овать материалы московского совещания, обратился с открытым письмом к рабочим — коммунистам двух подмосковных фабрик, расположенных в Воскресенском уезде (ныне Истринский район) ткацкой им. Воровского и Октябрьской суконной.
«Я полагаю, — писал 15 декабря Сапронов, — что необходимо немедленно начать осуществлять тезисы Политбюро (так он назвал резолюцию ЦК и ЦКК от 5 декабря. — Ю.Ж.) путём выборов бюро и секретарей ячеек, которые бы не помешали и не сопротивлялись выбирать делегатов на предстоящую уездную конференцию, которая должна выбрать соответствующий уездный комитет партии и заставить вновь избранный комитет не лицемерно, а искренне и добросовестно проводить тезисы Политбюро о внутрипартийной демократии»{305}.
Текстильщики — партийцы не воспользовались советом Сапронова. На общем собрании осудили его послание, о чём довели до сведения ЦК РКП.
Тем временем своебразный референдум, начатый партсовещанием в Москве, «Письмом петроградской организации», губернскими партконференциями на Украине, продолжался. 23 декабря в поддержку линии ЦК высказались Закавказский краевой комитет партии и ЦК компартий Азербайджана, Армении и Грузии; 25 декабря — Сибирское бюро ЦК{306}. Теперь ПБ следовало опасаться только положения в Красной армии, где у наркомвоенмора имелось довольно много сторонников.
Опасения начали подтверждаться. 11 декабря член президиума ЦКК Ем. Ярославский уведомил ЦК о том, что пока можно было воспринимать лишь как слух. На одном из собраний, где присутствовал Ярославский (где и когда — автор записки-доноса почему-то не указал), представитель одной из воинских частей якобы заявил: «Мы, военные, тоже точим зубы на ПК и мы покажем.., что сумеем у себя уничтожить казёнщину и сумеем изгнать всякое назначенство».
«Я нисколько не удивлюсь, — продолжал Ярославский, если развитие этой дискуссии… приведёт в политотделах армий к требованиям выборности не только политработников, к устранению их назначенства, но может пойти и дальше — к выставлению требований выборности командного состава»{307}.
В прогнозе Ярославский ошибся ненамного.
16 декабря командующий войсками Западного фронта (военного округа) М.Н. Тухачевский выступил с весьма двойственным заявлением. С одной стороны, поддержал резолюцию ЦК и ЦКК, с другой
— высказался за выборность политаппарата РККА{308}.
20 декабря собрание ячеек Военной академии после докладов Каменева, Радека и бывшего в 1920–22 годах лидера «Рабочей оппозиции», советника полпредства СССР во Франции А.Г. Шляпникова, приняло резолюцию, полностью поддержавшую позицию Троцкого. Содержавшую, среди прочих, такие положения:
«Усиление роли партаппарата, в большинстве случаев назначаемого, и привело к росту бюрократизма в партии… Обвинение во фракционности товарищей, критикующих некоторые стороны политики ЦК, объективно означают борьбу против свободы дискуссии, возвещенной резолюцией от 5 декабря… Собрание протестует против перенесения дискуссии из области внутрипартийных вопросов в область борьбы с отдельными личностями и травли т.н. оппозиции»{309}.
Закрепил же столь опасные для ПБ тенденции в армии циркуляр Политуправления (ПУР), РВС СССР № 200 от 24 декабря. Он уже официально установил «введение института выборности секретарей
— организаторов ячеек.., обеспечение за ячейками инициативы и самостоятельности в работе путём высвобождения их из-под мелочной опеки военкомов (комиссаров.— Ю.Ж.) и политотделов». Предложил «отказаться от утверждения секретарей-организаторов и членов бюро ячеек политорганами… В целях стабилизации (сохранения на длительный срок на одном месте. — Ю.Ж.) выборных партработников переброски таковых производить лишь в исключительных случаях… Допускать свободную дискуссию по этим (военного строительства, общепартийной жизни и деятельности, ещё не разрешённые партией в целом. — Ю.Ж.) вопросам и критику деятельности руководящих военно-политических и партийных организаций»{310}.
Подписал циркуляр начальник ПУРа В.А. Антонов-Овсеенко, занимавший должность с августа 1922 года. Прославившийся в октябре 1917 года руководством захвата Зимнего дворца и арестом членов Временного правительства. Один из трёх наркомов по военным и морским делам первого состава советского правительства, главнокомандующий войсками южных советских республик, боровшихся против контрреволюционных сил Каледина, Краснова, украинской Рады. Не проявив полководческого дара, позже занимал различные сугубо гражданские посты в Витебске, Москве, Перми, Тамбове. В октябре 1923 года примкнул к оппозиции, подписав «Заявление 46-ти».
