Так начала утверждаться идея индустриализации страны, Та самая, о которой прежде говорил Троцкий, так и не сумевший четко сформулировать свой замысел. Только из-за того, что все внимание концентрировал на преобразовании роли Госплана, уходя от того, ради чего его следует реформировать. Главным для Троцкого оставалась неуёмная страсть выстроить такую конструкцию системы управления, которая стала бы всеобъемлющей, универсальной. Годилась бы и для партии — в первую очередь, и для государства, а вместе с тем и для экономики.
Теперь же, после докладов Сокольникова, Фрунзе и Дзержинского, всё представало в убеждающей ясности. Отныне бюджет не просто наполнялся, и в том числе за счёт акциза на водку.
На внутреннем рынке появятся те самые свободные деньги, которых столь остро не хватало все три года финансовой реформы. Они же позволят восстановить, модернизировать промышленность. И тяжёлую, и лёгкую. Позволят насытить деревню не только ширпотребом, жатками и сеялками, но и тракторами, грузовиками. Дадут армии современное вооружение, включая — в близкой перспективе — самолёты и танки.
Так, доклад Дзержинского, основанный на фундаменте «градусных» доходов, обозначил альтернативу преподносившемуся как единственная дорога в светлое будущее крестьянско-торговому НЭПу — индустриализацию. Широкомасштабную. Однако такой неожиданный крутой поворот оставался для членов РКП недостаточно обоснованным теоретически. Вот почему ни сам доклад Дзержинского, ни резолюция, принятая по нему» не публиковались. Для того решили подождать одобрения, санкции более высокого партийного ареопага. А так как созывать съезд из-за «дела» Троцкого пока остерегались, решили проблему вынести на очередную, 14-ю, партконференцию, открытие которой назначили на вторую половину апреля, через два месяца.
На ней предполагалось дать требуемое теоретическое объяснение нового экономического курса с требуемыми ссылками на Ленина, а не на Маркса, ибо тот категорически отрицал саму возможность пролетарской революции в странах, менее развитых, нежели Англия, Германия, Соединённые Штаты. Сделать же первый шаг на таком непростом пути доверили Сталину, который ещё в дни всеобщего осуждения «Уроков Октября» уже затронул эту тему.
20 декабря 1924 года «Правда» опубликовала его статью «Октябрь и теория “перманентной революции” Троцкого», в которой генсек вначале процитировал Ленина «Возможна победа социализма, — писал Владимир Ильич, — первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой капиталистической стране».
Правда, Ленин не уточнял, что имеет в виду именно Россию, а не Англию или Германию. Но Сталина такая деталь отнюдь не смутила. Он на свой лад развил, объяснил мысли вождя:
«Для полной победы социализма, для полной гарантии от восстановления старых порядков необходимы совместные усилия пролетариев нескольких стран. Слов нет, что без поддержки вашей революции со стороны пролетариата Европы пролетариат России не мог бы устоять против общего напора… Хватало ли всего этого для того, чтобы отбить атаки империалистов и завоевать себе необходимую обстановку для серьёзной строительной работы? Да, хватало. Есть ли у нас, таким образом, благоприятные возможности для серьёзной строительной работы, чтобы двинуть вперёд дело организации социалистического хозяйства? Да, есть»{460}.
Только для того, чтобы опровергнуть Троцкого, утверждавшего, что социалистическая революция в России сможет победить лишь при поддержке победоносной революции европейского Пролетариата, Сталин и использовал слово «полная». Следовательно, подразумевал он, есть ещё и не полная победа. Такая, как в СССР. И заключается она в том, что имеется возможность строить социалистическую экономику, не более того. Опять же подразумевая, но не говоря того прямо — до полной победы революции в Европе.
Полагая, что такого, построенного на недомолвках, объяснения явно недостаточно, и, ко всему прочему, оно вполне может затеряться в огромной статье, в которой читатель прежде всего станет искать разъяснение «перманентной революции», её опровержение, Сталину пришлось в ближайшие дни вернуться к наиважнейшему вопросу. Уже после пленума, 24 января в «Правде» была опубликована его предельно короткая заметка под явно надуманным предлогом — как якобы ответ некоему «Д-ву». Целиком посвященная одной единственной теме.
«Я думаю, — писал Сталин, — что Вы плохо читали статью, иначе Вы обязательно нашли бы там цитату из статьи Ильича, говорящую о “победе социализма в одной стране”. Если Вы прочтёте статью вдумчиво, должно быть поймете, что речь идёт не о полной победе, а о победе социализма вообще, т.е. о том, чтобы прогнать помещиков и капиталистов, взять власть, отбить атаки империалистов и начать строить социалистическое хозяйство… Но полная гарантия от реставрации может быть обеспечена лишь в результате “совместных усилий пролетариев нескольких стран”.
