– Теперь ты согреешься, – сказал он.
– Надеюсь. Вы очень добры, что поделились местом у вашего костра.
– Это не мой костер.
– Тогда чей же он?
– Не знаю.
– А мне можно присесть, Брат Волк? – Это был уже другой голос, мужской.
«У него явно венский акцент», – подумал Кроу.
Перед ним появилась новая фигура. Это был старик. Кроу заметил у него на голове надрез, из которого текла кровь, словно кто-то снял со старика скальп, будто крышку чайника, а затем поставил на место.
Кроу жестом пригласил его к огню, и мужчина сел.
– Это ваш костер? – спросила у него маленькая девочка.
– Нет, – ответил мужчина.
Он притих, задумчиво глядя на пламя. Кроу отметил, что и он тоже одет в полосатую робу, которую носят узники концентрационных лагерей.
Постепенно к ним присоединилось еще несколько человек, одетых так же. Здесь были мужчины и женщины, старики и молодежь. Через пару часов у костра собралось человек двенадцать, обоих полов и разных возрастов. «Смерть весьма демократична», – подумал Кроу.
Маленькая девочка сидела между ног очень худой женщины, и та расчесывала ей волосы растопыренными пальцами. У всех, кто пришел к костру, имелись те или иные повреждения, однако это были не боевые раны. Это были хирургические порезы головы или лица, но не зияющие, не открытые, как будто кто-то невидимой рукой вернул отторгнутую плоть на место. Кроу с легкостью догадался, где именно были получены эти раны.
По общему мнению собравшихся здесь людей, костер был очень хорош – он не демонстрировал признаков затухания и не нуждался в дровах, хотя и горел уже несколько часов.
– Как вы думаете, кто его разжег? – спросил мужчина в пропитанной кровью одежде.
– Не знаю, – покачал головой Кроу.
– Этот огонь развела я, – послышалось из темноты.
Голос был старческий, и фраза прозвучала натужно, как будто у говорившей были проблемы с речью. Кроу эти слова показались сухими, скрипучими и напомнили шорох гальки, трущейся о скалу.
Он краем глаза уловил движение, но голову поднял только тогда, когда рядом с ним появилась женщина и положила руку ему на плечо. «Это странница, – подумал Кроу, – цыганка синти с востока». Она показалась ему невероятно старой, но ее пальцы сжимали его плечо на удивление крепко. На старухе была лишь очень просторная лагерная роба, а на руке у нее Кроу заметил вытатуированный номер, как и у остальных жертв Фоллера. Выглядела женщина очень странно. Прежде всего привлекал внимание ее глаз. Одна половина ее лица была покрыта ужасными ранами и кровоподтеками, а правый глаз сильно опух, превратившись в узкую щелку. Кроу судорожно сглотнул, почувствовав, как в нем поднимается жалость к ней.
– Кто вы? – спросила у старухи маленькая девочка.
Та, ничего не ответив, села у огня. Кроу отметил про себя, что из всех присутствующих она единственная была в сухой одежде.
– Странное место, – сказал высокий худой мужчина. – Я не могу быть мертвым, потому что мертвецы ничего не чувствуют. Неужели Господь снова призвал нас?
– Вы все мертвы, – покачала головой старуха. – Умерли, но не праведной смертью. Вы – неприкаянные души, поэтому-то вас и притянуло к моему костру.
– А вы кто? – спросил у нее кто-то.
– Странница, и всегда считала себя таковой, пока не пришла сюда и не увидела свою истинную сущность. У меня были сотни имен, детка, но здесь меня зовут Лейкн. Я хранительница этого места.
– А что это за место? – поинтересовался венский профессор.
– Один из островов умерших, – ответила старуха.
– Или убитых, – поправил ее другой мужчина.
Она кивнула.
– Я рождалась сотни раз, и сотни раз меня убивали сотнями возможных способов. Все, что объединяет между собой эти смерти, – это боль и жажда мести. Если я не могу найти покоя, значит, его не найдут и мои враги.
– Меня задушили, – призналась девочка.
– А меня жестоко искромсали, – сказал какой-то мужчина.
– Хуже всего было выскабливание, – заметил профессор из Вены.
– Среди мертвых у этого доктора есть множество врагов, – продолжала старая женщина. – Пришла пора послать ему то, что он ищет.
Она бросила в костер какой-то порошок, и пламя вспыхнуло красными и зелеными искрами. Огонь стал заметно больше, теперь он уже окружал их группу со всех сторон, но Кроу совсем не чувствовал жара.
– Это Нагринд – ворота мертвецов, – пояснила старуха. – Ворота огня и трансформации.
– Мне холодно, – заявила маленькая девочка.
– Мне тоже, – подхватила какая-то женщина.
– Раз так, попросите Брата Волка поделиться с вами своей одеждой, – сказала Лейкн. – Наша боль – это голодный волк. Так пошлем же его туда, где он сможет утолить свой голод.
Кроу понял, о чем его просят. Он поднял шкуру и накинул ее себе на плечи и на голову; теперь он мог смотреть сквозь глаза волка. Маленькая девочка подошла и прижалась к нему. Остальные последовали ее примеру. Все двенадцать жертв доктора Фоллера обнялись; волчья шкура как будто растянулась, укрыв их всех.
