Она поднесла свою руку к самым глазам: уже смеркалось, а лампы в комнате так никто и не зажег. Но никаких признаков ожога не увидела. Зато на подушечке большого пальца левой руки девушка обнаружила округлое, слегка размазанное красное пятно. Она решила бы: чернильное. Только где её жених мог бы перепачкаться красными чернилами?
Она перевела на него взгляд: никакой жажды убийства в светло-голубых глазах Ивана Алтынова больше не читалось. Он смотрел на Зину испытующе и встревожено.
— Что случилось, Зинуша? — спросил он.
А потом как бы с удивлением посмотрел на предмет в своей правой руке — завернутый в носовой платок дверной замок. И опустил его в карман сюртука.
«У тебя кровь на руке?» — хотела спросить Зина.
Однако не успела ничего произнести.
Валерьян, явно понявший, что его противник отвлекся, выскочил из своего укрытия и устремился к двери гостиной. Однако пересечь её порог не успел. На пути у него возникла вдруг фигура осанистого черноусого мужчины в полицейской форме: исправника Огурцова.
— Куда это вы, сударь, собрались? — грозно вопросил он.
Валерьян не ответил ему — попытался отпихнуть его с дороги. Но это оказалось примерно то же самое, что пытаться оттолкнуть кирпичную стену. И тогда беглец из сумасшедших палат совершил нечто такое, что Зина подумала: не зря его туда определили!
Отступив на пару шагов назад, он сделал коротенький разбег и ринулся на Огурцова головой вперёд — врезался макушкой в его массивный живот. Денис Иванович, не сдержавшись, издал матерное междометие, а затем выхватил из чёрной кобуры, что висела у него на поясе, никелированный револьвер с длинным стволом. И рукоятью его огрел Валерьяна по голове, когда тот вознамерился повторить свою атаку.
Иван издал протестующий возглас — как будто он сам и не пытался минуту назад раскроить череп своему родственнику! А Валерьян Эзопов рухнул на пол, глаза его закатились, и с уст сорвался хриплый стон.
Но даже не из-за этого Зина с ужасом уставилась на Дениса Ивановича Огурцова. Остатки дневного света, серым пологом падавшие из окна, позволили ей разглядеть не только полицейский револьвер, но и руку, его сжимавшую. Лишь на пару секунд запястье исправника показалось из-под рукава кителя — Денис Иванович тут же его одернул. Ещё раньше, чем сунул револьвер обратно в поясную кобуру. Но дочке протоиерея Тихомирова этих секунд хватило.
Всё, что находилось выше белой форменной перчатки исправника, выглядело словно кость, которую обглодали собаки. Но никакого дискомфорта Денис Иванович при этом явно не ощущал. А иначе как бы он сумел нанести этой рукой сокрушительный удар своему товарищу по несчастью: такому же «погрызенному», как он сам, Валерьяну Эзопову?
Эрик Рыжий обнаружил, что возле дома шастает чужак, вскоре после того, как солнце закатилось за горизонт. Котофей к тому времени уже с полчаса возлежал на крылечке кухни алтыновского дома: кухарка Стеша оставила открытой кухонную дверь, выходившую во двор, чтобы проветрить помещение на ночь. А сама вместе с Парамошей и Никитой ушла в людскую, где мальчишки, надо думать, рассказывали сейчас о своих приключениях.
Рыжий кот дремал вполглаза: ждал, когда вернётся хозяин. Эрик слышал, как на небольшом отдалении, в конюшне, ржал гнедой жеребец, на котором уезжал Иван. И, по всему выходило: тот и сам находился сейчас где-то в городе. Но домой всё не шёл.
Вечерний ветерок приятно обдувал Эрика: ерошил ему густую шерсть на загривке и на боках, доносил яблочную свежесть из обширного сада, что начинался в конце двора. И котофей совсем недавно перекусил примерно четвертью жареной курочки — Стеша расщедрилась. Однако ни то, ни другое не приводило рыжего зверя в привычное состояние довольства жизнью. И причина состояла не только в том, что его терзало подспудное беспокойство из-за длительного отсутствия Ивана. Было и что-то ещё…
Но что именно тревожило его, Эрик уразумел только тогда, когда разглядел в саду, за стволами старых яблонь, тёмную долговязую фигуру, будто переломленную в спине. Сумерки ничуть не мешали Рыжему: он видел сейчас не хуже, чем в ясный полдень. Так что сразу опознал того — кот в своих мыслях ни за что не стал бы именовать его человеком.
При виде чужака Рыжий вскочил на лапы: с поднявшейся дыбом шерстью, ощерившись, прижав уши. Но не издал при этом ни звука: совсем ему не хотелось, чтобы тот его заметил.
Между тем обладатель переломленной фигуры чуть пошевелился: повернулся к дому левой стороной, явно — чтобы лучше его видеть. Совсем не лишнее действие — ведь у того открыт был только один глаз: левый. А на месте его правого глаза виднелся только какой-то безобразный бугор, окантованный чёрным.
Так они и стояли: кот со вздыбленной шерстью глядел на одноглазого; сам одноглазый глядел на алтыновский дом. Но потом тот развернулся и пошагал через сад прочь — туда, где находилась калитка, выходившая на задворки близлежащих домов. Рыжий хорошо её знал.
