{231}. Регулярно отмечали «Обзоры» и иное, не менее серьёзное: хищения администрации предприятий, их непрофессионализм, вопиющую бесхозяйственность.
Такое безрадостное положение и определяло настроения пролетариата, не видевшего больше иной возможности защищать свои права, завоёванные ещё в октябре 17-го года, как стачки. Подчас дело стало доходить и до опасных эксцессов. В Шахтинском округе забастовало пять тысяч человек. Когда же ОГПУ арестовало их организатора, бывшего члена РКП, к уже прекратившим работу присоединились шахтёры Парамоновского рудника. Все вместе они двинулись к городу Шахты, чтобы освободить своего вожака. Для восстановления порядка местным властям пришлось прибегнуть к силам милиции и отрядов ЧОН — частей особого назначения — военных отрядов, существовавших при райкомах, горкомах и губкомах РКП{232}.
Шахтинские события оказались единичным явлением. Обычно стачки, а их число за 1923 год составило только на государственных предприятиях 1788 со свыше 600 тысячами участников{233}, заканчивались чаще всего победой рабочих через несколько часов, реже через два-три дня.
Руководство страны закрывало глаза на истинные причины недовольства, волнений, ибо не имело возможности ни повысить в должной мере зарплату, ни обеспечить её регулярную выплату. Вынуждено было ограничиваться созданием всевозможных комиссий, лишь имитировавших решение больных вопросов: 18 сентября — «для проработки вопросов.., связанных с зарплатой» и «для рассмотрения вопроса о ценах на хлеб», 27 сентября — для «выработки и проведения в срочном порядке мероприятий по борьбе с катастрофическим расхождением цен на фабрикаты и сельскохозяйственные продукты»{234}. Сентябрьский пленум постановил «созвать совещание, на котором выработать практические предложения для установления такого порядка, чтобы ни одна значительная стачка не проходила бы без всестороннего её обследования в партийном порядке»{235}. Вместе с тем своё явное бессилие справиться с ситуацией ПБ продемонстрировало иным своим решением, принятым перед тем, 4 сентября: «Поручить секретариату ЦК дать директиву прессе… до разрешения вопроса пленумом ЦК о политике по заработной плате в прессе не должно появляться статей, побуждающих к требованиям повышения зарплаты»{236}.
Пока же ПБ хотело видеть в забастовочном движении не собственную неспособность нормализовать положение и разрешить финансовые неурядицы, а происки всё ещё существовавших вполне легально социалистических партий — российских и грузинских меньшевиков, эсеров, Украинской коммунистической партии, анархистов-коммунистов и анархистов-синдикалистов. Однако главный удар силой государственного аппарата был нанесён не по ним, а по подпольным «Рабочей группе» и «Рабочей правде». Ведь именно они и разлагали РКП изнутри, отделяли от неё пролетариат, опираясь на одни и те же оценки экономической политики.
«Манифест» «Рабочей группы», увидевший свет ещё в июне утверждал: «Дальнейшее проведение в жизнь настоящей линии ЦК РКП может привести к перерождению НЭПа — новой экономической политики в НЭП — новую эксплуатацию пролетариата». А в сентябре им вторил не кто-либо иной, а Дзержинский. Не только нарком путей сообщения и председатель ОПТУ, но и возглавлявший комиссию ЦК по вопросам промышленности. В плане информационного доклада на предстоящем пленуме, направленном в ПБ, он вынужден был констатировать: «Рабочая группа» является симптомом глубокого настроения в рабочих массах. Эти настроения — результат отрицательных сторон НЭПа, который не справился со своей задачей — организацией производства и осуществлением смычки с крестьянством»{237}.
Однако партийное руководство в ожидании избавления ото всех бед революцией в Германии, даже не задумывалось о необходимости реформировать или хотя бы скорректировать НЭП. Попыталось совладать не с причиной, а её следствием. 4 сентября ПБ потребовало от газеты «Правда» «вести систематическую борьбу в рабочей среде с фактами распространения черносотенной и псевдореволюционной идеологии («Рабочая правда», «Рабочая группа» и т.д.). 11 октября предложило членам ЦК и ЦКК «проводить беседы с членами «Рабочей группы», а Зиновьеву и Бухарину подготовить «первоначальный набросок тезисов в связи с «Рабочей группой» и «Рабочей правдой»{238}.
Сразу же усомнившись в результатах мягкой линии, ПБ согласилось с более жёсткой. Сочло «несовместимым участие в этих группах и содействие им с принадлежностью к РКП», а затем и пошло на репрессии. Одобрило аресты лидеров «Рабочей группы» — повторный Г.И. Мясникова и первый В.В. Кузнецова, А. Богданова (А.А. Малиновского, одного из создателей ещё летом 1917 года движения «Пролеткульт»). Вслед за ними оказались за решёткой ещё девятнадцать человек. От них добивались письменного отказа от своих взглядов, «безоговорочного признания своих ошибок и готовности искупить свою вину перед народом». Только тогда были готовы их освободить, но «при непременном условии» отправки «на ту или иную трудную работу вне Москвы»{239}.
