Ю.Ж.); Туркестан, где киргизы великодержавничают в отношении узбеков и туркмен; Грузия, где грузины великодержавничают в отношении армян, абхазов, аджарцев, осетин; Азербайджан, где татары (азербайджанцы. — Ю.Ж.) великодержавничают в отношении карабахских армян и т.д.
Уклон этот, конечно, не так опасен, как уклон к русской великодержавности, но он всё же достаточно опасен, и умолчать о нем в тезисах, по-моему, нельзя»{67}.
Тем самым Сталин попытался хоть несколько снизить ту, несомненно преувеличенную, роль русского шовинизма, которую тому придал Троцкий. Не упомянул Сталин и о великодержавности на Украине, безусловно мелкобуржуазной, в отношении к русским преимущественно рабочим. Не захотел слишком ярким примером намекать Троцкому на его вопиющее отступление от маркизма. На его отказ от основополагающего — классового — принципа, который исповедовала партия.
Пойти на компромисс, в известной степени даже на повторную капитуляцию, вынудила Сталина трезвая оценка положения в руководстве РКП. Понимание, что возникшая в октябре 1922 года после отказа Троцкого 14 сентября занять пост заместителя председателя Совнаркома{68}, «тройка» в лице Зиновьева, Каменева и его самого, Сталина, с единственной целью — хоть как-то уравновесить слишком огромную политическую значимость Льва Давидовича, так и не сыграла предназначенную ей роль. Смертельная болезнь Ленина фактически уже сделала Троцкого, ещё вчера второго человека в партии и стране, первым. Осознал Сталин и иное — Зиновьев и Каменев даже не попытались поддержать своего временного соратника.
В одиночку генсек отстоять свои взгляды никак не мог. И потому, да ещё учитывая возможность кратковременного улучшения здоровья Ленина, он и сделал 5 марта членам ПБ необычное предложение. Собравшиеся на очередное заседание 8 марта, на квартире Троцкого из-за его недомогания, они с готовностью согласились отложить окончательное решение судьбы сталинских тезисов.
«Тезисы ЦК по организационным и национальным вопросам, — оговорил Сталин лишь то, что предстояло сделать только ему, — придётся опубликовать, по всем данным, перед самым съездом партии, ибо, по мнению врачей, свидания с т. Лениным пока ещё невозможны, между тем как без просмотра т. Лениным тезисы эти не могут быть опубликованы, причём не исключено, что т. Ленин, может быть, не одобрит некоторые важные пункты тезисов, ввиду чего, возможно, придётся созвать экстренный пленум для окончательного принятия тезисов».
Столь явной подстраховкой, порождённой небезосновательными опасениями за будущее своего последнего из трёх предложений о создании второй палаты ЦИКа СССР, Сталин не ограничился. Чтобы «заполучить необходимое время для того, чтобы переговорить с т. Лениным о тезисах и проделать подготовительную работу к съезду с опубликованием тезисов по крайней мере за две недели до открытия съезда», предложил перенести его созыв с 30 марта на 15 аперля{69}.
Члены ПБ возражать не стали. Полумесячная отсрочка вполне устраивала и их лично. Позволяла успеть подготовить собственные доклады да увериться — Ленин не отклонит по какой-либо причине отдельные положения или целиком прочитанные материалы, не только Сталина, но и, вполне возможно, Зиновьева, Троцкого Каменева, Рыкова. Ведь их доклады исходили из основы основ — из экономической ситуации, отнюдь не улучшившейся с начала года. Такая неуверенность отчётливо проявилась в первом же предсъездовском материале, опубликованном «Правдой» 2 марта — статье Зиновьева «Наши задачи».
Председателю исполкома Коминтерна впервые предстояло заменить Ленина, выступая с отчётом ЦК, хотя на этот раз и ополовиненом — разделённом со Сталиным, призванным сообщить делегатам о проделанной организационной работе. Тем не менее Зиновьеву так и не удалось чётко сформулировать стоящие перед партией задачи. Начав с проблем экономики, которым и должен был помочь НЭП, уклончиво заметил: «За год этот вопрос не решается. Он решается лет за десять». Тут же поспешил уточнить: «Но направление, в котором намечено его разрешение, определяется как раз теперь».
Столь расплывчатую характеристику экономической ситуации Зиновьев справедливо посчитал недостаточной, почему и продолжил: «НЭП не ухудшил, а улучшил материальное положение рабочих. Заработная плата значительно поднялась. Нет ни одной отрасли промышленности, в которой рабочий не живёт теперь много лучше, чем это было год назад».
Действительно, с таким утверждением спорить не приходилось. Да, год назад, когда промышленность еле теплилась, рабочие жили просто плохо. Зиновьев сознательно прибег именно к такому сравнению, так как отлично знал — до мировой войны, до революции материальное положение пролетариата было неизмеримо лучше. Чтобы понять это, следовало лишь внимательно читать ту же «Правду». А она уже на следующий день, 3 марта, по сути, опровергла дежурный оптимизм члена ПБ.
— Безработица на Украине усиливается, охватив ещё 96 тысяч человек, причём пособия получают только 15%, да на общественные работы направлено 13 тысяч человек.
