Рыжий запрокинул башку — принялся осматриваться. Внутри башни обнаружились ведшие наверх лестницы: без ступенек, просто состоявшие из деревянных перекладин. Их разделяли сбитые из досок площадки, на каждую из которых выходили невысокие, но длинные оконца, пробитые во всех четырёх башенных стенах. Явно для того, чтобы наблюдать за происходящим снаружи. Кот и сам полюбопытствовал бы: какое зрелище откроется с высоты? Да вот беда: самый нижний пролёт у лестницы отсутствовал. И попасть на ближайшую площадку Эрик не сумел бы, даже если бы решил совершить головокружительный прыжок с согбенной дедулиной спины.
Однако прыгать Рыжему и не пришлось. Дедуля вновь молниеносно выпростал руку из правого рукава пиджака, выбросил её вверх — мёртвой хваткой вцепился в край нижней площадки. И так резко подтянулся, что у Эрика болезненно дернулся желудок: съеденная дома жареная курочка будто совершила кувырок. Ещё один такой маневр — и котофея точно вытошнило бы прямо на спину дедули. Но тот, взобравшись на дощатый настил, дальше стал просто подниматься по лестничным перекладинам. И так ловко перебирал при этом руками и ногами, словно и не был выходцем с того света.
А на самой верхней площадке башни дедуля быстро устремился к смотровому окошку — даже голову в него высунул. Выходило оно в сторону погост — смотрело прямо на его арочные ворота. Эрик наконец-то спрыгнул с дедулиной спины — перебрался на нижний край незастекленного наблюдательного окна. Тут бояться было нечего: разрушенная нижняя лестница не позволила бы ни одному волку подняться на этакую верхотуру.
И в первый момент Эрика снова замутило. Но не от головокружения, конечно: кошки не боятся высоты. Нет, причина состояла в прежнем, волчьем запахе — который вернулся теперь, усиленный во много раз. Прохладный ночной ветерок будто нарочно вдувал его прямо в ноздри кота.
А затем Рыжий увидел их.
Нет, обладатели мерзкого запаха предстали его взору не в обличье волков: между рядами развалившихся домиков шли пятеро мужчин, окружившие со всех сторон шестого. На пятерых платье было обыкновенное: тёмные пиджачные пары. А вот на шестом, которого волокли за стянутые верёвкой руки, одежда обнаружилась иная: чёрный подрясник. И Рыжий больше по наитью, чем по внешним чертам, опознал отца Александра — Зининого папеньку.
А затем — туман вокруг этих шестерых внезапно сделался похожим на овсяный кисель. И даже котофей со своим совершенным ночным зрением сумел разглядеть только то, что связанного втащили под полукруглую арку ворот погоста. Пленник даже не пытался упираться — только крутил головой, будто высматривая что-то во тьме.
Конец первой части
Часть вторая. КОЛДОВСТВО В СТАРОМ СЕЛЕ. Глава 10. «С волками жить…»
30 августа (11 сентября) 1872 года. Среда
Август 1720 года
Газету «Живогорский вестник» Иван Алтынов получил ранним утром среды — около половины шестого. Свежеотпечатанный экземпляр ему доставили прямо из маленькой типографии: Алтыновы были её совладельцами.
— Рыжий не объявился? — спросил купеческий сын у лакея, который принёс ему газету в столовую, куда вскоре должны были подать ранний завтрак.
— Нету его, разбойника! — Пожилой лакей сокрушенно вздохнул. — Шастает где-то. Вот уж — выбрал время!..
Иванушка только поморщился. Когда он пробудился нынче утром, первая его мысль оказалась даже не о Зинином папеньке, которого разыскивали накануне весь день напролет. Купеческий сын и сам присоединился бы к поискам, но спина у него разболелась так, что он вчера едва сумел встать с постели. И всё же сегодня об отце Александре Тихомирове он подумал только во вторую очередь. А раньше того Иван задался вопросом: вернулся ли домой Рыжий? Да, Эрик был котом взрослым и самостоятельным. Ему и раньше случалось пускаться в загулы: отсутствовать дома и по два дня, и по три. Однако — происходило это до того, как в городе объявились волкулаки. Старый лакей Мефодий сказал правду: котофей выбрал крайне неудачное время, чтобы засветиться куда-то.
«Если до вечера не прибежит, пошлю Алексея его искать», — решил для себя Иванушка. И, чтобы как-то отвлечься от снедавшей его тревоги, взялся за «Живогорский вестник»: принялся читать большую статью, что заняла почти весь разворот уездного издания.
«Вчера газета наша уже сообщала о загадочном исчезновении протоиерея Александра Тихомирова, настоятеля храма Сошествия Святого Духа, — писал газетчик. — Увы, утешительных новостей мы пока сообщить не можем: поиски отца Александра всё ещё не увенчались успехом. Однако его внезапное и пугающее исчезновение заставило горожан заговорить о не менее таинственных событиях, случившихся в окрестностях Живогорска около полутора веков назад. Тогда в опустевшем ныне селе Казанском пропал без следа другой священник: отец Викентий Добротин. Дочь которого, между прочим, стала впоследствии прапрабабкой отца Александра. Но мы не ставим себе целью определить, насколько связаны между собой эти два происшествия — тем более что их разделяет столь длительный промежуток времени. Мы всего лишь хотим изложить читателям одно из местных преданий, которое много лет передают из уст в уста жители нашего уезда.