Пару мгновений он просто глядел на удаляющуюся спину того. Шерсть котофея прилегла, а уши теперь просто стояли топориком. И вовсе не собирался Эрик ничего предпринимать в этой ситуации! Только вот — лапы вдруг сами собой вынесли его во двор, а после — в сад. И, припадая к земле, как во время охоты, кот Ивана Алтынова устремился следом за тем, кого его хозяин именовал дедулей.
Глава 8. Кот и купец-колдун
28–29 августа (9-10 сентября) 1872 года. Ночь с понедельника на вторник
За восемь лет своей жизни Эрик Рыжий бегал этой дорогой бессчетное число раз. Делал это и днём, и ночью, и в любое время года. Через алтыновский сад до калитки — которую он преодолевал в прыжке, если она бывала заперта. А потом — по неширокому проходу, что пролегал между чужими заборами и плетнями: на край города, откуда виднелся уже Духов лес. Бывало, что попутно Рыжий охотился на попадавшуюся ему под лапу мелкую живность: мышей-полевок, ящериц или зазевавшихся птиц. Иногда заглядывал он и в чужие сады: изучал там всё, порой ввязываясь в драки с местными котами. А порой и совершал амурные вылазки, чаще всего — в начале весны. Но никогда ещё рыжему зверю не доводилось проходить здесь в такой компании.
У кота трещала шерсть, словно в преддверии грозы. А на усах, как ему самому казалось, даже мелькали мелкие синеватые искры. Но, даже в пылу своей авантюрной погони, Эрик осознавал: никакой грозой сегодня и не пахнет. Темнеющее небо сияло звёздами, и можно было наблюдать жёлтый полукруг убывающей луны. А те разряды, что возникали сейчас в воздухе, исходили отнюдь не с небес. Их источник двигался сейчас шагах в десяти впереди Рыжего: с согнутой в дугу спиной, с правой рукой, которая выглядела длиннее левой.
Тот явственно испускал волны, невидимые даже кошачьему глазу, но совершенно реальные. Они создавали напряжение в воздухе — сродни предгрозовому. Однако они же удивительным образом приманивали Эрика. Именно из-за них он и вздумал пуститься в это немыслимое путешествие. Он ведь понимал: одноглазый не остановится на опушке Духова леса — непременно углубится в него. И знал, что сам он не свернет с пути: последует за ним.
Между тем луна хоть и светила, но словно бы с неохотой. И ни одного живого существа, даже самого крохотного, вроде ночных мотыльков, не попадалось им по дороге. Да что там — по дороге! Летними вечерами всегда лаяли где-нибудь живогорские псы. Вблизи или в отдалении, поодиночке или перебрехиваясь между собой. Рыжий никогда не заваливал ухо: вслушивался в из голоса. А ещё — всегда держал в поле зрения какую-нибудь верхотуру, недоступную для пустобрехов. Чтобы, в случае чего, сорваться с места и мчать со всех лап туда. Он повидал жизнь — не позволил бы пустобрехам подловить себя, как это произошло семь лет назад, когда он был ещё юным и неопытным котом.
Однако сегодня вечерние сумерки накрыли Эрика Рыжего, сопровождаясь полным безмолвием. И что же это получалось: живность попряталась куда-то по всему городу? Кот настолько удивился этому своему открытию, что не сразу уловил момент, когда одноглазый покинул безопасные задворки и вышел на почтовый тракт, отделявший Губернскую улицу от Духовского погоста и леса за ним. У последнего забора, на который, если что, можно было вскочить, Рыжий приостановился — и медлил до тех пор, пока тот не отдалился от него на добрый десяток шагов.
Кот понимал: открытое пространство всегда — угроза погибели. Да, короткие расстояния кошки преодолевают куда быстрее собак или даже более крупных хищников. Но кошачьи лапы не годятся для того, чтобы уходить от длительной погони. В случае опасности кошкам нужно как можно скорее найти укрытие: узкий продув подвала, дерево или высокий забор. А ничего этого на почтовом тракте не имелось.
Но котофей всё-таки решился. С самого начала знал, что решится. Если бы сейчас он отступил, то на кой чёрт вообще было красться за согбенной фигурой одноглазого «дедули»?! И Рыжий, оставив за спиной надежный забор, выбежал на пыльный тракт, где росли только чахлые кусты вдоль обочины.
Расплата за это не замедлила наступить.
Одноглазый шёл мимо придорожных кустов, уже начинавших желтеть, когда из-за них послышалось вдруг глухое ворчание. Эрик ощутил, как шерсть у него на загривке встаёт дыбом. И, быть может, успел бы повернуть назад — рвануть к спасительным задворкам с их заборами. Но зрелище, открывшееся в прогалине между кустами, отвлекло его: он потерял драгоценные мгновения.
Там, на привядшей осенней траве, лежал человек. Мертвец — как сперва решил Рыжий. Да и немудрено, что у него возникло такое впечатление. Мужчина, явно — не простонародного происхождения, и не какой-то пьянчуга, — лежал на земле, обнаженный до пояса. На нём оставались приличные партикулярные брюки и новые ботинки, однако ни пиджака, ни даже сорочки не было. А справа и слева к нему подступили две здоровенные чёрные собаки — как сперва показалось Эрику. Только потом до него дошло: это же те самые