Только так ПБ удалось с помощью ОГПУ ликвидировать угрозу, возникшую на крайне левом фланге политической борьбы, но ничего поделать ни с более чем миллионом безработных, ни с забастовками не смогло.
…Тем временем неуклонно приближалась дата, назначенная в Москве для начала революции в Германии. Утверждённая на заседании ПБ и пленуме ЦК. Установленная не столько по инициативе Зиновьева, сколько Троцкого, сумевшего настоять на необходимости «календарного плана» подготовки и захвата власти немецкими коммунистами. А потому и борьба двух претендентов за лидерство в РКП также начала приближаться к своей кульминации. Первым обострил положение Троцкий. Избрал формальным предлог для «очередного шума», как назвал Сталин эскапады наркомвоенмора в письме Зиновьеву от 25 июля, должные привлечь к нему всеобщее внимание, формирование высших органов власти страны.
5 июля ПБ единодушно рекомендовало предстоящей сессии ЦИКа СССР утвердить главой правительства Ленина, заместителями — Каменева, Рыкова и ещё, уже от союзных республик, Чубаря и Орахелашвили. Затем предложило переутвердить, но уже как общесоюзных наркомов: по иностранным делам — Чичерина, внешней торговли — Красина, по военным и морским делам — Троцкого, путей сообщения — Дзержинского, почт и телеграфов — Смирнова{240}.
Но возникли и разногласия — при формировании коллегиального органа — РВС, который своим составом должен был отразить образование Союза. 24 сентября, за месяц до объявления всегерманской забастовки, определённой как сигнал к началу революции, на очередном пленуме партии И.П. Комаров — не только член ЦК, но и секретарь Петроградского губернского Совета, то есть «человек Зиновьева», огласил загодя подготовленный список членов РВС СССР. Сохранивший прежнее ядро — председатель Троцкий, заместитель Э.М. Склянский, начальник Политуправления Красной армии В.А. Антонов-Овсеенко, главком С.С. Каменев, начальник Генштаба П.П. Лебедев. Помимо них пленуму предлагалось утвердить ранее не входивших в РВС. Сторонников Троцкого — А.И. Муралова, председателя Нижегородского губисполкома; Г.Л. Пятакова, заместителя председателя ВСНХ СССР; А.П. Розенгольца, члена коллегии Наркомфина РСФСР. Сторонника Зиновьева — М.М. Лашевича, командующего войсками Сибирского военного округа и председателя Сибирского ревкома. Группу Сталина — его самого; К.Е. Ворошилова, командующего войсками Северо-Кавказского военного округа, Г.К. Орджоникидзе, секретаря Закавказского крайкома партии{241}.
Такой состав лишал Троцкого прежней абсолютной поддержки членами РВС, и в случае неизбежной, как в те дни полагали, войны с Польшей и, вполне вероятно, с Литвой либо Латвией — для выхода к границе Германии для её военной поддержки, он утратил бы возможность увенчать себя лаврами победителя. Обойти в борьбе Зиновьева. Троцкий тут же не только заявил о своём несогласии с предложенным составом РВС, но и демонстративно покинул зал заседания пленума. Да ещё и попытался громко хлопнуть дверью, но та — Тронного зала Большого кремлевского дворца — огромная, тяжёлая и открылась, и закрылась очень медленно и бесшумно.
Не желая создавать излишние проблемы, Сталин немедленно заявил о своём самоотводе, а членам ЦК пришлось срочно корректировать продуманный список. Из него исключили Ворошилова и Орджоникидзе, заменив их на С.М. Будённого, заместителя командующего войсками Северо-Кавказского военного округа. Отвергли и Лашевича. Зато ввели тех, кто не должен был вызвать нового приступа гнева Троцкого — начальника Полевого штаба Красной армии Н.А. Данилина, потерявших свои должности наркомов по военным делам: Украины — М.В. Фрунзе, Азербайджана — Г. Везирова, Грузии — Ш. Элиава, Армении — А. Мясникова, Туркестана — И. Хидыр-Алиева, а также наркома продовольствия СССР Н.П. Брюханова и заместителя председателя ОГПУ И.С. Уншлихта.
На следующий день пленуму пришлось дать оценку вызывающему поступку Троцкого и принять специальное постановление. «ЦК,
— гласило оно, — констатирует, что тов. Троцкий, покинув заседание пленума в связи с речью тов. Комарова, в которой ЦК не усматривает ничего обидного для тов. Троцкого, поставил тем самым ЦК в затруднительное положение. ЦК считает, что тов. Троцкий поступил неправильно, отказавшись исполнить просьбу ЦК о возвращении на заседание и поставил тем самым пленум в необходимость обсудить вопрос о составе РВС в его отсутствии»