А мысленно Иван прибавил: «Ну, а если проклятие окажется необратимым, я просто убью негодяя! Растерзаю, когда сам стану волком!» И соображение это принесло купеческому сыну странное, злобное удовлетворение.
— Бархатный баритон!.. — Зина отпустила, наконец, руку Ивана — снова принялась тереть пятно на собственном большом пальце. — Может, нас мог бы вывести на него тот, кому я отстрелила лапу… Ну, то есть — руку. Только мы ведь так и не попытались ничего о нем узнать…
Иван не сдержался — расплылся в довольной улыбке:
— Твой жених, Зинуша, не такой уж простофиля! Я ещё днём поручил Лукьяну Андреевичу навести справки обо всех подходящих одноруких: о ком достоверно не известно, когда и при каких обстоятельствах они лишились левой руки. Надеюсь, когда я вернусь домой, он мне уже подготовит перечень. И ещё — твой папенька, возможно, сумеет нам в этом деле помочь. Вдруг этот волкулак — житель одной из окрестных деревень? А отец Александр частенько ведь совершает по ним пастырские поездки. Он мог бы легко и не вызывая подозрений расспросить местных жителей о подозрительных инвалидах.
Зина издала неуверенный смешок:
— Да, хочешь — не хочешь, а папеньку придётся в это дело посвятить. Он и вправду может нам помочь. И, кстати, — она повернулась к Агриппине Ивановне, — как там папенька и маменька поживают? Ты ведь мне так и не рассказала, как прошел твой к ним визит.
Агриппина поморщилась, ответила после паузы:
— Впустую прошел, можно сказать. Папеньку твоего я дома не застала. И, вообрази себе: Аглая, твоя маменька, сообщила мне, что он отправился как раз в поездку по окрестным селениям! Когда он возвратится, она ответить не смогла. И только всё талдычила, что ты, внучка, должна вернуться домой и жить до свадьбы с родителями. Но настаивать, впрочем, не решилась.
Зина явно хотела о чём-то ещё спросить бабушку, но тут в двери апартаментов постучали: вернулся Алексей — сообщил, что всё исполнил, и за Валерьяном присматривают.
— Уже половина второго ночи! — сказал Иван, глянув на свои карманные часы. — Пора и мне отправляться восвояси.
Перед тем, как ехать домой, Иван условился с Зиной и её бабушкой, что те ни под каким видом не будут покидать свои апартаменты. Даже еду станут заказывать из ресторана прямо туда. Зина такому его распоряжению удивилась, а вот Агриппина Ивановна, похоже — нет. Лишь посмотрела испытующе на внучкиного жениха. Но тот её взгляд выдержал — глаз не отвёл. И, уж конечно, не стал говорить пожилой женщине, что за её безопасность он не сможет поручиться, даже если она будет сидеть взаперти. Ведь Иванушка не ведал, куда направился его дед после своего побега.
Быть может, Валерьян сумел бы просветить его на сей счёт — если, конечно, купца-колдуна выпустил из алтыновского подвала именно он. Однако злосчастный безумец, как сообщил отвозивший его на Губернскую улицу Алексей, так и пребывал в беспамятстве.
По ночным улицам они катили на старом одноконном экипаже Алтыновых, который пришлось использовать вместо пропавшей парадной коляски. И Живогорск показался Ивану куда более тёмным, чем когда-либо прежде. Да, уличное освещение в городе не работало. Но тьма представлялась купеческому сыну неестественно густой даже не из-за отсутствия фонарей. Ему чудилось: подлинный источник этой тьмы таится где-то внутри него самого.
Мысли Иванушку одолевали невеселые. Перед своей невестой он бодрился, а сейчас чёрная тоска охватила его.
Он не знал, куда подался его дед.
Он понятия не имел, где находится сейчас его маменька Татьяна Дмитриевна.
Он не мог понять, почему люди, которых грызли волкулаки, не сопротивлялись? И почему двоих мужиков всё-таки загрызли насмерть?
Одно ему было ясно: как только у Валерьяна заживут раны от волчьих укусов, он тоже станет оборотнем. Ведь на теле дворецкого-волкулака никаких повреждений не осталось. Так что, по всему выходило: если руки и ноги погрызенных приобретают прежний вид, это означает, что процесс превращения в волкулаков завершен.
Но вот как определить было Ивану, когда завершится процесс его собственного обращения — если, вопреки всему, снять проклятие не удастся? Как он поймёт, что они с Зиной тоже стали…
Однако эту свою мысль Иванушка додумать не успел.
Они уже свернули на Губернскую улицу, когда впереди он увидел два огонька: фонарики на оглоблях. В точности такие имелись не пароконной бричке отца Александра Тихомирова, Зининого папеньки. И купеческий сын тут же подумал: нужно будет попросить у него просфор и святой воды про запас. Если Агриппина Федотова сказала правду, то для них с Зиной и то, и другое могло бы стать спасением. Или хотя бы надеждой — на самый крайний случай.
«Прямо сейчас и попрошу, — решил и Иванушка. — Заодно и поздороваюсь с будущим тестем». Правда, в том, что ему суждено будет породниться с протоиереем Тихомировым, он уверен отнюдь не был. Но всё же велел Алексею:
— Поезжай отцу Александру навстречу!