Содержание подписанного им циркуляра, демонстративно отвергшего какую-либо субординацию -. разрешение начать перестройку системы выборов и принципов деятельности партийных органов в вооружённых силах без разрешения или хотя бы согласования с ЦК, в Оргбюро расценили как вызов. Как «выражение грубого нарушения со стороны т. Антонова-Овсеенко основ взаимоотношений ЦК с ПУРом, работающим на правах отдела ЦК»{311}. Поставленный о том в известность, герой Октября счёл себя оскорблённым. 27 декабря направил в ПБ и ЦКК гневный протест, который в те дни мог бы себе позволить один лишь Троцкий.
«На всех собраниях, — ставил Антонов-Овсеенко в известность адресатов, — и особенно на собраниях “военных коммунистов”, официальные представители ЦК значительное, иногда исключительное время расходуют на разбор политической биографии т. Троцкого». И в подтверждение своих слов привёл содержание письма некоего «политработника». Тот же якобы поведал ему следующее:
«Выступивший три дня назад на общегородском собрании членов бюро ячеек Харьковской парторганизации секретарь украинского ЦК т. Квиринг заявил, что “т. Троцкий раскалывает партию и нарушает единство”. Сообщал неназванный автор письма о точно таких же выступлениях председателя Всеукраинского ЦИКа Петровского, члена ЦКК компартии Украины Макара и, главное, о реакции их слушателей. Они, оказывается, прерывали ораторов возгласами “Да здравствует товарищ Троцкий!”». Кончалось же письмо мнением автора — «Я считаю, что это весьма опасно. Среди военных коммунистов уже ходят разговоры о том, что нужно поддержать всем, как один, т. Троцкого».
Более осторожный вывод делал Антонов-Овсеенко. Он счёл смыслом шедшей кампании — «мобилизовать вслепую поддержку линии большинства Политбюро, все силы “старой гвардии большевиков”, все лучшие традиции и наисквернейшие предрассудки, вынесенные большевиками из старой дореволюционной борьбы — дабы изолировать т. Троцкого от старых большевиков, лишить его серьёзной партийной опоры в проведении его взглядов… По моему глубокому убеждению, это крайне опасная затея…
Существо разногласий внутри ЦК совершенно не ясно ни для партийных, ни для внепартийных масс, взвесить серьёзность этих разногласий и свободно их разрешить партия не в состоянии… Ясно, к чему это ведёт. К глубочайшей деморализации и партии, и армии, и рабочих масс и к подрыву влияния нашей партии в Коминтерне, к ослаблению твердости и выдержанности линии Коминтерна».
Заканчивалось же послание Антонова-Овсеенко чуть ли не ультимативно. «Знаю, — грозил он, — что этот мой предостерегающий голос на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведёт ни малейшего впечатления.
Но знайте — этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность интересам партии в целом, интересам коммунистической революции. Эти партийные молчальники возвышают свой голос только тогда, когда осознают явную опасность для всей партии. Они никогда не будут “молчалиными”, царедворцами партийных иерархов. И их голос когда-нибудь призовёт к порядку зарвавшихся “вождей” так, что они его услышат даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту»{312}.
И содержание, и тон письма Антонова-Овсеенко далеко выходил за рамки допустимого в дискуссии. Такого, как статьи и выступления Преображенского или Сапронова. Ведь оно не просто брало под защиту Троцкого, противопоставляя его всем остальным членам ПБ. Оно недвусмысленно угрожало большинству. Угрожало, прямо о том не говоря, силой армии.
Готовя ответ, в секретариате ЦК внимательно изучили другой циркуляр ПУРа, от 3 декабря, на который прежде не обратили внимания. Оказалось, что он уже содержал схожие установки, позволявшие выявить наметившуюся тенденцию к полной самостоятельности Политического управления РВС СССР:
«Парторганы не должны дожидаться того, чтобы дискуссия вокруг больных вопросов партийной жизни армии и флота дала толчок попытке разрешения этих вопросов. Политорганы должны взять на себя почин в устранении недосмотров, замеченных в наших парторганизациях. Надо проверить снизу доверху их работу, прежде всего, под углом жизненной связи с запросами красноармейской массы, под углом укрепления товарищеской спайки во всей армии»{313}.
Обнаружили в секретариате ЦК и ещё один примечательный факт.
Недавний, но уже почему-то хорошо забытый. Выступая 18 декабря в Военной школе им. ВЦИК, Зиновьев, правда, по словам секретаря Нижегородского губкома партии Н.А. Угланова, прямо назвал ПУР «фракционным штабом», который «проводит свою резолюцию против ЦК. Он посылает в провинцию инструкторов, которые выступают там против ЦК»{314}