о человек, как и Захар, ушли из проекта сами. А Райский, видя, как тают их ряды и считая дни до конца полготовки, начал все чаще думать о том, что у него есть реальные шансы попасть в космос и что с каждым отсеянным конкурентом эти шансы растут. Он старался отгонять от себя эти мысли, боясь обрадоваться раньше времени, а потом разочароваться, но робкая надежда на успех возвращалась к нему снова и снова, становясь все более сильной. И в один прекрасный день эта надежда оправдалась.
Секретарша одного из руководителей центра подготовки отыскала его в спортивном зале: накануне врач Райского обнаружил у него полтора «лишних» килограмма, и молодой человек все утро провел на тренажерах, торопясь избавиться от них до следующего осмотра. Девушка каким-то испуганным шепотом сообщила, что его хочет видеть Виктория Мон — «для очень серьезного разговора» и что лучше всего ему бежать к ней прямо сейчас, а то потом у нее будут другие важные дела. Надо ли говорить, что к административному корпусу, где она во время своих приездов в Космический городок занимала один из пустующих кабинетов, Райский несся, как на крыльях, готовый сбить с ног любого, кому не посчастливилось бы встать на его пути? Он без передышки взлетел на четвертый этаж и уже хотел с той же скоростью рвануть по коридору, когда услышал впереди гневные женские крики. Удивленно прислушавшись, Райский остановился: в центре подготовки кричать было не принято, да и повода для этого почти никогда не возникало.
— …другая бы гордилась такими детьми! — долетел до него чей-то возмущенный голос, эхом отдающийся в длинном пустом коридоре. Ответом ему были какие-то странные звуки, больше всего похожие на всхлипывания.
— Да идите вы к черту! — выкрикнул тот же голос, и где-то вдалеке со звуком пушечного выстрела захлопнулась дверь. Райский пожал плечами и свернул с лестницы в коридор. Навстречу ему попалась сгорбленная незнакомая женщина, прижимающая к заплаканному лицу платок, что заставило его еще раз безмерно удивиться. Впрочем, решил Лев, начальственные разборки его не касаются. Да и вообще, ему надо спешить — просто так Мон к себе в срочном порядке не вызывает, тут явно что-то важное. Координатор «Лунного проекта» сама распахнула дверь после его неуверенного стука и в первый момент, как показалось Райскому, резко вздохнула, словно собираясь что-то крикнуть. Но уже в следующую секунду облегченно улыбнулась и впустила его в кабинет:
— Это вы, Лев Борисович… Проходите, пожалуйста.
— Что-нибудь случилось? — осторожно поинтересовался молодой человек. Виктория прошла к своему столу, села в мягкое кожаное кресло и устало откинулась на его спинку:
— Да нет, все в порядке. Просто иногда эти обыватели становятся совсем невозможными. Дай им волю — и детей, и мужей веревками бы к себе привязывали и никуда не отпускали. Такая мерзость… Райский понимающе покивал, и его собеседница снова тяжело вздохнула:
— Ладно, у нас с вами разговор не об этом. Вы, мне кажется, догадываетесь, для чего я вас сюда пригласила?
— Нет, Виктории Юлиановна, — пробормотал Лев неуверенно. — Хотя… Да, по-моему, догадался!
— Вы один из главных кандидатов в полет, — в один миг развеяла она все его сомнения. — Почти все члены комиссии одобряют вашу кандидатуру. Так что, если не случится никакого форс-мажора, первым пилотом «Триумфа» будете вы. Она говорила что-то еще, про то, что теперь Райскому необходимо особенно строго соблюдать режим и не отлынивать ни от каких процедур и осмотров, но молодой человек почти ничего не слышал. В голову лезли совершенно посторонние, да и вообще какие-то дурацкие мысли: «Где-то теперь Захар, вот бы он обзавидовался! Слышала бы это наша воспиталка из детдома! А что это у Мон на столе стоит? Ее фотография с двумя мальчишками — надо же, вот бы никогда не подумал, что у нее есть дети…»
— Скажите, пожалуйста, а кого вы хотите сделать вторым пилотом? — спросил он, когда сумбур в его голове немного улегся, а координатор закончила свою речь.
— Я думаю, это будет Николай Петров, — ответила она. — Кое-кто из руководства пока еще сомневается, но показатели у него тоже очень хорошие. Лев обрадованно заерзал на стуле. Петрова он помнил — совсем еще молоденький мальчишка, в центр подготовки приехал прямо из университета. Райский часто помогал ему на занятиях, особенно после того, как расстался с Захаром, и Петров относился к нему с нескрываемым уважением, как к непоколебимому авторитету. А космическими полетами бредил еще сильнее, чем сам Райский, так что о совместимости их характеров можно было особо не беспокоиться. Попрощавшись с Викторией, Лев отправился разыскивать своего предполагаемого напарника — раз уж им, возможно, придется вместе лететь на Луну, то неплохо будет познакомиться с ним еще ближе. Но в тот день поговорить с молодым Николаем ему не удалось. Не найдя его ни в комнатах для занятий, ни в спортзале, ни в столовой, Райский отправился в общежитие и, подбежав к его входу, обнаружил там испуганно перешептывающуюся толпу жильцов.
