— Это шиллинг, — сказал он. — Ты что, никогда не видела шиллинга?
Она покачала головой.
— Это двенадцать пенни, — объяснил он, роясь в поисках мелочи. — А шестипенсовик ты знаешь, я надеюсь?
— Все знают, что такое шестипенсовик, — насмешливо ответила Маргарет.
— Ну, тогда вот тебе два. Два раза по шесть будет двенадцать, понимаешь?
Девочка вернула неведомый шиллинг, с серьезным видом один за другим приняла знакомые шестипенсовики, и ее лицо просияло, как солнце, вышедшее из-за туч.
Джек вошел в обеденный зал. Привыкнув к старомодному флотскому расписанию, он уже проголодался, но официант сказал:
— Только через полчаса, сэр. Хотите пока что-нибудь выпить в отдельном кабинете?
— Что ж, пинту шерри, но я сяду здесь, у камина, чтобы не потерять ни минуты, когда подадут обед. Я так голоден, что готов и быка съесть. Но сначала закажите мне место в лондонском дилижансе, внутри или снаружи, все равно.
— Места закончились полчаса назад, сэр.
— Тогда в почтовой карете.
— Мы их больше не отправляем, сэр. Но Джейкоб, — он кивнул на единственного бородатого официанта во всем в христианском мире (по крайней мере, Джек других не встречал), — может сбегать в «Юнион» или «Ройял», посмотреть, нет ли там чего. Он уже ходил для другого джентльмена.
— Да, пожалуйста, пусть так и сделает, — сказал Джек, — и получит полкроны за свои хлопоты.
«С другой стороны, — неспешно размышлял он над первым бокалом шерри, — он не совсем официант. Наверняка он грум, а в обеденном зале помогает время от времени, и значит, должен иметь бороду».
Наконец принесли обед, к которому немедленно явилась целая армия голодных джентльменов. Самый первый, тощий, учёного вида человек в прекрасном чёрном камзоле с золотыми пуговицами, уселся рядом с Джеком, сразу же попросил его передать хлеб и, ничего больше не говоря, принялся уплетать, почти с жадностью, но сохраняя приличия — этакий сдержанный джентльмен, возможно, судебный адвокат с хорошей практикой или что-то в этом роде. С другой стороны стола сидел средних лет коммерсант в надвинутой на лицо широкополой шляпе и внимательно разглядывал Джека — сначала через очки, а потом без них — пока тот приканчивал суп и пудинг с пряностями, с которых начали обед, и наконец он спросил:
— У тебя есть колымага, приятель?
— Простите, сэр, но я даже не знаю, что это, — ответил Джек.
— Ну, приятель, по твоей одежде, лишённой греховной гордыни, я подумал, что ты человек простой.
Джек и правда был одет очень просто — его гражданская одежда сильно пострадала в тропиках, а еще сильнее в трюме — но считал, что она всё же достаточно прилична, чтобы не привлекать внимания.
— Колымага, — продолжил торговец, — это повозка с лошадью, так её простонародье называет.
— Что ж, сэр, — сказал Джек, — у меня пока нет повозки, но, надеюсь, скоро будет.
Однако, едва он успел это произнести, надежда рухнула. Передавая блюдо с пастернаком от Джека к его одетому в чёрное соседу, бородатый официант сказал последнему:
— Сэр, сразу после обеда вас будет ждать почтовый фаэтон, в нашем дворе, прямо за гостиницей. — А потом обратился к Джеку: — Прошу прощения, сэр, но этот был последний. Другого в городе нет.
Не дав ему договорить, сосед квакера, франт, похожий на аукциониста, выкрикнул:
— Это просто чёртов вздор, Джейкоб! Я первый спрашивал насчёт экипажа. Он мой!
— Не думаю, — холодно ответил сосед Джека. — И я уже оплатил первый перегон.
— Вздор, — заявил франтоватый тип. — Говорю вам, он мой. И более того, — обратился он к квакеру, я готов вас подвезти, старый педант. — Он поднялся и поспешно вышел, крича: — Джейкоб, Джейкоб!
Получилось какое-никакое зрелище, и люди уставились, но по мере того как едоки удовлетворяли голод, а трактирщик уверенно резал мясо, посылая на стол все больше говядины, баранины и жареной свинины с хрустящей корочкой, вернулось спокойствие и более связные, рациональные мысли. Мало кто ценил остроумие в себе или других больше чем Джек Обри, и он прокручивал в уме пастернак, масло и мягкие слова в надежде выдать нечто блистательное, когда сосед снова обратился к нему снова:
— Прошу прощения, что разочаровал вас с экипажем, но если вы согласитесь разделить мой, то добро пожаловать. Я направляюсь в Лондон. Не передадите ли мне масло?
— Вы очень любезны, сэр, — сказал Джек. — Я буду очень вам признателен, мне обязательно надо попасть в Лондон сегодня. Позвольте налить вам вина.
Они постепенно разговорились, не касаясь никаких серьезных тем — в основном, о погоде, большой вероятности дождя позже к вечеру, о том, что морской воздух возбуждает аппетит и разнице между настоящей дуврской камбалой и ерундой из Северного моря — приятная, безобидная, дружеская беседа.
Тем не менее, она разозлила человека в очках — он бросал через стол негодующие взгляды, а когда подали сыр, вскочил, опрокинув стул, и демонстративно удалился, присоединившись к франту у двери.
