4. Объявить амнистию тем из ушедших в горы повстанцам, которые готовы сложить оружие и изъявить покорность.
5. Объявить амнистии тем из ушедших в горы повстанцам, которые готовы сложить оружие и изъявить покорность»{408}.
Каменев и Томский — единственные члены ПБ, не находившиеся в отпуске, предложение Сталина приняли, внеся в них некоторые коррективы. Пункт 1-й сделали 6-м, изменив его до неузнаваемости «Вызвать немедленно представителя Заккрайкома для доклада Политбюро», а 3-й пункт, ставший 2-м, дополнили бессмысленным даже на 5 сентября фразами — «Расстрел членов Паритетного комитета ни в коем случае не производить без предварительной санкции ЦК. Затребовать от Заккрайкома немедленных дополнительных сведений о членах Паритетного комитета». Такой исправленный текст и был утверждён на ближайшем заседании ПБ, состоявшемся 11 сентября{409}.
И снова проявила себя странная тенденция. Ни в предложениях Сталина, ни в постановлении ПБ не появилось ни слова об ответственности Могилевского и Орджоникидзе, и проводивших массовые репрессии в Грузии. Не только совершенно ненужные после появления декларации Комитета независимости, но и весьма вредные в той политической ситуации, которая в те дни сложилась в стране.
14 августа при переходе польско-советской границы был арестован Б.В. Савинков, один из самых непримиримых и активных врагов рабоче-крестьянской России. Только 29 августа о происшедшем сообщили все газеты страны, заодно уведомив и об уже состоявшемся слушании дела известнейшего террориста Военной коллегией Верховного суда СССР.
Разумеется, о дореволюционной деятельности Савинкова не вспоминали. Ни об участии в убийстве 15 июля 1904 года министра внутренних дел и шефа жандармов фон Плеве, ни об организации убийства 4 февраля 1905 года генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича. В вину Савинкову ставили иное. Участие в корниловском мятеже в августе 1917 года, вхождение с декабря 1917 по февраль 1918 года в Донской гражданский совет, формировавший Добровольческую армию, развязавший гражданскую войну. Создание в марте 1918 года подпольного Союза защиты родины и свободы, подготовившего мятеж в июле в Ярославле, Рыбинске, Муроме, покушение на Ленина 30 августа. Создание в 1920 году Русской народной армии, возглавляемой генералом Перхуровым и штаб-ротмистром Булак-Балаховичем, залившей кровью Белоруссию и Псковщину. Попытку свергнуть советскую власть с помощью подпольного Народного союза защиты родины и свободы.
29 августа Савинкову объявили приговор — высшая мера наказания, а на следующий день ЦИК СССР заменил расстрел на лишение свободы сроком 10 лет.
Однако главным в деле Савинкова, совпавшем с восстанием в Грузии, стали не его арест и смягчение приговора, а письменные показания или «Письмо», написанное им 21 августа во внутренней тюрьме ОГПУ на Лубянке и опубликованное всеми центральными газетами — «Правдой», «Известиями», «Красной звездой», «Трудом», иными 30 августа.
«Моя борьба с коммунистами, — писал Савинков, — научила меня многому. Каждый день приносил разочарования, каждый день разрушал во мне веру в правильность моего пути и каждый день укреплял меня в мысли, что если за коммунистами большинство русских рабочих и крестьян, то я, русский, должен подчиниться их воле, какая бы она ни была…
Я вёл войну и я побеждён. Я имею мужество открыто это сказать. Я имею мужество открыто сказать, что моя упорная, длительная, не на живот, а на смерть, всеми доступными мне средствами борьба не дала результатов. Раз это так, значит, русский народ был не с нами, а с РКП. И говорю ещё раз: плох или хорош русский народ, заблуждается он или нет, я, русский, подчиняюсь ему…
Я впервые ответил себе: да, я ошибся; коммунисты — не захватчики власти, они — власть, признанная русским народом. Русский народ поддержал их в гражданской войне, поддержал в борьбе против нас. Что делать? Надо подчиниться народу».
Ни один пропагандист из ЦК не написал бы лучше, искренней, убедительней, понятней. Да это и не мудрено. В отличие от авторов декларации Комитета независимости Савинков был не только террористом, политиком. Был ещё и известным русским писателем. Опубликовал под псевдонимом В. Рошпин три повести: «Конь бледный» (1909 год), «То, чего не было» (1914 год) и «Конь вороной» (1923 год).
Под своим именем — стихи, «Воспоминания террориста», очерки «Во Франции во время войны», «Из действующей армии».
Появление «Письма» Савинкова вызвало скандал в среде русской эмиграции. Одни утверждали, что оно подложное, написано чекистами. Другие просто проклинали автора за измену «святому делу» борьбы с большевизмом. Третьи начали задумываться. И что важнее всего, савинковцы всех мастей, осевшие в Варшаве, Берлине и Париже, навсегда отказались от продолжения борьбы с советской властью террором, попытками восстаний, вооружёнными налётами из-за кордона.