— В чем дело, что тут происходит? — попытался он протолкнуться к двери.
— А ты еще не знаешь? — откликнулись сразу несколько голосов. — Утром был пожар — в кабинете с барокамерами. Что-то там замкнулось…
— Кто-нибудь пострадал? — почему-то Райский испугался, что в загоревшемся здании мог оказаться Петров, но услышанный им ответ ужаснул его больше:
— Братья Хвостовы. Оба. Их не успели выпустить… Хвостовы с самого начала жили в том же корпусе, что и Райский, и были веселыми, компанейскими ребятами, нередко устраивавшими в общаге «несанкционированные» вечеринки и наутро получающими выговоры за нарушение дисциплины. Представить себе, что их больше нет в живых, было не просто трудно — почти невозможно.
— А… А чего здесь все толпятся? — только и смог спросить Лев.
— Там их родители, — объяснили ему. — Как раз сейчас за их вещами пришли. Ну и…
— Ясно… — Райский поморщился. Родители Дмитрия и Максима Хвостовых жили неподалеку от Космического городка, в одном из окружавших его поселков. Должно быть, им сразу же сообщили о пожаре и они немедленно помчались в центр подготовки… Вот только какого лешего все добровольцы сюда сбежались? Любопытно стало посмотреть на тех, кто только что потерял обоих своих детей?! Хотя, может быть, он несправедлив к ним, может быть, они просто хотели что-нибудь сказать этим людям, как-то их поддержать?.. Так или иначе, но ни поглазеть на старших Хвостовых, ни поговорить с ними никому все равно не удалось: из общаги те вышли через черный ход, и Райский, поднявшийся к тому времени к себе в комнату, успел лишь увидеть в окно, как они медленно шли в сторону главных ворот, ссутулившись и опустив голову. Фигура одетой в темное платье женщины показалась ему смутно знакомой, но где именно он мог ее видеть, Лев так и не вспомнил. И опять по городку ходили сплетни и слухи о том, что за лежащими в барокамерах добровольцами никто не наблюдал и что в том кабинете вообще никого не было, хотя проводящие испытание специалисты обязаны были находиться там неотлучно, а вот куда они ушли и почему в таком серьезном заведении, как центр подготовки космонавтов, вообще стал возможен банальнейший пожар, никто не знает и вся информация об этом деле тщательно скрывается. А потом было новое общее собрание, где Виктория Мон опровергала все эти домыслы и убеждала всех сомневающихся, что никто в центре своими обязанностями не пренебрегал и что все виновные в пожаре, разумеется, будут наказаны, а сгоревшие в барокамерах Хвостовы прекрасно знали, что подготовка к полету — опасное дело, и при зачислении в центр сами согласились на все испытания. И где она все тем же уверенным в себе, хотя и немного раздраженным тоном советовала кандидатам в космический полет поменьше слушать разные досужие разговоры и побольше думать о вечных ценностях — о том, к чему они все здесь стремятся, о том, ради чего братья Хвостовы отдали свои жизни. А Райский снова стыдился своих сомнений по поводу этого пожара и давал себе слово обязательно пройти всю подготовку до конца и сделать все возможное, чтобы в первый полет взяли именно его и никого другого. И точно такие же эмоции он, к огромной своей радости, читал на лице сидящего рядом с ним Коли Петрова.
После того, как обе их кандидатуры были окончательно утверждены на «самом-самом высоком уровне» и названы в теленовостях, в Космический городок приехал Захар Волков. Он сердечно поздравил обоих «без пяти минут космонавтов» и потащил их в «Черную дыру», где к ним быстро присоединились два дублера и еще несколько добровольцев, не успевших уехать из центра. Одним словом, вечер, несмотря на отсутствие нормальной выпивки, прошел бурно и весело. Время от времени Лев посматривал на Захара, удивляясь его жизнерадостному настроению и той непритворной радости, с которой он болтал со старыми товарищами. В его представлении бывший кандидат в полет на Луну должен был теперь всю жизнь мучиться мыслями о том, кем он мог бы стать, если бы не испугался испытаний, и вообще чувствовать себя жалким и несчастным. Но как ни старался он отыскать на его лице признаки грусти, зависти или недовольства собственной жизнью, ничем подобным там даже не пахло. А еще через месяц Лев Райский стал первым человеком, ступившим на обратную сторону Луны. Он стоял внутри огромного кратера, который теперь наверняка будет назван его именем, смотрел на поднимающуюся перед ним горную цепь, освещенную ярким прожектором космического челнока под названием «Триумф», и понимал, что вот теперь, наконец, к нему пришло ощущение полного, запредельного счастья. Почему-то раньше он ничего такого не чувствовал: ни когда проходил последнюю проверку у врачей, ни когда поднялся в челнок, ни когда «Триумф» пересек земную орбиту и перегрузка сменилась долгожданной невесомостью… Головой вроде бы и понимал, что ему несказанно везет и что он просто обязан сходить с ума от радости, но особых эмоций почему-то не испытывал. И лишь теперь, когда он сделал первый шаг по этой серой каменистой поверхности, до него, наконец, дошло: это он, он, а не кто-то другой идет сейчас по единственному спутнику Земли, половина которого теперь будет принадлежать его стране.