, получалась малопонятная, крайне запутанная картина.
Балби встретился с Бриггсом в полицейском участке на Литтл-Парк-стрит, чтобы подытожить то, что им было известно. Когда Кроу предположительно погиб во время массированной бомбежки, они навестили Харбарда. Он был очень умным человеком, но не умел лгать. Прежде чем присоединиться к полицейским в своем кабинете, профессор заставил их прождать почти час. Инспектору он показался очень взволнованным – и не только новостью о том, что Кроу пропал. Полицейский был уверен: происходит нечто такое, о чем Харбард не хочет говорить.
И еще одна деталь не ускользнула от внимательного взгляда Балби. Графин с бренди, который обычно стоял на журнальном столике у камина, на этот раз отсутствовал.
Балби отвел профессора Харбарда к грузовичку мясника, чтобы показать ему труп в униформе дружинника противовоздушной обороны и голову в противогазе. Попутно он заметил под окном спальни на втором этаже три окурка необычного голубого цвета. Балби помнил, что похожие бледно-голубые сигареты курил Кроу. Инспектор, который, будучи при исполнении, отличался особой дотошностью и подозрительностью, почти автоматически, по привычке, нагнулся, чтобы рассмотреть находку внимательнее. Сигареты были скручены вручную; на папиросной бумаге был заметен фирменный знак магазина Льюиса с Сент-Джеймс-стрит. Балби вспомнилось, что Кроу как раз курил сигареты ручной скрутки, – он еще рассуждал о том, что считает массово производимый продукт неприемлемым для себя. Окурки не могли пролежать здесь долго – резиденция в Кумб Эбби все-таки была военным объектом; и хотя она не относилась к подразделениям регулярной армии, порядок тут был армейский и под стенами на гравии окурки не валялись. Это навело Балби на мысль о том, что Кроу побывал внутри. Но профессор Харбард, удостоенный почетного звания полковника британской армии, заявил, что его там нет. И Балби, который привык не торопиться с выводами, просто мысленно отложил эти факты в сторонку – пока не представится случай выжать из них что-то дельное.
А тут еще и неожиданная реакция Харбарда на увиденные трупы – он вдруг расплакался. Балби, конечно, знал, что американцы более экспрессивны, чем англичане, однако такой взрыв эмоций застал его врасплох.
– Что вы об этом скажете? – спросил его Балби.
– Простите, – ответил профессор, – это напомнило мне об одном близко знакомом человеке.
Он наклонился поближе и очень долго изучал следы зубов на теле.
– Я не имел в виду укусы, ими займется наш патологоанатом. Меня больше интересуют отметины на лице.
– Они такие же, как и у других жертв.
– Мне пришло в голову, – сказал тогда Балби, – что у них есть сходство с пастью хищника.
Глаза профессора округлились. Он перестал рассматривать голову и недоверчиво посмотрел на полисмена. И внезапно превратился в прежнего Харбарда.
– О, инспектор, вы меня удивляете, – наконец сказал он. – Да, конечно, очень похоже на это.
– А на основании чего мы можем сделать такой вывод?
– Вероятно, эти отметины нанесены какой-то сектой во время обряда посвящения. Боюсь, это лучшая из версий, которую я могу вам предложить. К сожалению, я не специалист в этой области и на большее у меня просто не хватает воображения. Но, если хотите, я мог бы поискать объяснения в научной литературе.
Балби бросил на Харбарда испытующий взгляд. Профессор явно оправдывался, хотя, если уж на то пошло, этого никто от него не требовал. Инспектор мог бы сказать, что нутром чует ложь. К тому же Харбард почему-то не выдвинул версию о секте раньше, когда увидел фотографии предыдущих жертв.
– С такой физиономией ему было бы нелегко отправиться на танцы в субботу вечером, – заметил Бриггс.
Балби подумал, что он, пожалуй, прав. Если человек позволяет нанести себе на лицо подобные отметины, он явно не планирует контактировать с окружающими.
Инспектор достал каменный кулон, на котором был изображен волк с откушенной кистью руки в зубах.
– А это вам ни о чем не говорит? – поинтересовался он у профессора.
