Правда, иногда бывало искушение нарушить собственные правила. Например, не так давно Сергей Михайлович получил очень неплохую партию из Сибири, но обычные его заказчики всё не торопились предлагать цену. И тут на полковника вышел какой-то молодой цыган, сообщивший, что узнал про него от своего родича, с которым Непыренко когда-то давно имел дело. Обычно Сергей Михайлович не работал с непроверенными людьми, и в иной ситуации он не стал бы парня даже слушать, но — время шло, оружие лежало на складе, и риск обнаружения товара возрастал с каждым днём. И Непыренко решил рискнуть.
Цыган же о полковнике услышал совершенно случайно, столкнувшись как-то с одним из своих дальних родственников, то ли четвероюродным братом, то ли троюродным дядькой — Гожо точно не знал, во второразрядном клубе на северной окраине города. Когда-то тот жил вместе с кланом Алмазовых, но затем барон его выгнал. За что — Лекс не знал. А пьяный родич, расчувствовавшись, когда Гожо заказал ему очередной стакан виски, начал изливать душу. Из его пьяной исповеди Лекс узнал, что отец выгнал того за разные незаконные махинации, которые родич проворачивал на стороне. Тогда же услышал про полковника Непыренко, у которого время от времени можно прикупить неплохую партию оружия. Услышал — и забыл… До тех пор, пока не встретился с Хохломой, которому как раз требовалось оружие.
Гожо не собирался идти по стопам старших братьев и присоединяться к семейному бизнесу, однако заниматься незаконной торговлей оружием в его намерения точно не входило. Но, похоже, так совпали звёзды — у Лекса вдруг появилась информация и о продавце, и о покупателе, и не воспользоваться ей казалось просто глупым.
Хотя Гожо и бросил художественную школу и принялся искать занятие, которое бы показалось достойным его отцу и всей общине, в душе он так и остался художником. Под настроение цыган делал наброски, нередко встречался с бывшими однокашниками, живо интересовался новинками в мире художественного искусства, время от времени ходил на выставки. Потому, когда однажды Гожо услышал от приятелей, что где-то на окраине Свиблово они случайно обнаружили ну очень необычную галерею под названием «Сёстры Хилтон», он не мог туда не заехать. Зашёл внутрь — и замер, пытаясь понять, что же напоминают ему развешенные по стенам картины. Сплошь чёрные холсты, яркие, броские краски, чёткие линии, а все сюжеты — исключительно на покерные темы. Что-то это ему напоминало…
А когда появился сам владелец галереи, цыган тихо ахнул про себя — Хохлому он узнал с первого взгляда, несмотря на разительные перемены в его внешности и то, что видел он Хохлому его всего пару раз, да и то давно.
Про Хохлому в художественном училище, куда поступил Гожо, ходили легенды. Талант, бунтарь, неформал, хулиган — такими эпитетами его награждали наставники. Он отказывался следовать классическим канонам и признавать авторитеты. Когда Гожо только начал учиться, Хохлома был как раз на грани отчисления — и на пике славы: одну из его «хулиганских» картин под названием «QQ» за какую-то совершенно немыслимую сумму приобрёл известный частный коллекционер. Хохлома бросил училище, и с той поры о нём ходили самые невероятные слухи: что он уехал заграницу и открыл там свою галерею, что он стал придворным художником короля Бахрейна, что он спился и теперь бомжует, что он заделался учителем рисования и преподаёт в средней школе, что его картины висят в какой-то солидной галерее…
Когда Гожо мельком видел Хохлому в училище, тот всегда был в джинсах и черной майке без рукавов, с цветной татуировкой, покрывающей всю левую руку; нижние веки подведены черным карандашом, всколоченные черные волосы до плеч перевязаны на рокерский манер свёрнутой банданой. Человек, стоявший перед Гожо сейчас, ничем не напоминал того Хохлому. Строгий темно-серый костюм, светло-серая рубашка, чёрный галстук, очень бледное лицо, иссиня-черные волосы, гладко зачёсанная набок чёлка спускается на правый висок.
— Это ты! — выдохнул Гожо и, увидев, как Хохлома чуть приподнял тонкую чёрную бровь, пояснил: — Я поступил в художественное училище как раз тогда, когда ты уходил. Ты себе даже не представляешь, сколько всего я о тебе слышал!
Хохлома подходил к цыгану мягким, вкрадчивым шагом. Остановился напротив и, глядя на него бледно-голубыми, почти прозрачными глазами, сильно, словно делал упражнение на растяжку, наклонил голову вбок.
— Ты кто?
— Алексей. Лекс, — широко улыбнулся цыган и протянул Хохломе руку. Тот неловко ответил на рукопожатие левой рукой и слабо улыбнулся.
С той поры Лекс стал время от времени наведываться к «Сёстрам Хилтон», и холодный, сдержанный Хохлома понемногу разговорился с цыганом. Вскоре Гожо узнал историю художника-бунтаря. Картина «QQ», расклад в две дамы, ещё называемый на покерном жаргоне «Сёстры Хилтон», так и осталась единственным значительным успехом Хохломы как художника. Взлёта, который он вообразил себе после прорыва «QQ», не произошло. Частные коллекционеры не выстраивались в очередь под его дверью, галереи искусств не предлагали организовать выставки. Да, его работы покупали, галерея позволяла держаться на плаву — но и только. А амбициозный Хохлома хотел большего. И уже не обязательно в сфере искусства.
