– Значит, он просто уйдет?
Военный выдержал взгляд Балби и ничего не ответил. Инспектор достаточно долго служил в полиции, чтобы без слов понять, что было в его глазах. Если военная разведка доберется до профессора, он больше никуда не уйдет.
Балби продолжал придерживаться хороших манер.
– Вы все еще надеетесь найти эту девушку в живых? – спросил он.
И снова последовало красноречивое молчание.
– Жаль ее. Симпатичная. Хотите, я попробую обрисовать вам, что именно с ней случилось?
– Полагаю, на улице вас ждет ваша машина. – Офицер указал на дверь.
Поначалу Балби не сдвинулся с места. Но потом все же повиновался, чувствуя себя пристыженным.
Когда они с военным поравнялись в дверях, инспектор повернулся к нему лицом. Он хотел сказать, что не собирается бросать это дело, что попробует найти Элеонору, что арестует Харбарда за убийства и похищения людей, а там будь что будет. Он хотел сказать, что военная разведка не разбирается в подобных делах, что у них нет такого опыта, как у полицейских. Однако ничего этого он так и не произнес, а вместо этого изрек:
– «Наденьте на себя все вооружение, которое вам дал Бог, чтобы вы могли устоять перед происками дьявола. Потому что мы боремся не против людей из плоти и крови, а против начальств, против властей, против владык этого мира тьмы и против духов зла на небесах».
«Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских. Потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных»[71].
Военный ничего на это не ответил. Он придержал для инспектора дверь. Спускаясь по лестнице, Балби утвердился в решении не бросать Элеонору в беде.
40Свидетель
То, что Монстр опустился на пол, Макс осознал не сразу, на это ушло несколько секунд, а когда все-таки понял, что произошло, сразу же кинулся к заключенному. Любой доктор в подобной ситуации первым делом проверяет дыхательные пути, и Макс сунул пальцы в рот Кроу, чтобы извлечь оттуда остатки булки и позаботиться, дабы тот не проглотил собственный язык. Когда Фоллер выковыривал хлебный мякиш, его палец наткнулся на что-то твердое. Стекло. Макс инстинктивно понюхал свои пальцы. Они пахли горьким миндалем. Запаниковав, он ринулся в туалет этажом выше и тщательно вымыл руки под краном. После этого Макс попытался рассуждать логически. Цианид, синильная кислота, соли синильной кислоты. Нет, эти вещества не проникают через кожу и почти мгновенно испаряются. Макс немного успокоился: с ним все будет в порядке.
Он вернулся вниз по лестнице, чтобы осмотреть труп в дверном проеме. Монстр осел на пол – он не задыхался, ничего такого с ним не было. Просто свалился, потому что раскусил капсулу с цианидом, безусловно, предназначавшуюся для Макса.
Голова доктора впервые за целый месяц работала совершенно четко. Очевидно, что устроил это Михал. Но на кого он работает? На фон Кнобельсдорфа, в этом не было никаких сомнений.
Макс видел, как этот тип смотрел на его жену, даже когда она была в недееспособном состоянии. В отношении фон Кнобельсдорфа нужно что-то предпринять. С Михалом справиться легче. Мальчишка чрезвычайно корыстен и будет преданно служить тому, кто предложит ему больше. Это делало его слабым звеном в планах фон Кнобельсдорфа – по крайней мере, в краткосрочной перспективе. Макс сможет сам использовать этого мальчика.
Доктор взглянул на массивную фигуру мертвеца и внезапно почувствовал себя удивительно свободным – подобное чувство испытываешь, когда умирает любимый, но очень старый родственник. Казалось, перед ним на полу распростерлась его связь со всем хорошим в этой жизни, последняя надежда противостоять подхватившему его потоку безумия. Макс знал, что его усилия будут бесполезными, и вот доказательство. С таким же успехом он мог бы позволить фон Кнобельсдорфу пристрелить этого человека еще во Франции. Тогда тот, по крайней мере, умер бы на родной земле.
Макс вошел в лабораторию и снял телефонную трубку. Мимоходом он ткнул во что-то ногой, и предмет громко звякнул. Это была пепельница, которая была наполнена доверху, когда он ее зацепил. Теперь же на полу желтел длинный язык из рассыпавшихся окурков. И снова Макс почувствовал, как внутри него восстает холодная ярость, такая же, как та, что охватила его, когда он застрелил уборщика. Каким-то безумным, неестественным образом тот факт, что Михал не удосужился опорожнить пепельницу, взбесил доктора больше, чем покушение на его жизнь.
Ему предстояло сделать два телефонных звонка. Первый – начальнику концентрационного лагеря. Теперь, когда Макс получил более высокое офицерское звание в СС, чем у этого типа, насмешки, ясное дело, прекратились. Доктор объяснил, что для экспериментов ему необходимы точные данные о расовой принадлежности Михала Вейты. Все документы об этом, которые могут быть найдены, должны быть найдены и доставлены ему, доктору Фоллеру, если потребуется, даже из соответствующих инстанций в Польше. Начальник лагеря пообещал выяснить, что можно сделать.
