ужного, вспомнить его из современного греческого в надежде, что оно окажется понятым — или же нарисовать совершенно «безнадежные» вещи на бумаге, — Ахиллеус, обещай, что ты не будешь никого убивать.
Незнакомец молча смотрел на него, на лице застыло совершенно непроницаемое выражение.
— Ахиллеус, обещай, что не будешь убивать, — упорно повторял цыган на все лады, надеясь, что сможет угадать с произношением слов давно умершего языка и донести смысл до молчаливого собеседника. — Я обещаю, что обязательно помогу найти твой дом, а ты обещай, что не будешь убивать.
Что-то дрогнуло на застывшем лице Ахилла. Он нахмурился, словно борясь с собой, и чуть опустил голову. Почти немедленно её поднял и пристально посмотрел на цыгана.
И снова Гожо поразился тому, какими весомыми выходят у этого незнакомца его скупые жесты.
«Ну, дай Бог, и впрямь не станет хвататься за нож», — понадеялся про себя цыган и глубоко вдохнул — пора!
Как ни представляй себе самый первый раз, как ни рисуй его в воображении, черпая информацию из криминальных романов, газетных статей и бандитских фильмов, действительность почти никогда не соответствует придуманным образам. Гожо прекрасно это понимал, но в сознании все равно всплывала картинка «а-ля девяностые» — темный переулок, стиснутый каменными стенами домов, черные, с тонированными стеклами джипы, включённые фары, хмурые неразговорчивые мужики с низкими лбами и широкими мордами, и чемоданы, набитые деньгами…
В реальности же всё происходило культурно и цивилизованно. Где-то в Подмосковье помощники Хохломы принимали товар и сообщали ему о том, как всё проходит, по сотовому, банки переводили суммы с одного счёта на другой, а Гожо с Хохломой сидели в одном из помещений «Сестёр Хилтон» — в просторной комнате с удобной мягкой мебелью, приятным приглушённым освещением, стойкой бара и бильярдным столом и пили кофе с коньяком.
Правда, развалившийся в кресле Хохлома всё ещё изучал Гожо и незнакомца, которого сегодня зачем-то привёл с собой цыган, подозрительным взглядом. Собственно, встреча вообще началась не так, как виделось Лексу — едва он вошёл в студию, как Хохлома сильно наклонил голову вбок и огорошил его неожиданным вопросом:
— Я что-то не понял, Лекс, ты меня кинуть, что ли, решил?
— Что? — удивился цыган.
— Мы, вроде, договорились по-хорошему, решили, чтоб все культурно, а ты?
Цыган почесал бровь и вежливо осведомился:
— Может, все-таки объяснишь мне, в чем дело?
— Мой начальник охраны — помнишь его? — должен был товар принимать. Так вот, он куда-то пропал, — сообщил Хохлома и выжидательно уставился на цыгана.
— А почему ты решил, что я имею к этому какое-то отношение? В нашей сделке я крайне заинтересован, и кидать тебя совсем не в моих интересах.
Хохлома прищурился, задумчиво пригладил левой рукой зализанную набок длинную чёрную чёлку, и его внезапно пронзила неприятная догадка — может, этот цыган появился у него в галерее вовсе непроста? И ни в каком художественном училище он вовсе и не учился? Может, он работает на кого-то очень серьёзного? Такого, кто способен походя размазать Хохлому и ещё с десяток ему подобных? Да и продавца оружия он нашёл так быстро, как удастся не всякому профессионалу. Очень всё это подозрительно… Если Лекса заслали, то кто? Зачем? Прознали про его, Хохломы делишки?
Цыган говорит, что ни при чём. Ну, сказать-то можно что угодно, но это не поможет, ведь доказательств нет — ни того, что цыган причастен к пропаже Ломца, ни его невиновности. Хохлома снова покосился на невозмутимого спутника Лекса, он вызывал у него какое-то непонятное беспокойство. Крепкий загорелый мужик со светлыми волосами до плеч оглядывался вокруг с поразительной смесью детского любопытства и звериной настороженности.
Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы у Хохломы не ожил сотовый.
Звонил Ломец, угрозами и громким матом вынудивший персонал БСМП разрешить ему воспользоваться телефоном в регистратуре. Не сводя взгляда с невозмутимо курящего цыгана, Хохлома выслушал сбивчивую историю оправдывающегося Ломца о том, как вчера вечером большая группа буйных спортсменов-дзюдоистов без причины набросилась на него, когда он тихо-мирно покупал пиво в киоске, и избила и его самого, и ребят, бросившихся к нему на помощь, а потом угнала машину. Скривившись, Хохлома коротко сообщил своему начальнику охраны о его принадлежности к семейству полорогих из подсемейства парнокопытных, попросту говоря, обозвал козлом и бросил трубку. Выходит, Лекс и впрямь ни при чем.
Через полчаса Хохлома получил подтверждение, что товар принят, а Гожо — что за товар уплачено. Можно было отмечать успешное завершение сделки, только вот возникшие у Хохломы подозрения насчет цыгана не спешили рассеиваться — несмотря ни на что. Он поглядел на спутника Гожо и, сильно наклонив голову вбок, спросил:
— А зачем ты этого с собой привел, Лекс? Раньше ты один приходил.
Гожо неопределённо пожал плечами.
— Телохранитель?
— Нет, — мотнул головой цыган. — Не телохранитель. Так, приятель.
Хохлома пригладил гладкую чёлку. Может, и не стоит выискивать подставы там, где ее нет, однако…
— Ладно, посидели — и хватит; мы, пожалуй, пойдём, — прервал затянувшуюся паузу Гожо и поднялся. — Было приятно иметь дело.
