Глава XXIIНЕОЖИДАННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
Ha кольце было вырезано одно слово Fides. Вот все, что могла разобрать Анна, несмотря на солнечное июльское утро. В каюте было темно и страшная духота, но Анна не могла выйти, потому что мисс Дарпент и ее горничная были так больны, что она должна была ухаживать за ними.
Она даже едва могла оставить их, когда позвали к завтраку в капитанскую каюту, где она оказалась единственною из пассажиров среди служащих корабля, среди которых она скоро почувствовала себя так неловко, хотя они и старались по-своему быть любезными, что была рада опять уйти в каюту, которую, при всех ее неудобствах, она предпочитала палубе.
Она слышала, что м-ра Феллоуса страшно укачало, и про него ходили шутки, что это к лучшему для него; потому что если б матросы узнали, что на корабле священник, то ему пришлось бы плохо.
Так Анна и не видела, когда показался родной берег, и только по крикам наверху и замедлившемуся движению корабля догадалась, что они были уже близ острова Вайта; скоро после того, когда они вошли в пролив Солент, она могла утешить своих спутниц, что их бедствия кончились, и помогла им собраться, чтобы выйти на палубу.
Когда она, наконец, поднялась наверх, в то время, как корабль уже стоял на якоре, на фоне красных крыш и белых колоколен Соутгампгона и зеленеющей массы Нью-Фореста, они увидели м-ра Феллоуса в поисках своего воспитанника, отсутствия которого он ранее не заметил благодаря своей болезни во время путешествия. Нигде не было видно ни Чарльза, ни его слуги, но его человек подал совсем растерявшемуся воспитателю пакет. В то время, как они плыли в лодке к берегу, м-р Феллоус прочел письмо, повергшее его в страшное беспокойство. В нем повторялось многое из того, что Чарльз ранее сообщал Анне о своем убеждении, что при настоящем положении дел ему лучше было найти какую-нибудь почетную службу за границей, чем оставаться без дела дома, и что он считал лучшим, во избежание всяких затруднений и неприятностей для его родных, уехать, не повидавшись с ними.
Он выражал свою искреннюю благодарность за все, что сделал для него м-р Феллоус, и за всю ту пользу, которую он принес ему. При этом он прилагал длинное письмо к его отцу, в котором отвергал всякое участие в своем плане его доброго и уважаемого наставника.
– Если б, – сказал несчастный м-р Феллоус, – у меня было малейшее подозрение, я обратился бы к английскому консулу, чтобы задержать его. Но кто бы мог подумать это. Он был всегда послушен и рассудителен не по годам. Я бы скорее готов был допустить подобную штуку со стороны президента нашей коллегии. Ведь он был вчера с нами на корабле.
– Он посадил меня в лодку, – сказала мисс Дарпент. – Кто видел его последним? Кажется, вы, мисс Вудфорд.
Анна должна была сознаться, что видела его на борту корабля, и румянец, покрывший при этом ее щеки, настолько выдал ее, что м-р Феллоус сказал:
– Не мое дело выговаривать вам, но если вы знали о его исчезновении, то вам придется отвечать перед его родными.
– Сэр, – сказала Анна, – мне действительно было известно о его намерении вступить в императорскую армию, но я не знала, когда и как он это сделает.
– Я не задаю вам вопросов. Вам нет надобности оправдываться передо мною, молодая леди; но сэр Филипп и леди Арчфильд, видимо, не подозревали, что может случиться, когда они просили нас ехать назад через Париж. Конечно, я не сожалею об этом в другом отношении, – добавил он с вежливым поклоном Наоми, также покраснейшей пои этом. Он избегал дальнейших разговоров с мисс Вудфорд, и она с ужасом думала о том предубеждении, которое возбудила против себя. Девушки уже ранее условились между собою, что Наоми останется в доме ректора в Порчестере, пока ее родные в Вальвине не будут извещены о её приезде, и за нею не придет ее отец или брат.
Они высадились на маленькой верфи между угольными барками и направились вверх по улице к гостинице; здесь, после обеда, который они съели с большим аппетитом, м-р Феллоус, обменявшись несколькими словами с Наоми, на время оставил их для приведения в порядок их туалета и отправился нанимать лошадей для дальнейшего путешествия.
Тут Наоми не могла удержаться и сказала:
– О, Анна! Я просто не могу поверить, чтобы вы сделали это. Я ужасно огорчена!
– Вы не знаете всего, – сказала печально Анна, а то вы не подумали бы так дурно обо мне.
– Я знала, что у вас были объяснения с ним. Я вижу новое кольцо у вас на пальце; но как я могла предположить, чтобы вы могли сочувственно отнестись к такому поступку единственного сына против своих родителей?
– Полноте, Наоми? – воскликнула Анна, которая не в состоянии была удерживать свои слезы. – Неужто вы не верите, что мне также тяжело, что он поехал воевать с этими свирепыми турками? Конечно, я удержала бы его, если б… если б я не знала, что там для него будет лучше. Нет! я не могу вам сказать почему, но я знаю, что это так; и даже до самой последней минуты, когда он помогал мне подняться на корабль, я надеялась, что он сперва пойдет домой.
– Но вы обручены с ним секретно?
– Я не обручена; я знаю, что я ему не ровня, я говорила это ему все время; но он сам надел мне это кольцо, в темноте, в лодке, и как я могла вернуть его!
