Иванушка снова заглянул в деревянное ведро. И на него глянуло оттуда уже его собственное лицо: страшно напряжённое, но тоже — преисполненное печали.
Купеческий сын вскочил на ноги, почти не заметив боли, что пробила всё его тело. В ушах у него загрохотала кровь, а перед глазами поплыли пятна цвета ягод бузины. Со всего маху он ударил ногой по чёртову ведру — выплескивая из него всю воду, отшвыривая далеко в кусты. Пролетев по высокой дуге, оно ухнуло в густую зелень. А Иванушка едва не упал — как ни крути, а ноги плохо держали его.
Кое-как приняв устойчивое положение, он сунул замок обратно в карман — едва попал: руки ходили ходуном. «Надо было сжечь это ведро, а не пинать», — посетила купеческого сына запоздалая мысль. Он шагнул к бузинным кустам, заглянул под низко свисавшие ветви, но — ведра не увидел. Или оно откатилось слишком далеко, или рассыпались на части от удара о землю.
Иван хотел было раздвинуть кусты, протиснуться между ними — поискать дьявольский предмет. Но тут со стороны ворот погоста донесся голос Алексея:
— Иван Митрофанович! Вы где? Мы всё сделали, и солнце скоро зайдет!
— Да, — крикнул в ответ Иванушка, — я иду!
Хотел он того или нет, а им пора было возвращаться в город.
Зинина баушка шагнула в гостиную. И первым долгом подняла Валерьяна на ноги: не церемонясь, дернула его вверх, потянув за ворот больничного халата. Визитер что-то протестующе проскулил, но Агриппина Ивановна и ухом не повела. Так же, за шкирку — как нашкодившего щенка — она доволокла его до прежнего кресла и без всяких усилий в него забросила. Валерьян плюхнулся на сиденье так, что взлетели вверх его окровавленные ноги. И Зина отметила про себя: погрызенной оказалась только одна из них — левая. А правая и в самом деле была просто сбита при ходьбе босиком.
— Это что же, милостивый государь, вы тут вытворяете? — грозно вопросила пожилая женщина, а потом повернулась Зине: — И скажи мне, дорогая внучка, как этот умалишённый сюда попал?
Девушка уже открыла было рот, чтобы всё объяснить — оправдаться. Однако Валерьян Эзопов её опередил. Поспешно поддернув штанины, он произнёс — явно стараясь соблюсти достоинство:
— Зинаида Александровна впустила меня из благородных побуждений — чтобы спасти мне жизнь. И не вам, сударыня, попрекать меня тем, что я сделался умалишённым! Не вы ли о том в своё время и порадели?
Но Агриппина Ивановна, казалось, уже и не слушала его. Похоже, она сумела кое-что разглядеть, прежде чем визитер оправил на себе одежду. Зинина бабушка присела перед креслом, в котором он сидел — словно бы в глубоком книксене. И медленно подвернула левую штанину беглеца. Тот явно смутился: поджал босые пальцы, попытался спрятать ногу под кресло. Но не тут-то было: его левую щиколотку крепко держали.
— И давно этой с тобой приключилось? — Агриппина Ивановна подняла глаза на Валерьяна, а Зина подумала: не к добру, что её баушка перешла с ним на «ты».
— Позапрошлой ночью. Точнее: вчера на рассвете. — Визитер посмотрел на Агриппину Ивановну то ли с ужасом, то ли с надеждой. — А вам, вероятно, такие повреждения уже доводилось видеть?
Похоже было: он моментально позабыл, какие претензии имелись у него к пожилой женщине. Но та на его вопрос не ответила — только головой покачала, будто обдумывая что-то.
— Ну, так, — проговорила она, наконец. — Времени ещё не очень много минуло… И грызли они только одну ногу… А ну, покажи руки-то свои! — вскинулась она вдруг.
Валерьян беспрекословно закатал рукава халата и пижамной куртки. Зина заранее содрогнулась, представив, что может под ними оказаться. Но нет: бледная кожа на предплечьях визитера выглядела чистой и гладкой.
— Вот что, мил человек, — обратилась к нему Агриппина, по своему обыкновению меняя манеру речи на простонародную. — Я дам тебе отвар, который замедлит воздействие их яда. И, покуда нога твоя не заживет, ты останешься таким, как прежде. Это верный признак: у кого волкулаковы укусы зажили, тот уже сам — волкулак. Может, ещё неделю ты продержишься. Много — если десять дней. А там уж — не обессудь…
— Да неужто ничего нельзя с этим сделать?!
Зине показалось: Валерьян сейчас расплачется.
Но Агриппина Ивановна снова ему не ответила. Вместо этого велела:
— Расскажи-ка ты мне без утайки: как ты из сумасшедших палат дёру дал? И где потом тебя покусали? Да, и поведай: как ты сюда ухитрился попасть, раз уж внучка моя о том помалкивает.
Она бросила короткий взгляд на Зину, и та смущенно опустила глаза. А ведь ничего предосудительного она не сделала! Или — сделала?..
Агриппина же Ивановна отпустила ногу Валерьяна, поправив сперва на ней штанину. После чего подошла к диванчику, на котором Зина давеча дремала, медленно опустилась на него и взмахом руки показала внучке, чтобы и та садилась рядом.
И, когда они обе уселись, Валерьян принялся по второму разу излагать историю, которую Зина уже слышала.