В таком окружении Кроу было тепло и уютно; обнимая этих людей, он, казалось, понимал, кем они могли бы стать в будущем, видел их возможности, сведенные на нет. Он растворялся в их среде, их плоть становилась его плотью, их мысли и ощущения вливались в него, словно расплавленный металл в форму отливки. Боль нарастала, переходя в жгучую агонию, которая выдавливала из Кроу остальные ощущения. В голове у него произошло что-то вроде короткого замыкания; боль накапливалась в теле, будто электрический заряд, готовый при первой же возможности вырваться наружу ослепительной искрой.
В Нидерхагене началась оттепель, и вонь из рва стала невыносимой. Целый час заключенные бросали поверх трупов дрова и другую древесину, а потом солдат стал лить в яму бензин. Он не смог смочить мертвые тела как следует и потому стал бросать туда консервные банки с горючим. В ров улетело пять таких банок, после чего один из заключенных выполнил самую опасную часть работы – швырнул внутрь горящее полено.
Снизу пошел дым – сначала белый, потом густой и черный. Макс из замка наблюдал за тем, как в холодное сумеречное небо поднимаются зловещие клубы. Пришло время для церемонии, и рыцари в замке готовились к ней.
Макс слышал, что Арно уже взяли. И это, наверное, даже к лучшему. В мире больше нет места таким, как он, и люди – все и каждый – в эти дни должны заботиться только о себе. Если бы он не информировал власти по поводу Арно и об их дружбе стало известно позднее, чем бы это обернулось для него – или для Герти? Герти! Его жена отсутствовала уже много дней, запершись в зале церемоний и занимаясь бог весть чем. Удивительное превращение, произошедшее с ней, больше не казалось Максу странным – впрочем, в его нынешнем состоянии странным не казалось почти ничто.
После встречи у рва с трупами его уверенность в себе сильно пошатнулась. Макс был убежден, что там его посетили какие-то галлюцинации, однако что говорил по этому поводу этот еврей Фрейд? «Сны – это королевская дорога в бессознательное». После беседы со странным свидетелем Иеговы Макс почувствовал себя ближе, чем когда-либо, к истинному пониманию собственной жизни. Он не смог бы сформулировать словами, в чем именно заключается эта истина, но ее присутствие было для него, словно опухоль в мозгу. И тем не менее Макс был по-своему счастлив. Он видел, как смирительное кресло из его каморки унесли в рыцарский зал. Обладает эта церемония волшебной силой или нет, он был убежден в одном: фон Кнобельсдорфа ожидает серьезное потрясение.
45Земля осталась позади
Герти проснулась, почувствовав холод и услышав шум моря. Она поднялась со своей койки и пошла по узкому проходу среди приборов и хитросплетения труб. У лестницы она посмотрела вверх и увидела звезды. Люк на командной рубке был открыт. Герти вскарабкалась наверх и огляделась по сторонам.
Берег, напротив которого находилась их подводная лодка, показался ей странным образом знакомым. Они плыли по глубокому фьорду с чистым и неподвижным воздухом. Была глубокая ночь, ярко светили звезды, и луна стояла высоко у нее над головой. Неподвижная поверхность воды идеально отражала небо, и Герти казалось, что они плывут по кружеву из звезд.
Герти заметила, что субмарина замедляет ход, и оглянулась. Позади из воды поднимались отвесные скалы, но впереди берега были более пологими, и она догадалась, что их лодка собирается причалить к узкому пляжу с серебристым песком.
Когда они остановились, Герти вышла на палубу, а оттуда спустилась по веревочной лестнице. Варрин следовал за ней. «Какая прекрасная страна!» – подумала Герти. Перед ней, сразу за пляжем, протянулся заросший вереском луг; крошечные цветочки на нем выглядели как маленькие звездочки на ночном небе. Чуть дальше лежала долина, одна сторона которой заросла густым хвойным лесом.
Герти и гигант-воин пошли вперед, не проронив ни слова. По лугу вилась тропинка, и им казалось совершенно естественным идти по ней. Герти погрузилась в себя, очарованная лунным светом, ароматом ночных цветов и размеренным ритмом собственных шагов.
Тропинка, уходившая вдаль от фьорда, огибала подножье горы и выводила на широкую равнину, заросшую травой. Сначала Герти и ее спутник заметили дым очага, а через некоторое время показалась и ферма, представлявшая собой приземистое строение с соломенной крышей. Рядом располагались хозяйственные постройки – амбар, пристройка с односкатной крышей, какие-то навесы для домашней скотины.
– Это мой дом, – тихо сказал Варрин.
Герти оглянулась на него и заметила в его глазах слезы.
Они ускорили шаг. Метрах в двухстах от фермы им на пути попался большой камень, осколок скалы высотой в человеческий рост. Герти подумала, что лежит он так, будто упал с большой высоты. На поверхности камня было что-то нацарапано – надпись на неизвестном ей языке.
Варрин прочел ее:
– «Ката установила этот камень в память о своем муже Варрине. Он пал в бою со змеем на службе своему господину».