И в один прекрасный день в кабинет Непыренко вошёл аккуратно стриженый, безупречно отглаженный вежливый молодой майор и, отдав честь старшему по званию, достал свои корочки.
На полковника даже не пришлось давить — не на шутку перепуганный, Непыренко даже не запирался. Вежливый майор задавал вопросы и не спеша заполнял бланки протоколов, полковник с готовностью отвечал, а в мыслях с тоской прощался с так и не купленным домиком в Коста-Рике с видом на солнечный пляж и океан.
Однако, даже делая чистосердечное признание с надеждой смягчить грядущее наказание, Непыренко не говорил больше, чем нужно. Он был не дурак и быстро заметил, что вежливого майора интересовала именно последняя партия оружия, а не длившиеся долгие годы хищения. Потому, без сожаления сдавая цыгана, полковник испытывал искреннее и ни с чем не сравнимое облегчение — ему не пришлось выдавать своих постоянных клиентов. Расскажи он о них, те бы ему этого не простили и непременно подкорректировали бы любое наказание, вынесенное военным судом — в худшую для него, Непыренко, сторону. Пусть не будет домика в Коста-Рике, пусть не придётся больше проворачивать доходные махинации, да чёрт с ним, пусть и звания лишат, и с армии погонят — зато жив.
И даже если накажут с конфискацией — всё равно две квартиры записаны на жену, а роскошная дача — на тещу.
Весь день в просторном помещении «Бастиона» царила тягостная тишина. Почти все конквесторы пропадали в проходах, а оставшимся в Москве, несмотря на ряд неразрешенных проблем, делать было нечего: розыск Ахилла лежал на плечах правоохранительных органов, за цыганом, которого видели в обществе Ахилла, отправился Арагорн, других зацепок нет, следовательно, все остальные временно не у дел.
Василий, вернувшись после непременной утренней тренировки в «Октагоне», весь день провалялся на алом диване, удобно подложив руку под голову и лениво пялясь в телевизор, периодически прерываясь на короткий, но интенсивный курс отжиманий. В кресле у окна свернулась клубочком Олеся и штудировала конспекты лекций к своей грядущей первой сессии. Аркаша пропадал в компьютерных джунглях, Майя с Ирочкой листали глянцевые журналы. Борис Моисеевич привычно возился в караулке, и с первого этажа доносились дразнящие ароматы, от которых текли слюнки. Тарас что-то деловито печатал. Папыч, плотно закрыв стеклянные двери своего кабинета, вёл бесконечные телефонные переговоры.
Оживление наметилось только вечером — в дверях, в сопровождении сияющего Бориса Моисеевича, показался Бисмарк. Усталый, с обветренным лицом и темными кругами под глаз, тот выглядел порядком измученным, но при этом довольным.
Кличка «железного канцлера» появилась у конквестора так давно и прикрепилась к нему настолько прочно, что порой он и сам забывал своё настоящее имя и представлялся просто Бисмарком. На самом же деле, звали его Отто. Мать Отто была из семьи очень традиционных поволжских немцев и решила наградить своего отпрыска исконным германским именем. Имя пришлось как нельзя кстати — Отто, хоть и родился и вырос в России и долгое время не знал ни слова по-немецки, выглядел типичным арийцем: длинный череп, стрижка почти под «ноль», маскирующая рано появившуюся залысину, узкое лицо, глубоко посаженные голубые глаза, резко выступающий подбородок. Всё это, помноженное на развитую мускулатуру, скупые жесты и несколько угрюмое выражение лица производило весьма внушительное впечатление на посторонних.
Олеся при виде Бисмарка радостно взвизгнула и подскочила его обнять. Аркаша появления коллеги попросту не заметил, Тарас с завистью и восхищением глазел на человека, только что вернувшегося из прохода, а Василий приподнялся пожать ему руку. И даже Папыч оставил на время телефон и, встав в стеклянных дверях кабинета, скупо прокомментировал, глядя на уставшего смотрителя:
— Что-то ты загулял.
Бисмарк криво улыбнулся, — срок его крайнего невозвращения почти истёк, ещё несколько дней, и в проход ушли бы уже на его поиски.
Конквестора отправили вслед за лыжником, залетевшим во время прогулки вдоль речки Яхромы в проход к Дублину двенадцатого века. Местность вокруг прохода, у семиглавой сосны и деревянного идола, всегда посещало немало народу, а лес вокруг пользовался особой любовью лыжников, но люди пропадали редко, потому что для активации прохода в него требовалось не просто идти, а падать, причем обязательно спиной. Несчастному лыжнику не повезло — споткнулся и упал он ну в очень неудачном месте.
— Докладывать? — спросил Бисмарк у шефа.
Папыч неопределённо взмахнул рукой. Конквесторы всегда охотно делились подробностями, если успешно возвращали пропавших из проходов. Если же нет, то доклад обычно проходил у шефа в кабинете, за закрытыми дверями.
Василий подсел поближе. Самому ему в Дублинском проходе бывать не приходилось, и потому о битве между королем Ирландии Брианом Бору и датчанами он знал только в теории и слушал рассказ Бисмарка с искренним интересом. Впрочем, интерес интересом, но заглянуть туда на денек, чтобы самому на все посмотреть, Василию никогда не хотелось. Война остается войной, будь то римские легионы в галльских лесах, крестоносцы под стенами Иерусалима или французы под Москвой. Меняются оружие и военачальники, меняются тактика и декорации, штандарты и мундиры, а грязь, кровь, вонь и страх — они везде одинаковы.