И, только произнеся это, Иван Алтынов осознал: поповская пароконная бричка уже проехала мимо дома Тихомировых. А теперь как-то очень уж быстро приближалась к их экипажу — словно лошадей гнали галопом. Чего благоразумный священник в жизни своей не стал бы делать!
— Да они сами нам навстречу мчат! — прокричал Алексей и едва успел сдать вбок, к краю дощатой мостовой, когда бричка пронеслась мимо.
Ею не правил возница — вожжи оказались брошены. Ни отец Александр, ни кто-либо другой в этой бричке не ехал.
Впрочем, лошади всё-таки остановились сами: в самом конце Губернской — там, где брала начало протяженная Миллионная улица. И, когда Алексей поворотил алтыновский экипаж, и они с Иваном доехали туда, их ждала только одна находка: на облучке, засунутый под край сиденья, белел свернутый листок бумаги. Купеческий сын его извлек и, развернув, сумел разглядеть в свете двух фонарей брички, что было на этом листке написано.
Там рукой отца Александра оказалось выведено пять строк: выстроенные в столбик пять имён и фамилий.
Кузьма Петрович Алтынов шёл по Духову лесу в полной темноте. Даже луна ушла за тучи. Но Эрик Рыжий отлично осознавал, что мрак ничуть не мешает дедуле. Тот явно обладал столь же острым ночным зрением, как и сам алтыновский кот.
Эрик без конца крутился у долгорукого на плече, тревожно озираясь по сторонам. Однако новых нападений пока что ни откуда не предвиделось. Да и вообще — лес казался подозрительно тихим. Ну, точь-в-точь, как давеча — Живогорск. Ни одна мышь не шуршала в траве возле заросшей тропы, по которой вышагивал тот. И не ухал филин. И как будто даже комары не пищали в воздухе.
Рыжий никогда за свою жизнь не забегал так далеко в Духов лес. Не рехнулся же он, в самом-то деле! Да, прошвырнуться по опушке ему случалось, но — чтобы вот так углубляться в дебри! Да ещё и пробираться по самой неприветливой, вечно сумрачной части леса — где громадные ели лишь изредка перемежались с берёзами!.. Нет уж, такого котофей не стал бы вытворять. А потому не мог догадаться, куда они держат путь. И, когда дедуля вышел на огромную поляну посреди леса, не уразумел, куда именно они попали.
По краям поляны валялись там и сям острые колья, которые наверняка раньше стояли стоймя — составляли ограду. Внутри неё находились когда-то и многочисленные домики, от которых теперь остались одни бревенчатые остовы. Чуть подальше виднелись покосившиеся кресты погоста — меньшего по размерам, правда, чем Духовской. И сохранилась небольшая церковка, смутный силуэт которой Эрик едва сумел разглядеть за высоченными елями.
Но дедуля ни на что из этого отвлекаться не стал. Уверенно — явно шёл знакомой дорогой! — он двинулся к дальней от лесной тропы части поляны. Туда, где чернели в ночи самые обширные развалины. А подле них вздымалось к ночному небу какое-то сооружение, напоминавшие колокольню — но без всяких признаков, что там есть или были колокола. Больше эта башня походила на пожарную каланчу, какую Эрик видел в Живогорске, когда исследовал городские улицы. Вот к этой-то башне-каланче и направился долгорукий.
Пока он шёл, Рыжий весь извёлся, пытаясь понять, что это за место такое? Он вертелся чуть ли не вьюном на плече дедули, который по-прежнему ничем не показывал, что знает о его присутствии. Но всё же котофей не сомневался: тот отлично знает, что у него появился попутчик. И, если не гонит его прочь — стало быть, у него имеются для этого какие-то веские основания. Его устраивает, что кот оказался вместе с ним в Духовом лесу.
Под ногами у дедули хрустели камешки на кремнистой дороге. Однако это был единственный звук, нарушавший ночное безмолвие.
Так они добрались до самого подножия башни-каланчи: сооруженной из сосновых бревен, там и сям обвалившихся. Туман, что стелился по лесу, в этом месте отчего-то стал особенно густым. И его белесые клубы создавали впечатление, что бревенчатая башня подпрыгнула, оттолкнувшись от земли, да так и зависла в воздухе.
Никакой двери внизу не было. Имелся только пустой проем: пласт угольной черноты на фоне ночного мрака. И Рыжий, наученный горьким опытом, уже соображал, что он станет делать, если оттуда, из этой чёрной дыры, на них снова выскочат волки. А они тут недавно шастали! Нос котофея явственно улавливал их запах: наполовину — звериный, наполовину — непонятно, какой. И определить его источник у Эрика не получалось. Пока они с дедулей шли к башне-каланче, мерзкая вонь то окутывала их со всех сторон, то пропала вовсе. Все мышцы Рыжего мелко подрагивали: если их вторжение заметят, и если противников окажется чересчур много, то их может не одолеть и обладатель многосуставчатой руки.
Но тот совершенно не переживал из-за подобных вещей, судя по всему. Эрика от напряжения даже слегка подташнивало, как если бы он наелся тухлой рыбы. А дедуля всё тем же ровным шагом двинулся к черному провалу — входу в башню-каланчу. Миг — и они оказались внутри, где так сильно пахло подгнившим деревом, что даже волчий запах почти перестал ощущаться.