Конечно же, декларация Комитета независимости Грузии, как сразу же понял Сталин, могла сыграть ту же роль для создания привлекательного образа Советской России. Правда, лишь в том случае, если бы её опубликовали в центральной прессе, а авторы — остались бы живы. После же их расстрела декларация превратилась в ничего не значащий клочок бумаги.
Вместо прекрасной несомненно пропагандистской акции центральным газетам пришлось ограничиться весьма далёкими от правды сообщениями, подготовленными в Тифлисе, да и то публиковать их всего, два дня. 4 сентября «Правда» дала подборку материалов под общим заголовком «Ликвидация меньшевистско-бандитского выступления в Грузии». Информировала читателей всей страны о якобы длившемся всего два дня, 28 и 29 августа, да к тому же в нескольких селах и небольших городах восстании, 24 главаря которого расстреляны. И 5 сентября, несколько изменив рассказ о событиях: мол, восстание продолжалось несколько дольше, подавить его удалось только 3 сентября.
После этого центральные газеты о событиях в Грузии больше не упоминали.
Между тем Декларация оказалась секретом Полишинеля. О ней узнали все жители Закавказья, так как без каких-либо купюр её прочитал Орджоникидзе, выступая на заседании Тифлисского городского совета 5 сентября. В тот самый день, когда обеспокоенный событиями на родине Сталин обратился в ПБ со своими предложениями. Орджоникидзе прочитал декларацию, так как она прямо или косвенно подтверждала всё то, что он счёл нужным поведать во всеуслышание.
Первый секретарь Заккрайкома задался вопросом: кто восстал? И ответил на него, пренебрегая правдой. «К нашему счастью, — рассказал он, — грузинское крестьянство не пошло за этой сволочью. Кто «восстал»? Кто принял участие в этом “востании”? Прежде всего, основной группой повстанцев мы имеем всех князей Церетели, всех дворян Абашидзе, всех дворян Абдушелишвили и других… Затем “восстало” грузинское офицерство. Оно приняло самое активное участие, оно являлось организующим центром».
Следующий вопрос — кто подтолкнул их всех на восстание? Оказывается, «в том, что произошло в Грузии в эти дни, повинны не только авантюристы-меньшевики, но, главным образом, французское правительство». И свёл всю проблему Орджоникидзе к простому повторению того, «что было в России при выступлении эсеров вместе с Колчаком, меньшевиков — с Деникиным и Колчаком, и где только эти господа побеждали, сейчас же появлялись махровые черносотенцы — помещики и протягивали свои руки к земле, которая уже была отдана крестьянам».
Орджоникидзе не только попытался свести суть восстания к заурядной классовой борьбе, но и поставить жирную точку на происшедшем. «Вся эта банда, — сказал он, подразумевая повстанцев, возглавлялась Паритетным комитетом, ныне в полном составе “заседающем” в ГрузЧК, у товарища Берии»{410}. Ни словом не обмолвился, что эти самые члены Комитета уже расстреляны.
Совершенно иное волновало Москву. 18 сентября ПБ, выслушав Менжинского и Чичерина, приняло хотя и достаточно жёсткое, но не окончательное решение. «Признать, — отметило оно, — что Заккрайком не учёл международного значения событий в Грузии, ввиду чего проводил политику расстрелов без санкции ЦК». Вспомнив о рекомендациях Сталина, предложил: «Для выяснения причины восстания и выработки мер улучшения положения в Грузии создать комиссию в составе тт. Молотова, Менжинского, Орджоникидзе, Квиринга (первый секретарь ЦК компартии Украины. — Ю.Ж.) и Зеленского с месячным сроком работы».
Тем же решением ПБ поручило Орджоникидзе и Чичерину «составить осведомительную справку о событиях в Грузии для полпредов», а ещё одним, принятым в тот же день — Томскому, которому следовало «дать в печать открытое письмо к одному из лидеров западно-европейского движения (профсоюзного. — Ю.Ж.) в ответ на соответствующий запрос (заранее согласованный.— Ю.Ж.) с разъяснением событий в Грузии»{411}. Волне резкой критики действий советской власти при подавлении «социалистического» восстания, захлестнувшей мировую прессу, следовало противопоставить хоть что-то.
Окончательное же объяснение грузинских событий и их оценка, существенно отличавшиеся от предложенных поначалу Орджоникидзе, прозвучали только на октябрьском пленуме ЦК. После завершения работы комиссии Молотова, который и разглядел в частом случае общее.
«Самым крупным фактом, — сказал Вячеслав Михайлович, — характеризующим настроение деревни, должны быть признаны события в Грузии. Вам всем известно, что Грузия в целом не была объята восстанием. Но, вместе с тем, также известно, что два уезда в Грузии были довольно серьёзно задеты восстанием, что в этих двух уездах участвовали (в восстании. — Ю.Ж.) тысячи крестьян, а в третьем, Гурийском, было определённо массовое восстание. Там поголовно всё крестьянство пошло в прямое и открытое восстание».