Харбард взял гальку и посмотрел на нее, потом немного повертел в руках; казалось, он не собирался рассматривать ее внимательнее.
– Боюсь, что нет.
Это была самая удивительная фраза, которую профессор произнес за время их знакомства. Балби хорошо разбирался в людях и сейчас был уверен, что на земле и на небесах существует очень мало вещей, по поводу которых у Харбарда не было бы собственного суждения. Поэтому у инспектора сразу же возникло сильное подозрение, что профессор что-то от него скрывает. Но что? И главное – почему?
Однако Балби сильно устал и вынужден был признать, что этим вечером у него просто нет сил на то, чтобы размышлять логически.
– Как думаете, можно нам сегодня заночевать в здешней прачечной? – спросил он. – Мы на ногах уже больше суток.
Харбард решительно покачал головой:
– Это исключено.
Балби был ошарашен таким ответом.
– Идет война, сэр, и нет никаких гарантий, что мы сегодня сможем добраться домой – если наши жилища вообще уцелели.
– Как я уже сказал, это не обсуждается. Здесь военная разведка, а не ночлежка. А теперь, джентльмены, если у вас ко мне больше нет вопросов, я хотел бы пожелать вам спокойной ночи. – С этими словами Харбард повернулся к часовому. – Энсел, проводите этих джентльменов до машины и проследите, чтобы они уехали отсюда должным образом.
– Что ж, сэр, спасибо за любезность, – едким тоном сказал Балби. – Если вы снова нам понадобитесь, мы вернемся. Надеюсь, в следующий раз мы застанем вас в лучшем расположении духа.
Уже в грузовике, возвращаясь в разрушенный Ковентри, инспектор пожалел о своих словах. Обычно он не одобрял сарказма. «Харбард только что потерял друга, – напомнил себе Балби, – неудивительно, что он так раздражителен».
С того дня инспектор не видел Харбарда, до тех пор пока его не вызвала в Ковентри и Уорик племянница профессора, Элеонора. Харбард лежал без сознания в отделении местного госпиталя, забитого жертвами налета. На левом глазу у него была повязка, грудь была плотно замотана бинтами. Врач терялся в догадках, каким образом профессор мог получить такие травмы. «Глаз, – сказал он, – был удален очень аккуратно, а порезы на груди совсем не похожи на следы осколков от бомб». Но еще больше тревожило то, что обнаружились более старые раны, огромные прорехи на груди, уже частично зажившие. Врач высказал предположение, что это было сделано чем-то вроде остроги.
– Нечто похожее можно увидеть на свиной туше в лавке мясника, – заявил он.
Элеонора была удручена. Даже огрубевшего Балби тронуло то, как эта девушка убивается у койки своего дяди. Инспектор, разумеется, опросил водителя кареты скорой помощи о происшедшем, и тот сообщил ему, что этому человеку помогал дружинник из бригады противовоздушной обороны, который и сам нуждался в медицинской помощи.
Балби с Бриггсом попытались как-то систематизировать результаты своего расследования. Прежде всего им следовало решить, связано ли случившееся с профессором Харбардом с предыдущими убийствами и изуродованными трупами людей, погибших в церкви Святой Троицы. Если бы это было не так, Балби даже испытал бы определенное облегчение: в таком случае он мог бы передать расследование этого дела другой бригаде следователей. Но за тридцать лет работы в полиции у него развился профессиональный инстинкт. Балби чувствовал, что эти события связаны между собой, и хотел докопаться до сути.
Он выяснил имя диспетчера бригад противовоздушной обороны и у него узнал, кто в ту ночь дежурил в этом районе. После чего навестил этого человека на его рабочем месте – на заводе «Рутс», где тот занимался сборкой бронированных автомобилей. Несмотря на сломанную ключицу, этот немолодой, седеющий мужчина по фамилии Нэш вернулся к работе и делал, что мог. По мнению Балби, это характеризовало его с очень хорошей стороны. Бригадир не хотел его отпускать, но инспектор настоял на этом, и Нэш повел полицейских к тому месту, где нашел Харбарда.