Наоми покачала головой, но слезы ее подруги наполовину убедили ее. Анна не знала, говорила та что-нибудь по этому поводу м-ру Феллоусу, но всю дорогу он относился к ней с холодною вежливостью; и так как во время дальнейшего пути ему пришлось занять место на лошади, позади слуги, то она чувствовала себя отверженною и покинутою. Радостное чувство при виде знакомых полей, холмов и деревьев после целого года отсутствия, самого тяжелого в ее жизни, было отравлено; вместо радости сердце ее сжималось теперь в ожидании грозящих ей дома новых бедствий – горя, болезни, смерти.
Вначале она хотела ехать прямо в Порчестер, если бы по справкам в Фэргаме оказалось, что дядя ее был дома, но она заметила решительное желание со стороны м-ра Феллоуса, чтобы мисс Дарпент заехала сперва к Арчфильдам, и какое-то внутреннее чувство побуждало ее сделать то же самое, чтобы успокоить свои сомнения насчет ее дяди. Поэтому она сказала человеку, сидевшему впереди ее, чтобы он повернул лошадь в направлении знакомых тополей перед их домом.
Шум подъезжающих лошадей обратил внимание многих из старой «одетой в синее», знакомой ей прислуги, в числе которых была и женщина с ребенком на руках. Послышались возгласы: «М-рис Анна! Мастер Чарльз должен быть недалеко!», и старый конюх бросился пособлять им.
– О! Ральф, спасибо. Все здоровы? Мой дядя?
– Он здесь, с господином, и через момент на двор выбежала Люси и заключила ее в свои объятия, с восклицанием:
– А Чарльз! мой брат!.. Я не вижу его.
Анна была рада, что появление дяди помешало ее ответу; он обнял ее.
– Мое дорогое дитя, наконец-то! Бог благослови тебя! Здорова и телом и духом!
У дверей показался также сэр Филипп, приветствовавший м-ра Феллоуса и искавший глазами своего сына; после нескольких слов о том, что молодой м-р Арчфильд здоров и все будет объяснено, ему была представлена мисс Дарпент, и все вошли в дом, где их встретила в столовой леди Арчфильд, уже несколько постаревшая; тут же стояла нянька с маленьким наследником дома, которого вынесли, чтобы показать отцу, за ними виднелась фигура Седли Арчфильда. Последовало тяжелое молчание после слов м-ра Феллоуса:
– Сэр, я должен сказать вам, что м-ра Арчфильда нет с нами. Это письмо, по его словам, должно объяснить все.
После того послышалось всеобщее восклицание, между тем, как сэр Филипп надел очки и отошел к окну, чтобы прочитать письмо; единственный ответ на все расспросы, который могли дать Анна и воспитатель, заключался в том, что м-р Арчфильд без всякого предуведомления покинул их, когда они были на борту корабля.
В первых словах, произнесенных отцом: «Отправился в имперскую армию, драться с турками в Венгрии», звучало облегчение.
Бедная леди Арчфильд вскрикнула, Люси страшно побледнела, и Анна уловила выражение радости, промелькнувшее па лице Седли, при этом он воскликнул: – Непокорный мальчишка!
– Ш-ш-ш-ш! – отвечал сэр Филипп, – конечно, он мог бы приехать сюда перед этим, но, пожалуй, это лучшее, что он мог сделать. При настоящем положении вещей, миледи, ему не так-то легко было бы выбраться отсюда. Да! да! Гы, в конце концов, прав, мой мальчик.
Пусть сперва дела немного улягутся здесь, прежде чем приставать к той или другой стороне. Мне, старику, ничего не стоит бросить свою должность мирового судьи, но совсем другое дело для горячей молодой головы, и он совершенно прав, что не захотел вернуться сюда, чтобы проводить время в безделье, подобна многим из богатой молодежи. Это бы только погубило его, я рад, что он настолько умен, что сам понял это. Я уже подумывал о покупке другого имения, чтобы занять его.
– Но война, – сказала со стоном бедная мать, – если б только он приехал, мы отговорили его.
– Война, миледи! Да это будет только отличие для него; если б он приехал сюда, еще, пожалуй, голландец потребовал бы его к себе… и как не заблуждается король Яков, я все-таки не мог бы перенести мысли, чтобы сын мой встал против него. Нет, нет; это самое лучшее, что мог сделать мальчик. Вы должны прослушать его письмо; оно делает честь одинаково и ему, и м-ру Феллоусу. Он бы не в состоянии был написать такое письмо год тому назад, когда покинул нас.
Сэр Филипп тут стал вслух читать письмо. В нем были приведены полные объяснения всех его побуждений, как частного характера, так и в связи с политикой, за исключением одного, самого главного, заставившего Чарльза Арчфильда покинуть на время родной дом. Он просил простить его, что он решился поступить так, не спросив предварительно согласия отца; но он сделал это потому, что временное пребывание дома только бы усилило горе вторичной разлуки. Далее он объяснял, почему он держал все это в тайне от своего спутника, и просил отца не обвинять м-ра Феллоуса в том, чего он не мог подозревать; затем следовали горячие поклоны его сестре и матери; в заключение он высказывал убеждение, что «маленький» не будет нуждаться в его попечениях, пока он находится с ними.