Бисмарк провел в проходе почти месяц: в хаосе, поглотившем Ирландию, найти пропавшего человека представлялось почти невозможным. С севера к Дублину шёл устрашающий флот скандинавов, на западе ирландцы дотла выжгли окрестности и, перейдя реку Лиффе, двинулись на север, чтобы соединиться с союзниками. Мирное население в панике разбегалось. После битвы у Клондарфа пьяная армия Бриана, расквартированная в Дублине, принялась на радостях крушить город, и отыскать в этом безумии одинокого лыжника из Подмосковья стало практически нереально.
Три недели тщетных расспросов, три недели безнадёжных поисков. Много раз, услышав об очередном чужеземце, Бисмарк надеялся — тот самый лыжник! Но раз за разом это оказывался отбившийся от своих датчанин, неудачливый оркнеец или потерявшийся исландец — словом, солдат вражеской армии, которого ирландцы с удовольствием предавали смерти.
Конквестор уже был готов сдаться, когда ему, наконец, повезло. Бродя по разграбленному городу, ничем не напоминающему современный красивый Дублин, поражающий туристов внушительным обликом благородной старины, Бисмарк услышал, как двое солдат армии Маэлсехнайла, короля Мида, обсуждали чужеземца, говорящего на неведомом языке. Уже давно не питающий надежд на чудо, Бисмарк все же решил проверить слухи. И нашёл, наконец, измученного, испуганного лыжника. Ирландцы приняли того за викинга. Конквестор выкупил пропавшего у полупьяных солдат и…
Подходящий к завершению рассказ Бисмарка перебил вывалившийся из компьютерных дебрей Аркаша. После прокола с датой обновления цикла Шушморского прохода он взялся очень ревностно исполнять свои обязанности и немедленно оповещать обо всех мало-мальски важных новостях. Аркаша так спешил, что споткнулся о какую-то коробку и упал бы, если бы не мгновенно подхвативший неловкого аналитика Василий.
— Бразильская полиция объявила награду за поимку Арагорна и Алексея Алмазова, — выпалил он.
— За что? — ахнула Олеся в обрушившейся на помещении тишине.
— За похищение представителей ООН.
Кто-то настойчиво стучал в дверь, и этот звук с трудом проникал в сознание Арагорна. Сообразив, наконец, что стук ему не снится, конквестор рывком сел на кровати и огляделся. Постель не разобрана, Алессандра, полностью одетая, всё ещё спит, да и сам он вчера, похоже, заснул, так и не раздевшись.
Осторожно, стараясь не разбудить девушку, Арагорн поднялся, подошёл к хлипкой двери, глянул в глазок, а в следующее мгновение уже широко распахнул ее перед болезненно бледным, взъерошенным Лексом в светло-зеленой больничной хламиде.
— Откуда узнал, где меня найти? — спросил он, впуская цыгана внутрь.
— Девушка, которая с нами в самолёте была, координаты оставила.
— Что, из больницы сбежал?
— Ну, можно сказать и так.
Арагорн молча ждал.
— Я знаю, что это прозвучит как фраза из дурацкого фильма, но у меня проблемы, — вздохнул Лекс. — И сейчас мне просто не к кому больше обратиться за помощью.
От звуков незнакомой речи проснулась Алессандра.
— Что происходит?
Лекс с удивлением воззрился на девушку. Затем перевел взгляд на Арагорна и расплылся в широченной понимающей улыбке, которая тут же увяла под совершенно убийственным взглядом темных глаз собеседника.
— В общем, у меня неприятности. И, похоже, теперь из-за меня неприятности будут ещё и у вас.
— Меньше домыслов и больше фактов, — оборвал его Арагорн.
— Дома, в Москве, я влез в одну не очень приятную историю. Ненамеренно. Я никого не убивал и никаких запредельных сумм никому не должен, ты не думай. Но, похоже, меня всерьез решили убрать — не столько из-за того, что я перешёл кое-кому дорогу, сколько в назидание другим, чтобы не лезли в их бизнес. Семья отправила меня сюда к родственникам, но, кажется, те товарищи и здесь меня вот-вот достанут.
— Тебя что, в больнице кто-то пытался убить? — прервал его красноречие Арагорн.
— Нет. Но это вопрос времени. Я только что посмотрел начало местного выпуска новостей. Экстренного. И знаешь, что там передают? Не поверишь! Вчера вечером у аэропорта два террориста совершили покушение на представителей ООН. Один террориста предположительно ранен, а второй скрылся, захватив в заложники не только ООНовцев, но еще и победительницу какого-то конкурса красоты в придачу… Это явно по мою душу… Не веришь? Да сам посмотри — эти новости, похоже, передают непрерывно, — цыган схватил пульт и включил телевизор.
Арагорн сильно сомневался, что с таким размахом охотятся за цыганом, но предпочёл промолчать. Пока. Сосредоточил внимание на новостях. И хотя по-португальски он понимал слабо, суть уловил. Недоумение же, написанное на лице Алессандры, разъяснило все то, что он не понял.