Открыв при своей галерее художественную студию для таких же неформальных гениев, как и он сам, Хохлома постепенно сколотил себе команду единомышленников, и вот уже третий год они успешно промышляли полулегальными операциями с антиквариатом и контрабандой произведениями искусства.
Незадолго до того, как в «Сестрах Хилтон» появился цыган, один из регулярных заказчиков Хохломы, владелец шикарного дворца в некогда разорённой войнами, а теперь процветающей благодаря федеральным субсидиям республике, между делом обмолвился, что вдобавок к ореховому, с сусальным золотом, дивану восемнадцатого века для его малого кабинета, он был бы не прочь, если бы Хохлома смог отыскать ему ещё и партию оружия.
— Не для украшения на стену, не антиквариат, — пояснил он. — Нормальное такое современное оружие. Ну, знаешь, автоматы «АК», пистолеты ТТ/ПМ, винтовки типа «УЗИ». «Муха». В идеале бы ещё и несколько комплектов «Гроза». А то что-то беспокойно у нас там, дома становится.
Хохлома ничего не пообещал. Он был не дурак и не собирался ввязываться в незаконную торговлю оружием — этот рынок давно поделен. Но, казалось, так совпали звёзды. В «Сестрах Хилтон» появился Лекс, а у Лекса, как выяснилось, была возможность выйти на человека с партией оружия. При таком раскладе возможность получить большие деньги вдруг показалась очень простой. И Хохлома решил рискнуть.
Встреча цыгана с Непыренко, на которую он так торопился, когда сестра попала в беду, прошла на удивление быстро. Полковник коротко изложил свои требования — цыган выступает в роли продавца, отдаёт Непыренко фиксированную сумму, забирает товар из указанного места — и всё, на этом участия Сергея Михайловича заканчивается. Кому продаст цыган партию, когда и за сколько, его не волнует, он не желает, чтобы к нему вёл какой-либо след.
Такие условия цыгана вполне устроили. Устроили они и Хохлому, к которому Лекс заехал сразу после встречи с полковником. Сидя на высоком стуле в тёмной студии, пустующей в поздний час, Хохлома молча слушал Гожо и задумчиво точил карандаш. Он держал нож в левой руке, движения были плавными и выверенными, однако, в них вкрадывалась какая-то едва заметная неловкость, казалось, что орудовать правой рукой Хохломе было бы сподручнее, но он почему-то этого не делал.
Когда цыган закончил рассказ, Хохлома долго молчал, продолжая строгать мягкое дерево карандаша, а затем уставился на Лекса прозрачными голубыми глазами и медленно, чуть покачивая головой, словно старинная фарфоровая статуэтка, сказал:
— Люди, для которых я покупаю этот товар — очень серьёзные. Если я дам им обещание и не смогу его сдержать — мне не поздоровится. Так что ты должен быть уверен, что с твоей стороны ничего не сорвётся.
— Не сорвётся, — твёрдо пообещал цыган.
— Это хорошо, — отозвался художник, втягивая голову в жёсткий воротничок рубашки. — Но пока операция не закончится, с тобой побудет начальник моей охраны.
— У тебя есть охрана? — удивился Лекс, а в студию, тем временем, вошёл высокий, коротко стриженый русый парень лет двадцати пяти — покатый лоб, нахмуренные брови, мутно-зелёные глаза.
— Ломец, — буркнул он.
— Сергей Ломцев, — поправил его Хохлома и повернулся к цыгану: — А охрана не у меня, а у галереи. Нельзя держать галерею с ценными экспонатами искусства и при этом не позаботиться об охране.
Гожо едва не ляпнул, что раз художества Хохломы так и не были признаны шедеврами, достойными лучших выставок и вернисажей, значит, не такие уж они и ценные. Но промолчал. И так ясно, что должность охранника — это просто официальное прикрытие для исполнителей Хохломы, воплощавших в жизнь его не связанные с живописью планы.
— А зачем он мне?
— Для гарантии, — отвернувшись в сторону, ответил Хохлома.
— Для чьей? Твоей — или моей? — напрягся цыган, вдруг сообразив, как мало он знает о Хохломе как о человеке.
Но так и не дождался ответа.
Своей наивной просьбой подежурить за него, а Папычу сказать, что он заболел, Арагорн умудрился вывести обычно невозмутимого брата из себя.
— Ты что как маленький? Так и вижу, приду я сейчас и скажу: «У него живот болит», а Папыч мне — как в школе: «А справка от врача у него есть?»
Арагорн не ответил, но бросил на Василия такой жалобный взгляд, что тот раздраженно чертыхнулся, а потом не выдержал и отвернулся, пряча скупую улыбку. После свидания с Алессандрой брат прилетел домой чуть не на крыльях, то и дело скалился, словно дурачок, и наблюдать за ним, пребывающим в состоянии подростково-восторженной влюбленности, было забавно.
— Ну, и какие у тебя планы на завтра?
— В Коломенское пойдем.
Василий с сомнением покачал головой, потом все-таки заметил:
— А стоит ли морозить тропическую