собаки, что днём преследовали их тройку, когда он со своими людьми проезжал через Духов лес! И сейчас эти чёрные твари с упоением жрали: отрывали зубами куски плоти от рук лежавшего на земле человека и, почти не жуя, проглатывали их. А пожираемый не шевелился при этом и не издавал ни единого звука.
Но затем глаза полуобнаженного человека вдруг распахнулись. И он, будто почувствовав присутствие посторонних, повернул голову: посмотрел на проходившего мимо «дедулю». Да и тот явно обратил внимание на происходящее: сперва замедлил шаг, а после и вовсе остановился.
Вот это-то зрелище и замедлило кота: человек, которого пожирали заживо, не сопротивлялся и даже не орал — хотя находился в полном сознании. Эрик оторопело воззрился на полуголого — из обглоданных рук которого почему-то не текла кровь. И, когда чёрные волки бросили свою жертву — кинулись с двух сторон к Эрику и к «дедуле», — бежать было уже поздно.
И Рыжий сделал то единственное, что ему оставалось. Если бы у него нашлось время на обдумывание, он бы никогда не поступил так, но — времени у него не оказалось. Равно как и других возможностей. И котофей в два прыжка подскочил к дедуле, а затем одним махом, оттолкнувшись от земли всеми четырьмя лапами, запрыгнул на его согбенную спину. После чего в мгновение ока перебрался тому на плечо: вцепился когтями в чёрную расползавшуюся ткань его пиджака.
Иван видел, как в голову его родственника врезалась рукоять новейшего револьвера системы «Смит и Вессон». Однако предпринять ничего не успел. Боль снова прошибла снизу доверху его спину, когда он хотел кинуться к исправнику — придержать его руку. Всё, что удалось купеческому сыну — это сделать несколько неловких шагов к Валерьяну, когда тот уже лежал на полу. Иванушка склонился над ним — прошептал ему в самое ухо:
— Ответь: где сейчас мой дед? Куда ты его поместил?
Но беглец из сумасшедших палат вряд ли смог бы что-то ему сказать, даже если бы слышал заданный вопрос. Веки его затрепетали — вот и всё. Он даже не открыл глаз. И купеческий сын, встав в полный рост, двинулся на исправника:
— Вы что же это, милостивый государь, творите? Кто вам дал право бить душевнобольного человека? А если он после этого не выживет? Или окончательно повредится рассудком?
При иных обстоятельствах Денис Иванович дал бы купеческому сыну гневную отповедь. Но теперь он как-то опасливо поглядел Ивану за плечо — туда, где стояла Зина. После чего облизнул губы и вяло, чуть ли не запинаясь, произнес:
— Вы же видели: он первый на меня бросился…
А Зина с непонятной злостью ответила из-за спины Иванушки:
— Видели, да!..
Она явно хотела и что-то ещё прибавить, но тут в двери апартаментов вбежали двое городовых. Купеческий сын подивился, что они появились только теперь, однако этому тут же нашлось объяснение. Огурцов повернулся к своим подчиненным — и руки его сжались в кулаки.
— Я же велел вам: ждать в коридоре, пока я не позову! — гаркнул он.
— Но мы шум услыхали, ваше благородие! Думали: вдруг вам помощь нужна? — начал оправдываться тот полицейский, что был помоложе.
А вот его старший товарищ сразу заметил неладное. Он зажег наконец-то одну из ламп, что крепились к стенам гостиной, склонился над Валерьяном и, подвернув его левую штанину, с ужасом воззрился на ногу беглеца:
— Мать честная! Да, никак, и этого волки погрызли! Как же он ещё ходил-то?..
Тут и купеческий сын поглядел вниз — разглядел ногу своего родственника. А потом повернулся к Зине и Агриппине Ивановне — бросил на них вопросительный взгляд. Его невеста, однако, смотрела не на него: так и вцепилась глазами в исправника. И без конца тёрла большой палец левой руки указательным пальцем правой — словно бы пародируя жест леди Макбет.
А вот её баушка — та посмотрела Ивану прямо в глаза. И выговорила медленно, раздельно:
— Думаю, Иван Митрофанович, родственника твоего лучше обратно в дом скорби не отправлять. Вон — ему уже один раз удалось оттуда сбежать. И гляди, что с ним после этого приключилось!
Однако Иванушка ничего ей не ответил. Вместо этого он шагнул к Зине — взял её левую ладонь, повернул к свету. А потом выхватил из кармана сюртука свой носовой платок — принялся с остервенением тереть им большой палец девушки.
Но толку из этого не вышло никакого. Платок Ивана остался таким же белоснежным, как и тогда, когда он пытался очистить с его помощью свою собственную руку. Алое пятно будто впиталось в подушечку Зининого пальца.
Волки бросились на того с двух сторон: молча, не рыча — только раззявив жуткие пасти. Ужас обуял Рыжего: сумерки ничуть не помешали ему разглядеть, как на пыльный тракт падали с волчьих морд крупные капли слюны. Кот будто воочию увидел: твари кидаются на «дедулю», сбивают с ног, валят его навзничь. Но раньше, чем набрасываются на него, начинают рвать зубами самого Эрика. Пожирать его заживо — как поступали они с полуголым человеком, лежавшим на земле.