Иван заметил исправника Огурцова и двоих городовых, когда ещё только подъезжал на Басурмане к алтыновскому доходному дому на Миллионной улице. Парамошу он ссадил ещё на Губернской; мальчик тут же помчался к матери. И там же остался Никита. А вот Алексей поехал вместе с хозяином: решил, что без посторонней помощи тот сейчас и с лошади не слезет, и в седло не заберётся.
— Мне нужно повидаться с Зинаидой Александровной, — сказал ему купеческий сын по дороге. — А ты сможешь вернуться на Губернскую, к Стеше и детям. И Басурмана с собой забери. А за мной часа через два пришли коляску.
Вот тут-то Иванушка и углядел исправника. Денис Иванович шёл вместе со своими спутниками прямиком к парадному крыльцу доходного дома. Причём, завидев купеческого сына, Огурцов как будто обрадовался.
— А, вот и вы! — Ивану показалось, что исправник с облегчением перевёл дух. — Очень, очень кстати, господин Алтынов, что и вы здесь! Тут, видите ли, происшествие случилось пренеприятное…
И купеческий сын подумал: этот понедельник с его пренеприятными происшествиями, похоже, не закончится никогда. А Денис Иванович Огурцов тем временем продолжал:
— Вам, вероятно, уже сообщили о побеге родственника вашего из дома скорби? Так вот: Эзопов Валерьян Петрович после этого расхаживал по Живогорску — попадался обывателям на глаза. И, вообразите себе, даже одежду казенную не сменил ни на что приличное! Хотя — чего ждать от умалишённого?.. А полчаса назад мне донесли: его видели как раз тут — возле вашего доходного дома. На улице он, правда, недолго ошивался — свернул за угол: к калитке, что ведёт в сад…
Но купеческий сын уже не слушал Дениса Ивановича. Не дожидаясь, пока Алексей поможет ему, он спрыгнул с жеребца — и едва не застонал от вспыхнувшей в спине боли. Однако не задержался ни на мгновение. Вперёд исправника Иван стал подниматься по ступеням крыльца: прихрамывая, и всё равно — чуть ли не рысью. А, едва войдя внутрь, сразу же поспешил к лестнице, которая вела наверх.
Зина почти не слушала Валерьяна, пока тот говорил. Всё это она уже слышала. Другие мысли занимали и тревожили её. Причём даже не все они были о Ванечке.
Она размышляла: откуда её бабушка узнала о невиданном бедствии, готовом обрушиться на Живогорск? Где она могла раньше видеть такие вот жуткие, будто примороженные укусы? И существует ли возможность исцеления для тех, кто пострадал от яда, переносимого, надо думать, слюной волкулаков?
А, главное, что будет, если исцелить этих несчастных не удастся? И сколько ещё народу в Живогорске оказалось погрызено? Сколько потенциальных оборотней уже расхаживает по городу: не ощущая боли от укусов, не догадываясь о своей грядущей участи? Или, может, когда они обратятся, их достаточно будет накормить церковными просфорами — ведь баушка говорила о таком способе. Не случайно же Зине привиделась во сне та сельчанка: Луша-просвирня!
«Если только, — мелькнуло в голове у девушки, — все эти волкулаки окажутся именно недобровольными оборотнями!..»
Однако потом мысли Зины всё-таки вернулись к жениху. Тот явно неспроста попросил прислать ему пистолет господина Полугарского и серебряные пули. И как же теперь Зина сожалела, что не отправилась сама на Губернскую улицу вместе с тем мальчишкой-посыльным: не добилась от Ванечки правды, для чего ему понадобился старинный пистолет?
Но тут Валерьян завершил свой рассказ и, поднявшись с кресла, шагнул к диванчику, на котором восседали Зина и её бабушка. И протянул к Агриппине Ивановне руку в таком жесте, будто молил о подаянии.
— Простите меня, госпожа Федотова, что я говорил вам дерзости! И прошу вас о снисхождении и помощи!
Зина чуть было не прыснула от смеха: ещё никто не называл её бабушку госпожой Федотовой. Однако уже в следующий миг желание смеяться у неё пропало.
Входные двери апартаментов вдруг распахнулись. И грохот раздался такой, словно в них врезался разъярённый бык — вроде тех, которых дразнят испанские тореадоры на своих безумных корридах. А следующий миг в гостиную ворвался Иван Алтынов, размахиваясь для удара правой рукой, в которой он сжимал что-то тяжёлое, с железным боком. И целил он этой железкой точнехонько в висок Валерьяну.
— Нет, Ванечка, нет! — Зина вскочила с диванчика, отпихнула в сторону Валерьяна, который застыл истуканом в своей дурацкой просительной позе, и схватила жениха за руки. — Он ничего плохого не сделал! Он тоже от волкулаков пострадал!..
Да и сам Валерьян, наконец, опамятовался: подался назад, спрятался за спинку кресла, в котором только что сидел. И у него были для этого основания. В глазах своего Ванечки поповская дочка прочла то, чего никогда прежде в них не видела: непреклонное намерение убить.
Впрочем, ей вполне могло это и померещиться. Ведь почудилось же ей, что она обожглась о тыльную сторону ладони своего жениха!
— Ай! — Зина отдернула пальцы от Ванечкиной руки. — Что это было?