Может быть, порекомендовать нацистам Михала для оккультной церемонии? Не сработает – они его не возьмут. А вот насчет смирительного кресла идея, похоже, неплохая. Или все-таки это будет слишком быстрая смерть? Может, придумать для мальчишки что-нибудь особенное? Настроение Макса металось между леденящей кровь яростью и какой-то усталой скукой. Наверное, он все-таки не причинит вреда этому парнишке; наверное, он, Макс, сам все это заслужил.
Второй звонок был в отдел утилизации лагеря. Макс попросил прислать команду, которая заберет труп.
– Похоже, у вас поднялось настроение, шеф, – заметил солдат. – Этот мерзавец заслужил свою смерть?
– Они все этого заслуживают, не так ли? – ответил Макс.
– Да, но некоторые – особенно.
– Просто пришлите людей, которые могли бы сунуть его в печь. Причем четверых. Это здоровенный детина.
Макс наклонился к человеку-зверю и потрепал его по голове.
– Что ж, сынок, это был мой лучший выстрел, – пробормотал он.
Макс и сам толком не знал, почему последовал вместе с присланной командой в лагерь. Смерть перестала что-либо для него означать. Теперь он был эсэсовцем. Но в голове у доктора крутилась совершенно неэсэсовская мысль о том, что он лично должен увидеть конец этого полузверя. Какой-то части его сознания было просто любопытно, смогут ли такие плечи поместиться в печь крематория, но другая часть желала, чтобы смерть вновь обрела для него значение, вновь стала чем-то таким, что сопровождается определенной церемонией. К тому же Макс еще никогда не был в лагере. Прежде сама мысль об этом вызывала у него протест. Теперь же ему стало интересно.
Он вышел за процессией, которая несла тело, из башни и пересек внутренний двор. Носильщики из числа свидетелей Иеговы едва справлялись с такой тяжестью, и где-то на середине спуска с холма они все-таки в изнеможении уронили тело. Макс даже не удосужился пнуть их сапогом в задницу. Он просто сел, закурил сигарету и стал глядеть на долину, пока заключенные восстанавливали силы, дрожа от холода.
Было больно глядеть на снег под лучами яркого зимнего солнца. Долина заросла лесом, и речка прорезала его, словно дорога, усыпанная алмазами. Как долго сможет продержаться здесь человек, не одетый как следует, прежде чем умрет? Интересно, кто более стойкий в этом плане, женщины или мужчины? Можно ли с такого расстояния нанести точный выстрел по убегающему заключенному? Летом здесь видимость лучше или хуже? Когда у беглецов больше шансов на успех, в июле или в январе? Влияет ли конвекция воздуха на корректировку прицела? Все это были очень интересные вопросы.
Свидетели Иеговы отдохнули и вновь зашагали в сторону лагеря. Снаружи он был обнесен забором из колючей проволоки, и Макс с интересом отметил про себя, что там ведутся работы по подключению электрического тока. Слева тянулись длинные ряды бараков, справа располагались более основательные кирпичные строения, предназначенные для персонала из числа СС. Между ними находился плац. В лагере было относительно безлюдно, поскольку основная часть заключенных находилась на реконструкции замка или же, согласно недавно объявленному плану Гиммлера, вела подготовительные работы для расширения лагеря в сторону города.
На виду была только парочка свидетелей Иеговы да невероятно тощий еврей. Судя по всему, они отбывали наказание, стоя на плацу в тоненьких лагерных робах. На улице было слишком холодно, и все, у кого была возможность выбора, спрятались в помещении.
Макс проследовал за бригадой грузчиков к приземистому кирпичному зданию, на крыше которого торчала длинная металлическая труба. Из нее не поднимался ни дым, ни пар. Наверху трубы был вырез в виде буквы «V». Макс подумал, что она похожа на большую змею, разевающую пасть в небеса, либо на птенца с раскрытым клювом, ожидающего, когда мать его покормит.
Свидетели Иеговы остановились, и Макс не сразу догадался, что они ждут, пока он откроет для них дверь.
Доктор оправдал их ожидания и заглянул внутрь. Он увидел аскетичную комнату с побеленными известкой стенами и каменным полом. Прямо напротив двери чернело мрачное жерло печи, обложенное кирпичной аркой. Туда вела пара рельсов, явно предназначенных для гроба. Впрочем, Макс не думал, что заключенным положен гроб. Вряд ли, слишком уж это накладно. Их тела закатывали туда на какой-то платформе, а может быть, набивали битком или еще что-нибудь в этом роде. А действительно, как трупы попадают в печь? Макс был заинтригован. В данный момент его интересовали всякие экстравагантные подробности. На рельсах валялся комплект лагерной робы с нашитым на нее фиолетовым треугольником. «Это сжигать не стоит», – подумал Макс.
У печи стояла пара охранников-эсэсовцев, притопывавших ногами от холода. Здание не отапливалось.