В середине второго курса Кэтрин вдруг пришло в голову, что она, пожалуй, единственная девственница на весь студенческий городок. В детстве и отрочестве она слышала, как подростки обсуждали секс, и долетавшие до ее ушей случайные обрывки фраз на эту тему казались ей замечательными. Однако Кэтрин страшно боялась, что, когда она достигнет половой зрелости, секс уже не будет для нее источником радости. Судя по всему, она оказалась права. По крайней мере для нее так и вышло. Создавалось впечатление, что в университете говорили только о сексе. Его обсуждали в общежитии, на занятиях, в умывальных и в «Насесте». Кэтрин была потрясена откровенностью высказываний.
– Невероятно! Джерри просто Кинг-Конг!
– Ты это о чем, о его члене или мозгах?
– Деточка, ну зачем ему мозги?! Я шесть раз кончила с ним прошлой ночью!
– А ты пробовала с Эрни Роббинсом? Сам-то он мал, а член у него что надо!
– Алекс сегодня назначил мне свидание. Как с ним?
– Да никак. Не утруждай себя понапрасну. На прошлой неделе он завел меня на пляж, стащил с меня трусы и стал лапать. Я тоже пошарила у него между ног и ничего там не нашла.
Все захохотали.
Кэтрин считала подобные разговоры вульгарными и отвратительными, но все же старалась не пропустить ни слова. Это напоминало мазохистское упражнение. Когда девушки рассказывали о своих достижениях в области секса, Кэтрин представляла себя в постели с мальчиком, который занимается с ней самой бешеной, самой неистовой любовью. Она даже испытывала боль в паху и изо всех сил старалась упереться кулаками в бедра, чтобы, причиняя себе физическую боль, заглушить другую боль, душевную. «Боже мой! – думала она. – Я так и умру девственницей, единственной девятнадцатилетней девственницей Северо-Западного университета! Да что там университета, наверное, всех Соединенных Штатов! Девственница Кэтрин! Церковь причислит меня к лику святых, и перед моим изображением раз в год будут зажигать свечу. Что же со мной делается? – убивалась она. – Сама знаешь что, – распаляла она себя. – Никто не предлагает тебе заняться любовью, а ведь этим можно заниматься только вдвоем. Я хочу сказать, если делать это по всем правилам, то нужна пара».
В разговорах о сексе девушки чаще других упоминали имя Рона Питерсона. За свои спортивные достижения он получил поощрительную стипендию, дающую право на учебу в Северо-Западном университете, и там он стал не менее популярен, чем в средней школе. Его избрали старостой курса. Кэтрин увидела его в первый день занятий на уроке латинского языка. Он выглядел еще лучше, чем в школе. Он заметно поправился, и на лице у него появилось суровое выражение зрелого мужчины, которому все нипочем. После урока он подошел к ней, и у нее бешено забилось сердце.
– Кэтрин Александер!
– Привет, Рон.
– Ты тоже учишь латынь?
– Да.
– Тогда мне здорово повезло.
– Это почему же?
– Как почему? Да потому что я ни черта не смыслю в латинском, а ты у нас гений. Мы с тобой споемся. Что ты делаешь сегодня вечером?
– Ничего особенного. Ты что, хочешь, чтобы мы вместе позанимались?
– Давай-ка пойдем на пляж, чтобы нам никто не мешал. А позаниматься мы сможем в любое время.
Он уставился на нее.
– Эй!.. Э-э-э?.. – старался он вспомнить ее имя.
От неожиданности она сделала глотательное движение и чуть сама не забыла, как ее зовут.
– Кэтрин, – выпалила она. – Кэтрин Александер.
– Да, точно. Ну как тебе здесь?! Отличное местечко, верно?
Она попыталась придать своему голосу пылкую заинтересованность, чтобы угодить ему, согласиться с ним, расположить его к себе.
– О да, – начала она с чувством, – это самое...
Он разглядывал потрясающую блондинку, ждавшую его у дверей.
– Ладно, еще увидимся, – сказал он и направился к блондинке.
На этом и закончился рассказ о Золушке и Прекрасном принце, подумала Кэтрин. Стали они жить счастливо, он в своем гареме, а она в продуваемой ветрами пещере в Тибете.
Время от времени в студенческом городке на глаза Кэтрин попадался Рон. Каждый раз он был с новой девушкой, а иногда с двумя или тремя. Боже, неужели он никогда не устает, удивлялась Кэтрин. Она все еще надеялась, что в один прекрасный день он обратится к ней за помощью по латинскому языку, но он больше ни разу не заговаривал с ней.
По ночам, лежа в своей одинокой постели, Кэтрин думала о всех других девушках, занимающихся любовью со своими молодыми людьми, и продолжала мечтать о Роне Питерсоне. Она представляла себе, как он раздевает ее, а она медленно снимает с него одежду, совсем как в любовных романах: сначала рубашку, мягко касаясь руками его тела, потом брюки и, наконец, трусы. Он берет ее на руки и несет на кровать. Однако тут ее всегда подводило природное чувство юмора, и, потянув мышцы, Рон ронял ее на пол и падал сам, стеная и катаясь по полу от боли. Идиотка, ругала она себя, ты не можешь нормально заниматься этим даже в мечтах. Может, ей пойти в монастырь? Кэтрин очень интересовало, бывают ли у монахинь эротические сновидения и считается ли у них онанизм грехом. Она также задавалась вопросом, вступают ли монахи в половую связь с женщинами.