Глупо было бы, — продолжал Сталин, начинать Октябрьскую революцию в России при убеждении, что победивший пролетариат, России при явном сочувствии со стороны пролетариев других стран, но при отсутствии победы в нескольких странах, “не может устоять против консервативной Европы”. Это же не марксизм, а самый заурядней оппортунизм, троцкизм и всё что угодно…
Допустим, — развивал мысль Сталин, — что в течение пяти — десяти лет существования советского строя в России не будет ещё революции на Западе… Думаете ли Вы, что за эти пять — десять лет наша страна будет заниматься толчением воды, а не организацией социалистического хозяйства? Стоит поставить этот вопрос, чтобы понять всю опасность теории отрицания победы социализма в одной стране»{461}.
К той же, не очень приятной для него проблеме, по сути ревизии учения уже не только Маркса, но и Ленина, только на самой 14-й партконференции, открывшейся 27 апреля 1925 года, обратился и Зиновьев. Ему пришлось мужественно признать: его прогнозы о скорой победе революции в Германии, которая и разрешит все экономические проблемы России, оказались несостоятельными. Новый же взгляд в будущее он, как и Сталин, прикрыл игрой слов. Раздвоил привычный термин «революционная ситуация».
Зиновьев предложил рассматривать революционную ситуацию как «вообще», так и «непосредственную». Заодно поступить также и с понятием «стабилизация капитализма». Понимать под ним стабилизацию «вообще» и «частичную». Поспешил пояснить: это не его личное мнение, а решение последнего, V расширенного, пленума ИККИ, состоявшегося в конце марта — начале апреля текущего года.
Лишь затем Зиновьев перешёл к иному. Изложил своими словами то, что было написано Сталиным. Опять же ссылаясь на Ленина, напомнил делегатам: «построение социализма в такой стране, как наша», вполне осуществимо, но лишь при условии, «если мы будем обеспечены от международного вмешательства». Однако добавил, что «окончательная победа возможна только в международном масштабе… Без международной революции наша победа непрочна и неокончательна». И с обычным оптимизмом заключил:
«Нашу страну с её патриархальщиной, обломовщиной, полудикостью можно переделать в социалистическую»{462}.
Необходимость самим заниматься собственной экономикой ни у кого не вызвала возражений. К сложившемуся положению за последние полтора года уже привыкли. Зато неявное обсуждение вопроса — как это делать, каким путём пройти ближайшие десятилетия — показал, что большинство в руководящей группе всё ещё остается на старых позициях. Пока исключает переход к индустриализации.
Каменев, открывая конференцию, наперекор всем фактам, изложенным на последнем пленуме, преподнес в превосходной степени то, что назвал чертами, характерными для переломных моментов жизни страны и партии. К первой черте отнёс темп роста промышленности, который якобы «за последний отрезок времени превзошёл все наши ожидания». Ко второй — то, что «сняты всяческие рогатки с развития производительных сил в деревне, устранены остатки хозяйничанья типа военного коммунизма». Третьей же стала «частичная стабилизация капитализма» в мире.
Столь предвзятую, категорическую оценку ситуации породило не трезвое восприятие действительности, а всего лишь привычное желаемое. Оно-то и заставило Каменева — вослед Зиновьеву, заявить весьма неопределённо: «Социалистическое общество мы начали строить. Мы его строим, мы его несомненно построим». Но как, каким именно образом, он не стал уточнять, хотя и установил сроки достижения цели. Разумеется, сославшись на Ленина как на Святое писание. Мол, «десять-двадцать лет правильной политики по отношению к крестьянству (выделено мной. — Ю.Ж.), и победа в мировом масштабе обеспечена»{463}.
Последующие доклады, прозвучавшие на конференции, говорили все о том же. О приверженности к привычному, хотя так и не оправдавшему себя НЭПу, вызванному к жизни победой пролетарской революции в сугубо крестьянской стране. Необходимостью заботиться о подъёме не промышленности, а только сельского хозяйства, испытывающего постоянные спады из-за непрекращающихся засух. Ведь стране крайне необходим был хлеб. Для экспорта, для получения твёрдой валюты, позволявшей покупать за рубежом тракторы и другую сельскохозяйственную технику. Станки, машины для заводов. Ширпотреб.
Волновало партию и само крестьянство. Ведь рыночные отношения в деревне неумолимо вели ко все более и более углублявшемуся расслоению. К упрочению позиций кулачества не только экономических, но и политических, что продемонстрировали только что прошедшие выборы в местные советы. С точки зрения ЦК — «сорванные» этими самыми кулаками. В действительности — просто не давшие коммунистам и беднякам большинства.