— Боюсь, мы рассердили квакера, — заметил Джек.
— Думаю, он совсем не квакер, — сказал Чёрный Плащ после небольшой паузы, за время которой некоторые их соседи по столу успели удалиться. — Я знаю многих почтенных «Друзей»[10] в Гёрни и Харвуде. Они очень дружелюбны и ведут себя как разумные существа, а не как персонажи на провинциальной сцене. А эти их особенности в языке и одежде — мне известно, что они уже изжили себя. Квакеры отказались от них лет пятьдесят назад, а то и больше.
— Но зачем ему выдавать себя за квакера? — спросил Джек.
— В самом деле, зачем? Возможно, чтобы извлечь выгоду из репутации квакеров как честных и порядочных людей. Но сердце человека постичь невозможно, — с улыбкой ответил Чёрный Плащ, подбирая кожаный портфель, который прислонил к своему креслу, — и может, его ведёт некая незаконная любовная интрига или он бежит от кредиторов. А теперь, сэр, прошу меня извинить. Я должен забрать свой саквояж.
— А вы не желаете остаться на кофе? — окликнул его Джек, заказавший кофейник.
— Увы, не могу, — ответил Чёрный Плащ. — Кофе мне вреден. Но прошу вас, не торопитесь. Мой желудок уже слегка растревожен, и я вынужден удалиться на некоторое время, большее, чем понадобится для того, чтобы выпить два или даже три кофейника. Давайте встретимся возле экипажа, скажем, через четверть часа. Он будет в пустом дворе позади кухни, где в «Корабле» обычно держат собственные экипажи.
Спустя четырнадцать минут Джек Обри вышел во двор с саквояжем в руках. Ещё до того, как завернуть за угол, он услышал странные крики — какой-то шумный спор, а подойдя к воротам, увидел квакера и франта, схватившихся с его новым знакомым, и маленького форейтора, который вцепился в головы лошадям, подлетал после каждого удара и вопил изо всех своих слабых сил.
Франт ударом сбил шляпу Чёрного Плаща, и та надвинулась на глаза, и старательно его душил.
Квакер, как мог, наносил противнику неуклюжие удары и дёргал кожаный портфель, который Чёрный Плащ крепко сжимал в руках.
Возможно, Джек медленно сочинял остроты, зато чрезвычайно быстро действовал. Он с максимальной скоростью рванул вперёд, сходу налетел на франта сзади всеми своими шестнадцатью стоунами веса, свалил его и приложил головой о булыжник, а потом вскочил, чтобы разобраться с квакером. Однако тот с неожиданным для его возраста и веса проворством уже нёсся прочь. Чёрный Плащ поправил шляпу, схватил Джека за руку и вскричал:
— Пусть бежит, пусть бежит, прошу вас! Умоляю, дайте ему уйти! И тому пьяному негодяю тоже, — он махнул в сторону франта, пытающегося подняться на колени. — Я бесконечно обязан вам, сэр, но прошу, не будем устраивать скандала, не стоит поднимать шум.
С кухни «Корабля» наконец-то начал сходиться народ — посмотреть, что случилось.
И констебля не надо? — спросил Джек.
— Нет, пожалуйста, не надо привлекать никаких официальных лиц, — очень убедительно попросил Чёрный Плащ. — Прошу, давайте сядем в экипаж. Вы не ушиблись? Багаж у вас с собой, отправляемся немедленно.
Спустя некоторое время, когда экипаж уже довольно далеко отъехал от Дувра и перед ними простиралась дорога на Лондон, Чёрный Плащ отряхнул от пыли сюртук, поправил шейный платок и разгладил бумаги в помятом в драке портфеле. Очевидно, ему сильно досталось, хотя на расспросы Джека он отвечал:
— Всего несколько царапин и ушибов, сущие пустяки по сравнению с падением с лошади.
Но немного погодя, после Бакленда, когда лошади пошли быстрее и экипаж плавно катил вперёд, он сказал:
— Я бесконечно обязан вам, сэр. Бесконечно обязан не только за то, что вы спасли меня и моё имущество от этих мерзавцев, но и за то, что позволили замять это дело. Если бы явился констебль, нас могли задержать, и более того, поднять шум и устроить скандал. В моём положении я не могу позволить себе даже тени скандала, никакого внимания публики.
— Безусловно, скандал — чертовски неприятная вещь, — согласился Джек. — Но уж больно мне хотелось утопить тех негодяев в луже.
После недолгого молчания Чёрный Плащ, наконец, заговорил:
— Мне следует объясниться.
— Совсем не обязательно, — сказал Джек.
Его попутчик поклонился и продолжил:
— Дело в том, что я только что вернулся на континент после секретной миссии, а эти двое меня преследовали. Того негодяя в пёстром шейном платке я заметил ещё на корабле — еще удивился, как он туда попал — и пожалел, что пришлось оставить слугу, крепкого и храброго молодого человека, сына моего егеря, в Париже, вместе с моим начальником. Эта их выходка с экипажем — просто предлог, чтобы напасть на меня. Им вовсе не были нужны ни экипаж, ни мое имущество, часы или те небольшие деньги, что у меня при себе. Нет, сэр, они охотились за информацией, сведениями, которые у меня вот здесь, — он положил руку на кожаный портфель, — новости, которые при определённых обстоятельствах могут стоить кучу денег.