Она сидит в объятом прохладой тенистом дворике красивого старинного аббатства, расположенного недалеко от Рима, поигрывая пальцами в нагретой солнцем воде заросшего пруда, в котором плавают рыбки. Вдруг открывается калитка, и ей навстречу идет высокий священник в широкополой шляпе и длинной черной сутане, как две капли воды похожий на Рона Питерсона.
– Ah, scusi, signorina[2], – в смущении бормочет он, – я не знал, что у меня посетитель.
Кэтрин вскакивает на ноги.
– Мне не следовало заходить сюда, – говорит она извиняющимся тоном. – Но место такое красивое, что я не удержалась и решила тут немного посидеть. Вот сижу и упиваюсь красотой.
– Вы мой самый желанный гость. – Он наклоняется к ней, сверкая черными глазами. – Mia cara[3]... я обманул вас.
– Обманули?
– Да. – Он смотрит ей прямо в глаза своим пронизывающим взглядом. – Я знал, что вы здесь, потому что шел за вами.
Она чувствует приятную дрожь во всем теле:
– Но... но ведь вы священник.
– Bella signorina[4], я прежде всего человек, а потом уже священнослужитель.
Он бросается к ней, чтобы заключить ее в объятия, но нечаянно наступает на полу сутаны, спотыкается и падает в пруд.
О черт!
Каждый день после занятий Рон Питерсон заходил в «Насест» и усаживался в кабинке, расположенной в глубине зала. К нему быстро присоединялись друзья, и Рон оказывался в центре оживленной беседы. Когда Кэтрин стояла за прилавком у кассы, Рон, войдя в зал, всегда дружелюбно, но рассеянно приветствовал ее кивком головы и проходил мимо. Он ни разу не назвал ее по имени. Он его попросту забыл, печалилась Кэтрин.
Тем не менее каждый раз, когда он входил в зал, она широко улыбалась ему и ждала, что он поздоровается с ней, попросит свидания, стакан воды, ее невинность – все, что ему только захочется. Ведь он относится к ней так, словно она не человек, а какой-то неодушевленный предмет. Наблюдая за присутствующими в зале девушками и непредвзято оценивая их, Кэтрин пришла к выводу, что она красивее их всех, кроме одной – приехавшей с юга блондинки с потрясающей внешностью по имени Джин-Энн, с которой Рона видели чаще всего, и, уж конечно, Кэтрин много умнее всех их, вместе взятых. Так что же, скажите на милость, с ней не так? Почему никто не приглашает ее на свидание? Об этом она узнала на следующий день.
Кэтрин быстро шла через студенческий городок. Ей нужно было вовремя попасть в «Насест». Вдруг она заметила, что по зеленой лужайке прямо к ней идет Джин-Энн с какой-то брюнеткой.
– Познакомься, это Мисс Большие Мозги, – представила ее своей спутнице Джин-Энн.
«И Мисс Большие Титьки», – с завистью подумала Кэтрин, а вслух произнесла:
– Какая убийственная характеристика. Ты делаешь успехи в изящной словесности.
– Ладно, не прибедняйся, – сухо заметила Джин-Энн. – Тебе самой впору преподавать литературу. Кстати, ты ведь и еще кое-что можешь нам преподать, детка.
Она сказала это таким тоном, что Кэтрин начала краснеть.
– Я... я не понимаю.
– Да оставь ты ее в покое, – вмешалась брюнетка.
– Это почему же? – вызывающе спросила Джин-Энн. – Что она о себе воображает?
Она повернулась к Кэтрин:
– Хочешь знать, что о тебе говорят?
– Да.
– Ты лесбо.
Пораженная Кэтрин в растерянности уставилась на нее.
– Я – что?
– Лесбиянка, моя крошка. Нечего пудрить всем мозги и строить из себя святошу.
– Но... это же смешно, – пробормотала Кэтрин.
– Неужели ты взаправду веришь, что можешь вешать людям лапшу на уши? – спросила ее Джин-Энн. – Да на тебе пробу негде ставить!
– Но я... я никогда...
– Все парни здесь готовы переспать с тобой, а ты им не даешь.
– Я не знала, – проболталась Кэтрин.
– Проваливай, – отрезала Джин-Энн. – Ты не нашего поля ягода.
Подруги ушли, а потрясенная Кэтрин осталась стоять на месте, тупо смотря им вслед.
Лежа в постели этой ночью, Кэтрин не могла уснуть.
– Сколько тебе лет, мисс Александер?
– Девятнадцать.
– Вступала ли ты в половую связь с мужчиной?
– Нет.
– Нравятся тебе мужчины?
– А кому они не нравятся?
– У тебя когда-нибудь возникало желание заняться любовью с женщиной?
Кэтрин долго и мучительно думала над этим. Раньше она иногда увлекалась девочками и женщинами-учителями в школе, что было вполне естественно для ее детского возраста. Она попробовала представить себе, что занимается любовью с женщиной. Ее тело находится в объятиях другой женщины, которая целует ее в губы и ласкает мягкими женскими руками. Кэтрин невольно содрогнулась.