Но — котофей очень сильно недооценил одноглазого. Молниеносно дедуля выбросил вперёд правую руку — ту, что казалась длиннее левой. И сразу же стало ясно: это не было обманом зрения. Волки не успели ещё преодолеть и половины расстояния от придорожных кустов до дедули, а с его рукой уже произошли удивительные изменения. Случились они так быстро, что даже глаза Рыжего не сумели их уловить. Вот только что — правая рука того лишь на вершок больше выглядывала из-под пиджачного рукава по сравнению с левой. А в следующий миг она вдруг удлинилась настолько, что стала вдвое больше, чем рост одноглазого — который отнюдь не мог считаться коротышкой. И локтей на этой чудовищной конечности оказалось пять или шесть. Или, возможно, семь. Рыжий понимал, что означают числа, но считать умел плохо; так что вполне мог ошибиться.
Своей многосуставчатой ручищей дедуля и ухватил за шкирку первого из двух чёрных волков, когда тот оказался уже в двух шагах от него. Поднял его с земли так легко, словно это был новорожденный щенок. Зверь извернулся в воздухе и даже успел клацнуть зубами: хотел вцепиться в руку того. Но уже в следующий миг летел, кувыркаясь, по воздуху: описывая невероятно высокую дугу. И прямиком к чугунной ограде Духовского погоста, что находилась за трактом — не меньше, чем в тридцати шагах.
Ограда эта была раза в полтора выше человеческих роста и состояла из прутьев, которые увенчивались острыми наконечниками. Походили на пики, какие Рыжий видел у бравых казаков, когда их сотня проезжала пару лет назад через Живогорск. И чёрный волк, отброшенный дедулей, пролетел по воздуху все тридцать шагов, что отделяли его от кладбищенской ограды, а затем с размаху насадился брюхом сразу на две из псевдо-казачьих пик.
И тут уж чёрный зверь подал голос! От воя, который он издал, у Эрика в очередной раз поднялась на загривке шерсть. А уже в следующий миг одноглазый таким же манером схватил и второго из волков. Очевидно, не уразумевшего, что они с приятелем выбрали для себя неподходящую добычу. Но ему всё же повезло чуть больше, чем первому. Дедуля немного не рассчитал бросок — или, может, сделал более короткий замах из-за того, что действовать следовало быстро. Так что второй зверь всего лишь ударился со всего маху о чугунные прутья ограды — и упал наземь, не остался трепыхаться в воздухе, как рыба на остроге. Но не похоже было, что он собирается встать. Впрочем, он явно остался жив: подергивал лапами и жалобно, позорно поскуливал.
Дедуля после случившегося постоял пару мгновений на месте. Но явно не потому, что ему требовалось отдышаться: кот не слышал, чтобы он дышал. Одноглазому, вероятно, просто хотелось удостовериться, что поле боя осталось за ним. Он крутанулся вокруг своей оси: убедился, что новой атаки ни откуда не предвидится. И его многосуставчатая рука тут же втянулась обратно в рукав пиджака — стала почти обычной длины.
Рыжий весь напружинился: решил, что дедуля сейчас стряхнет его со своего плеча. И приготовился уже лететь очертя голову к задворкам Губернской улицы — с их заборами и раскидистыми плодовыми деревьями. Но нет: одноглазый будто и не заметил, что у него появился пассажир. Развернувшись, он пошагал по тракту в том же направлении, что и до этого: прочь от городских окраин и Духовского погоста. Резво пошагал, как и до этого, однако без всякой поспешности; его поступь и близко не напоминала бегство. При этом дедуля ни разу не оглянулся, будто ему и не любопытно было узнать: что станут делать его недавние противники и недоеденная ими жертва?
А вот Рыжему было любопытно — и очень даже! Развернувшись на дедулином плече, он стал смотреть назад. И много чего интересного открылось его взору.
Перво-наперво, он увидел, как полуголый господин с обглоданными руками преспокойно поднялся с земли. И, слегка покачиваясь, побрёл к кустам, возле которых, оказывается, валялись предметы его одежды. Он поднял с земли и кое-как надел на себя белую сорочку, даже не попытавшись застегнуть на ней пуговицы. А потом стал напяливать поверх неё темный сюртук, в рукава которого он всё никак не мог попасть — раз за разом промахивался. Так что за этим жалким зрелищем Рыжий очень быстро перестал следить — кое-что иное привлекло его внимание.
То действо, которое происходило возле кладбищенской ограды, вряд ли разглядели бы люди — с их ущербным, дневным зрением. Скорее всего, их взорам предстало бы лишь копошение смутных теней. Но Эрику всё открылось вплоть до мельчайших деталей.
Чёрный волк, что лежал возле ограды, всё-таки сумел встать на ноги. Да, именно так: на ноги, поскольку, пока он поднимался, с ним случилось преображение. Волчья шерсть по всему его телу стала втягиваться в кожу — почти так же, как втягиваются кошачьи когти в подушечки лап. Конечности зверя начали удлиняться. Голова из вытянутой сделалась круглой, покрытой редкими тёмными волосенками. И вот — возле ограды уже стоял, держась руками за её прутья, голый мужчина: невысокий, сутуловатый, с бледной кожей. Стоял он спиной к Рыжему, но тот отчего-то сразу решил: этот