Поцеловав протянутую ей руку, при этом королева поцеловала ее в лоб, Анна Якобина навсегда покончила со своей придворной жизнью. Теперь она уже более не будет называться Якобиной… всегда Анна или Нанси! Ей приятно было услышать это прозвище, сорвавшееся раз у Чарльза Арчфильда, причем он покраснел и извинился, но она просила называть ее так, чего он, впрочем, не позволял себе в обществе. Ноэми, однако, сразу усвоила это имя.
– Мне надоели французские имена, сказала она, мне приятно услышать английский голос, и, пожалуйста, называйте меня Наоми, а не Ноэми. Вначале я не обращала внимания, потому что так иногда называл меня мой добрый отец, мать которого была воспитана среди гугенотов, но теперь услышать Наоми – точно напоминает близость родины… «Маленькая Оми», – кричали мне часто в детстве братья с лестницы.
Анна провела теперь две счастливые недели. Мадам де Беллез объявила, что это будет позор для них, если, прожив полгода во Франции, Анна ничего не увидит. Она повезла их в театр, где они восхищались Сидом. К ее сожалению, зимние представления Эсфири молодыми девицами в С-т-Сире уже прекратились, но она как-то пригласила на целый вечер мсье Расина, разговор которого доставил большое удовольствие м-ру Феллоусу, и его даже упросили прочесть некоторые сцены из своих произведений. Она воспользовалась своим правом приезда ко двору и показала им версальские фонтаны, которые Карл II желал превзойти в своем новом Винчестерском парке.
– Пожалуй, лучше и без этого, – заметил Чарльз Анне. – Все эти фигуры из водяной струи, бесспорно, хороши; но я предпочитаю нашу речку Итчен, как она есть, без фокусов, и с живой рыбой в ней, и наши открытые зеленые поля – всем этим террасам, с их мраморными ступенями, где вы себя чувствуете стесненным, точно посреди вечного минуэта. И чего только все это стоит! Вы поймете меня, когда мы будем проезжать по стране.
Им предстояло другое зрелище с галереи обеденной залы, откуда они видели короля одного за обедом, посреди стола, заставленного массой серебра. И длинная же это была церемония: четыре разные супа для начала, целый каплун с ветчиной, после чего следовала дыня, баранина, салат, чеснок, фрукты и варенья. Глядя на это, Чарльз едва сдерживал свое негодование.
– Старый обжора! – сказал он, – я бы желал посадить его на гречневую кашу с опилками, которой питается неделями его народ, и посмотреть, как бы стал он продолжать свое обжорство после того, со всеми его войнами и новыми дворцами, между тем как бедный народ умирает с голоду. Просто сделаешься Вигом при таком зрелище. Как вы можете выносить это, мадам?
– Увы! Мы в этом бессильны, – отвечала виконтесса. – Синьор не в состоянии много сделать для народа, но в Анжу мы пользуемся некоторыми привилегиями, и положение наших крестьян лучше того, что вы видели здесь, но первое время, по приезде из Англии, я ужас но страдала за них, когда мне пришлось поселиться среди них.
Мадам де Беллез, может быть, и не особенно сожалела, что Париж был в это время покинут фешенебельным обществом, среди которого могли пойти слухи о таком опасном образе мыслей ее гостя; и потому, как он ей ни нравился, она была рада письму от своего сына, извещавшего, что он берется переправить их через границу, если только они поспешат со своим отъездом до возобновления военных действий.
За это время, благодаря их общему стремлению на родину, Анна и Наоми сильно сблизились между собою. Раз случилось, что дверь между их комнатами, благодаря неисправности замка, открылась, когда они только что собирались лечь спать, и до Анны донеслись чьи-то рыдания; в то же время она увидела одну из молоденьких горничных при доме, в ее белом чепчике и коротенькой юбке, стоявшую на коленях перед Наоми и молившую ее: «О, возьмите меня! возьмите меня с собою, мадемуазель! Мадам добра, как ангел, но я не могу дольше жить здесь, обманывая всех. Я сделаю что-нибудь ужасное».
– Бедная Сусанна! бедная моя Сусанна! – отвечала Наоми, – я сделаю, что могу, я попробую, если…
В это время их испугал шум шагов, и Сусанна вскочила в ужасе на ноги, но Наоми сказала, увидев Анну:
– Ничего, Сусанна, это мисс Вудфорд, хорошая протестантка. Иди теперь, я посмотрю, что можно сделать, я знаю, что моя тетка желала бы, чтобы с нами ехала горничная.
После того, как Сусанна ушла из комнаты, закрыв свое лицо передником, и Анна начала свои извинения, она сказала ей:
– Ничего, я сама должна была раньше рассказать вам это и просить вашей помощи. Бедная Сусанна, она одна из Ротру, старинной семьи гугенотских крестьян, которым всегда покровительствовала моя тетка; правда, она готова на это и для других, но они имели особенное право на ее благодарность, потому что скрыли у себя нашу прабабушку, леди Вальвин, когда она спасалась после Варфоломеевской ночи. После отвержения Нантского эдикта ее братья бежали. Кажется, она помогла им попасть на корабль, и они обратились через нее за помощью к моему отцу; но ее старая мать, совсем больная и полусумасшедшая, не могла тронуться с места и осталась с нею в деревне; напуганная монахами и драгунами, бедная девочка должна была присоединиться к церкви. Когда ее мать умерла, моя тетка взяла Сусанну к себе, воспитала ее и считала ее искренно обращенной – да и в самом деле, если бы все паписты походили на мою тетку, это не было бы трудно.
– О, да! я знаю еще таких.