— Из-за убыточности закрыт крупнейший на Украине Макеевский металлургический комбинат; из двух тысяч его рабочих половина направлена на шахты треста Югосталь, остальные просто получили расчёт.
— У текстильщиков, самой благополучной отрасли экономики, в Иваново-Вознесенске, зарплата составляет 75% от довоенной.
— На Урале из-за убыточности закрыты два химзавода.
А через шесть дней, 9 марта, «Правда» опубликовала данные Наркомата труда РСФСР: численность безработных в республике достигла полумиллиона, причём четвёртая их часть пришлась на крупнейшие промышленные центры страны — на Москву и Петроград.
Все такого рода данные Зиновьев попросту проигнорировал. Утверждал в статье: «Страна выздоравливает. Хозяйство медленно, но верно начинает восстанавливаться». Наиболее же опасные недостатки увидел не в положении промышленности. В существовании «сменовеховцев» и таинственно появившемся в середине февраля «Манифесте» анонимной «Рабочей группы РКП(б)»,
«Сменовеховство» было далеко не новым явлением. Возникло ещё в июле 1921 года в Праге. С выпуском сборника статей Ю.В. Ключникова, Н.В. Устрялова, С.С. Лукьянова, А.В. Бобрищева-Пушкина, С.С. Чахотина и Ю.Н. Потехина, названного «Смена вех». Один из авторов, Устрялов, так сформулировал общую позицию мало кому известных интеллигентов:
«Методами коммунистического хозяйства в атмосфере капиталистического мира сильной Россию не сделаешь. И вот пролетарская власть, сознав, наконец, бессилие насильственного коммунизма, остерегаясь органического взрыва своей экономической системы изнутри, идёт на уступки, вступает в компромисс с жизнью. Сохраняя старые цели, внешне не отступая от лозунгов социалистической революции, твёрдо удерживая за собой политическую диктатуру, она начинает принимать меры, необходимые для хозяйственного возрождения страны, не считаясь с тем, что эти меры — «буржуазной» природы…
Ныне есть признаки кризиса революционной истории. Начинается «спуск на тормозах» — от великой утопии к трезвому учёту обновлённой действительности и служению ей — революционные вожди сами признаются в этом. Тяжёлая операция, но дай бог ей успеха. Когда она будет завершена, новая обстановка создаст и новые формы. Тормоза станут не нужны»{70}.
И призвал — как и все участники сборника — к сотрудничеству с советской властью, отказу от борьбы с нею как бесперспективной. И всё это — во имя России, даже советской. Призвал всю русскую интеллигенцию. Так что в том плохого? Скорее, наоборот, — достижение советской власти. Достижение партии. Потому-то ПБ фактически покровительствовало «сменовеховцам». Их сборник, переизданный большими по тем временам тиражами в Твери и Смоленске, свободно распространялся по стране. Газета «Накануне», преобразованная из журнала «Смена вех», как и такой же по идеологической направленности журнал «Новая русская книга», регулярно доставлялась из Берлина, где она печаталась и продавалась в крупнейших городах РСФСР и Украины.
Так что же столь взволновало Зиновьева? Какие-то неясные «новые формы»? Вряд ли. Существование «параллельной» идеологии? Тоже нет, ибо обращена она была к интеллигенции. К «прослойке», которой партия особого значения не придавала. Скорее всего, главе Коминтерна просто понадобился жупел, чтобы отвлечь общее внимание. Подменить им реального противника в лице оппозиционно настроенных рабочих. Тех, о подлинных настроениях которых красноречиво свидетельствовала хотя бы небольшая заметка, опубликованная «Правдой» буквально накануне, 1 марта. Да ещё под рубрикой «Предсъездовский дискуссионный листок» — «НЭП, буржуазия», рабочий класс и РКП» некоего Демиденко, о котором не было сказано, кто же он и откуда. Небольшая заметка, но поистине крик души.
«Того, что нэпорыловы, — писал Демиденко, — стали нахальны и наглы, не замечают только самовлюблённые Нарциссы, окружённые приспешниками буржуазии и самой буржуазией. Сидя в главках (органы управления народным хозяйством в структуре ВСНХ, существовавшие до конца 1923 года. — Ю.Ж.), они никак не могут или не хотят сознавать всей серьёзности их положения. Им кажется, что они командуют, в то время как они до мелочей выполняют желания окружающих их типов…
НЭП, что называется, прёт, буржуазия и её прихвостни становятся с каждым днём наглее. Среди рабочих начинает чувствоваться неуверенность в незыблемости советской власти… Рабочие всё это видят. Видят беспомощность и ячейки РКП, и беспомощность представителей профсоюзов в их борьбе с гримасами НЭПа».
Но таких настроений Зиновьев замечать не пожелал. Предпочёл дать отповедь «сменовеховцам», стоявшим вне и пролетариата, и партии. «Нет уж, господа сменовеховцы, — восклицал глава Коминтерна, — с вашего позволения мы, старомодные марксисты, не станем менять не только «вехи», но и терминологию. Давайте, по крайней мере, ещё на один десяток лет — по совокупности условий международной обстановки едва ли можно будет обойтись меньшим сроком оставим диктатуру пролетариата. А уж