Хохлома не ответил. Проводил цыгана и его молчаливого спутника задумчивым взглядом и нахмурился — что-то тут всё-таки не так.
Красочное шоу второго тура конкурса МММ оказалось нешуточным испытанием для нервов Арагорна: каждый миг на глаза Алессандре мог попасться либо он, либо Василий. Да и соперницы у девушки оказались серьёзные. Какие бы чувства не владели Арагорном, у него доставало объективности признать, что некоторые из вышедших в полуфинал двадцати конкурсанток составляют его красавице сильную конкуренцию. Например, яркая, с точеной фигурой и обаятельной улыбкой мулатка из Гватемалы или ослепительная белокожая блондинка из ЮАР.
Однако в финал Алессандра всё-таки вышла — вместе с отмеченными Арагорном главными соперницами, а также симпатичной австралийкой русских корней и тоненькой большеглазой испанкой.
Обрадованный Арагорн захватил заранее приготовленный букет и, немного посомневавшись, позвонил в «Марриотт» и зарезервировал там роскошный номер. Ну, не пригодится — и чёрт с ним. Но зарезервировать стоит. Как говорится, никогда не пророчь себе неудачу.
Девушка еще не отошла от переживаний конкурса, и радостные эмоции хлестали через край. Увидев Арагорна в холле, Алессандра просияла, порывисто его обняла и воскликнула:
— Я прошла в финал!
— Кто бы сомневался, — улыбнулся Арагорн, с удовольствием обнимая её одной рукой за талию, и вручил букет: — Послезавтра будешь примерять корону.
— Спасибо, очень красивые, — улыбнулась девушка.
— Я рад, что тебе понравилось. Ну что, отмечаем выход в финал?
— Готов меня удивлять? — лукаво прищурилась Алессандра, вспомнив, что сказала ему прошлый раз при прощании.
— Готов, — уверенно отозвался Арагорн.
— И куда идем? Что будем делать?
— Ну, если я скажу тебе сейчас, то тогда сюрприза не будет, так ведь? — чуть усмехнулся Арагорн нетерпению девушки.
…Он попал в десятку — танц-клуб с зажигательной латинской музыкой заставил Алессандру ахнуть от неожиданности:
— Ты танцуешь?
Арагорн придержал ответ, который так и рвался с языка: «Только если меня к этому принуждают». Танцевать он не любил, но умел — родители старались дать сыновьям разностороннее образование, и в школьные годы они с братом чередовали спортивные секции со школой современных и бальных танцев. Хорошо хоть в музыкалку их не записали — да и то вовсе не из-за их с братом нежелания, а по причине качественно просимулированного ими на прослушивании отсутствия голоса и слуха.
— Уж поверь, я тебя сюда привёл не для того, чтобы у бара торчать, — улыбнулся он её изумлению.
— Не ожидала, — честно призналась девушка.
«Да и я, как бы, тоже», — подумал про себя Арагорн. Он бы предпочёл более классический путь — хороший ресторан, ужин при свечах, приглушённая музыка, романтика… Но Алессандра хотела сюрприза. К тому же, во всём свои плюсы — очаровать девушку в танце обычно легче, чем за бокалом вина и столиком с накрахмаленной скатертью.
И вот уже вечер завертелся каруселью цветных огней танцпола, энергией раскованной толпы и всепоглощающим, всепроникающим ритмом музыки, в котором всё ярче блестели глаза, всё откровеннее становились движения и всё намереннее — прикосновения. И когда Арагорн увидел отражение своего пожара в глазах Алессандры, он крепко взял ее за руку, решительно вывел из клуба, усадил в такси и повез в «Марриотт».
И шумная Москва исчезла из их вселенной до самого утра.
Едва они вернулись домой к Лексу, девчонка с зелеными глазами немедленно захлопотала над Ахиллом: сменила повязку на плече, принесла еду, выспрашивала картинками и редкими словами, которые извлекала из толстой стопки папирусов, найденной Лексом, не нужно ли ему чего. Словом, старалась предупреждать малейшее желание.
Ахилл ловил себя на мысли, что такая забота вызывала у него очень странные ощущения. Непривычные. Он всегда имел дело исключительно с рабынями и пленницами. Те старательно прислуживали ему, выполняли все его прихоти и требования — но не по собственному желанию. Будь их воля, они бы не держались от него подальше, как это делали все свободные женщины — даже окружавший его ореол легенды, который должен был бы возбуждать в них любопытство и желание познакомиться с прославленным героем поближе, не пересиливал страх.
Впрочем, Ахилла это никогда особо не заботило. Он видел, как женщины вешаются на шею к куда менее известным воинам, но это его не задевало, не вызывало досады. Он даже и не задумывался о том, что ни одна женщина не приближалась к нему по своей воле — до сей поры.
Только в диком неизвестном мире, куда закинул его мстительный Аполлон, грек впервые испытал на себе необычное ощущение от заботы, проявляемой к нему не из-за страха, угроз или безвыходности своего положения, а совершенно искренне, по собственному желанию. Сначала старик у леса, теперь вот эта девчонка. И ещё её брат со своим участием и обещанием помочь ему вернуться домой… Лекс попросил у него слово, что он не будет никого убивать, и он, Ахилл, неукротимый и яростный герой греческой армии, — немыслимое дело! — дал ему это слово. Воистину, безумный мир! Безумные люди. И он тоже становится здесь безумцем…