– Но бедную Сусанну, осознавшую, что она перешла только под влиянием страха, постоянно преследовали мучения совести и, благодаря моему приезду, все эти сомнения пробудились в ней с новою силою. Она говорит, хотя я не знаю – правда ли это, что она уже начинала совращаться с истинного пути, когда один вид моей Библии, – хотя и английской, поэтому она не могла читать ее, – возбудил в ней воспоминания о поучениях ее доброго старика отца и их пастора, и теперь она рвется уехать в Англию.
– Вы возьмете ее? – воскликнула Анна.
– Конечно, возьму. Может быть, это было одной из причин моего приезда сюда. Я буду просить тетку отпустить ее со мной, и, вероятно, она согласится. Вы сохраните ее тайну, Анна?
– Конечно, Наоми.
Мадам де Беллез без затруднения согласилась на просьбу своей племянницы, вероятно, догадываясь о скрытой причине, но не вдавалась ни в какие расспросы, сознавая всю опасность этого. Может быть, она и была огорчена, что все ее усилия привязать девушку к своей церкви оказались недейственными; но в это время до того было опасно находиться в каких-либо отношениях с «совращенными», что она предпочитала молчать об этом и только объявила в доме, и то уже в последнее утро, когда были получены паспорта и упакованы вещи, что Сусанна будет сопровождать мадемуазель Дарпент; этим она ясно дала понять двум молодым девушкам, насколько была необходима осторожность в этом случае.
– Мы дошли бы до того же, если б королю Якову до сих пор позволяли делать, что он хочет, – сказала Наоми.
– О, нет! мы слишком англичане для этого, – сказала Анна.
– Наше поколение не увидит этого, – отвечала Наоми, – но кто может быть уверен в своей безопасности, когда папистский король нарушает все законы?
О, я вздохну свободнее, когда мы будем по ту сторону канала. Моя тетка слишком хороша для этой страны; ее здесь не одобряют и держат в загоне.
Глава XXIПРИВИДЕНИЯ
Много было пролито слез при прощанья с молодыми офицерами, одному из которых было шестнадцать, а другому семнадцать лет; так что англичане в составе путешественников были рады, когда все рыдания кончились и кавалькада тронулась с места. И действительно, она заслуживала этого названия, потому что каждый из кавалеров был верхом, равно как и их слуги, при каждом из них был еще верховой конюх. Двух молодых офицеров, у. которых было еще по боевому коню, с особой прислугой при них, сопровождало еще двенадцать солдат, которые должны были присоединиться к армии. В то время дамы обычно ездили в каретах, но две молодые англичанки так упорно противились этому, что мадам де Беллез должна была согласиться на их желание – ехать верхом, хотя в первый день пути они провезли их в своей карете, далеко за пределы Парижа, до самого Сенли, где последовало новое прощанье с юношами, новые слезы и наставления им.
Они видели в последний раз высокую, величественную фигуру старой дамы в то время, как она стояла под аркою собора, куда шла молиться об их благополучном путешествии. Сусанна должна была ехать рядом со швейцарцем-слугою м-ра Феллоуса, которому Наоми доверила свою тайну, а молодые девицы сидели на двух здоровых маленьких лошадках. М-р Феллоус подружился с аббатом «Лебланом, человеком старого галльского типа и поэтому незаряженного такою ненавистью к английской церкви, к тому же он был высокообразованным человеком, так что у них нашлось много тем для разговора и без религиозных диспутов. Двое молодых кузенов, Рибомон и д’Обепин, были преимущественно заняты тем, что высматривали дичь по сторонам дороги, или гонялись друг за другом, в чем иногда принимал участие и Чарльз Арчфильд, хотя он больше держался около двух молодых девиц.
Он рассказывал им о своих путешествиях по Италии, о виденных им картинах и древностях, что внесло жизнь в те занятия, которые ему были так ненавистны мальчиком; он рассказывал им также о состоянии виденной им страны, и при этом было видно, что ум его охватывал много такого, что совершенно было недоступно его пониманию еще так недавно, когда он интересовался только охотою на лисиц или игрою в кегли. Как он предсказывал, все были поражены ужасным состоянием страны, по которой они теперь проезжали: жалкие посевы, телеги, которые тащили парой отощавшая корова и такая же худая женщина, изнуренные женщины с тяжелыми ношами, и одетые в рубище босоногие дети, гнавшие тощую корову или козу на пастбище около дороги, голодного вида мужчины, занятые починкой дорог или работой на своего сеньора, за которую они не получали вознаграждения. В деревнях единственными целыми постройками были церкви и дома кюре, рядом с которыми стояли жалкие шалаши, почти вросшие в землю; у дверей их виднелись страшные старухи с пряжею, более молодые женщины, занятые плетением кружев, и почти голые ребятишки, которые бежали за проезжающими, прося милостыню. Иногда из-за дальнего леса виднелись, похожие на перечницы, башенки какого-нибудь замка или стены монастыря с возвышающимся между ними шпилем колокольни, окруженные зеленеющими лугами; по длинным дорогам, обсаженным деревьями, они приближались и к городам, узкие улицы которых имели вид некоторого благосостояния, а их гостиницы, находясь по дороге к театру войны, были обставлены даже роскошно и снабжены в изобилии всякими припасами и винами. Но повсюду царила страшная нищета, и Наоми сказала, что безуспешность всякой борьбы с источниками этого зла была главною причиной, заставившей ее отца покинуть свою родину, и он боялся, что эта же зараза перенесется и в его новое отечество; Чарльз стал защищать преимущества английской конституции и решительного характера англичан, а Анна, верная своему долгу, указывала на добрые намерения своего крестного отца. Спор их продолжался некоторое время, и Анна не только почувствовала при этом, что она возвратилась в родную среду, но восхищалась благородными чувствами Чарльза и талантов, с которым он излагал их.