Рассказывают, что в старинной Казанской церкви, возведенной еще во времена Иоанна Грозного, служил в самом начале царствования государя Петра Первого молодой псаломщик. Подлинное его имя теперь узнать невозможно, однако предания Живогорского уезда сохранили описание его внешности. Был псаломщик этот чрезвычайно пригож: белокурый, с длинными вьющимися волосами, с большими голубыми глазами. Да еще и голос имел звучный, приятный, разносившийся под сводами церкви звонким эхом. За все это вкупе псаломщик и получил прозвание — Ангел. По-видимому, никак иначе сельчане его между собой и не называли.
И случилось так, что влюбилась в сего Ангела одна девица. Да не из крестьянок — дочка богатого купца, приезжавшая как-то с отцом и сестрой в село. И решившая поклониться чудотворной Казанской иконе, что имелась в храме. После одного приезда прибыла она и во второй раз, и в третий, и в четвертый… По тем временам считалось, что была она уже не первой молодости: лет двадцати пяти или даже поболее. А псаломщику тому ещё и двадцати не сравнялись. Может, из-за юности своей он так и приглянулся купеческой дочери.
Вот только Ангел-псаломщик на её чувства никак не отвечал. Знай себе — читал Псалтырь, да пел временами на клиросе. Уж и так дочка купеческая к нему подкатывала, и эдак — всё без толку. Так что — по прошествии какого-то времени она в село приезжать перестала, и все решили: наскучили ей эти фальшивые хлопоты.
Но все ошибались. В середине осени, незадолго до праздника Казанской иконы Божией Матери, дочь купца прибыла в село сызнова. И держалась теперь очень скромно — на псаломщика и не взглядывала. Она сообщила, что привезла с собою опытного лозоходца, который пообещал, что отыщет для сельчан новый источник чистой воды. Ведь единственный в селе колодец располагался в нехорошей близости от погоста.
Сказано — сделано. Уже на другой день присланные купеческой дочкой работники приступили к рытью колодца в том месте, которое указал лозоходец. И он не ошибся: колодец мгновенно наполнился водой, и залегала она не слишком глубоко. Правда, обустроили сам колодец как-то диковинно, не по русскому обычаю. Но сельчане решили: пускай купеческая дочка потешится! А, как только она уедет восвояси, они переделают всё по-своему.
И прямо в канун осенней Казанской возле села возник каменный колодец. Девица укатила домой; но, правда, перед тем она о чем-то коротко переговорила с Ангелом-псаломщиком. Та беседа состоялась прямо возле нового колодца, при стечении народа. Но содержание её осталось для всех неведомым: очень уж тихо эти двое говорили.
На другой день в храме отслужили праздничную заутреню. И все заметили, что во время службы молодой псаломщик выглядел до странности задумчивым, а при чтении Псалтыри раза три или четыре сбивался и путал слова. Возможно, этому большого значения и не придали бы, но примерно неделю спустя он вдруг запропал куда-то.
Целый день и всю ночь его безуспешно искали. А на следующее утро Ангел этот взял, да и объявился сам: весь расхристанный, в мокрой одежде. Сказал: он пошел накануне к новому колодцу, заглянул в него, да и ухнул случайно вниз. Насилу выбрался потом. Но и после этого ничего недоброго сельчане не заподозрил — всё пошло дальше своим чередом. Вот только — воду из нового колодца больше никто не хотел набирать. Бабы говорили: их будто ноги не несут к опушке леса, где тот колодец выкопали. Так что обустраивать его заново передумали. Один только Ангел к тому кладезю похаживал — со своим собственным ведром на веревке. Набирал в него воду и уносил куда-то.
Однако обстоятельству этому никто особого значения тогда не придавал. Да и ни в чем худом псаломщика никто не заподозрил бы. Внешность его оставалась все такою же ангельской — и долго оставалась: и через три года, и через десять лет он был по-прежнему юн лицом.
А потом Ангел этот вдруг подхватился и в один день из села уехал. Куда — никому не сообщил.
По прошествии же лет восьми или девяти в Казанское приехала одна богатая барыня вместе со своим братом. Точнее — это она всем сказала, что с нею прибыл её брат. В селе же поговаривали, что мужчина тот странно походил лицом на давешнего Ангела — только сделавшегося всё-таки старше годами. А некоторые, помнившие приезд в село давешней причудницы — купеческой дочки, — утверждали, что приезжая барыня поразительно походила на неё лицом. И почему-то за минувшие годы она совсем не переменилась: выглядела так, словно ей и тридцати не сравнялось.
В общем, слухи об этой парочке стали расползаться недобрые. И на брата с сестрой поглядывали в селе косо — с подозрением. Потому-то, вероятно, не стали они селиться в самом Казанском. Князь Гагарин, владевший теми землями, выделил им свой охотничий домик посреди леса. И поговаривали, что расщедрился он неспроста: с барыней той он в прежние годы будто бы состоял в любовной связи. Что, впрочем, совсем не обязательно соответствовало действительности. Охотничьим домиком своим князь уже лет десять, как не пользовался. Раньше в окрестностях Казанского