водилось великое множество волков, но потом на них словно бы мор напал: всё меньше и меньше их становилось. А незадолго перед тем, как Ангел-псаломщик покинул Казанское, волков в окрестных лесах не осталось вовсе. Так что охотиться князю можно было только на зайцев или на лис, а его это не блазнило. Так что, поселив приезжих в своём домике, он большого одолжения им не делал: тот всё равно стоял в запустении.
А вот о том, что происходило дальше, известно уже доподлинно: сохранилась копия объявления, которое барыня та опубликовала не где-нибудь, а в «Санкт-Петербургских ведомостях». За большое вознаграждение она предлагала привозить ей живых волков в клетках, непременно — взрослых, не волчат. И особо оговаривала, что звери те должны быть здоровыми и не истощенными. Можно было бы предположить, что таким способом она хотела вернуть прежнюю славу охотничьим угодьям князя Гагарина. Однако истина оказалось куда неприятнее».
До этого места Иванушка просто пробегал глазами газетный текст, содержание которого ему и так было известно: автор статьи ещё вчера поведал ему всё это, хоть и вкратце. Но, прочитав о том, как загадочная барыня начала выписывать себе волков, купеческий сын вдруг ощутил, как на его правой руке налилось ледяным холодом кровавое пятно, которое он так и не сумел смыть. И всё, о чем он читал дальше, представало перед его внутренним взором так явственно, будто он видел происходящее воочию.
В необычайном видении, которое посетило Ивана, он вновь оказался в Княжьем урочище. Только теперь стояло лето: листва на березах не выглядела пожухшей — это было понятно, хоть на Духов лес опустились уже густые сумерки.
Да и само Старое село выглядело иначе: совсем не казалось старым. Все дома там были крепкие, с целыми крышами, с обширными садами за высокими заборами. Никакого частокола в селе пока что не имелось, равно как и наблюдательной вышки в отдалении. А ещё — возле круглого колодезного сруба отсутствовала вырезанная из дерева скульптура. Иван её сразу увидел бы: в этом своём видении он оказался в каких-то пяти саженях от Колодца Ангела. И сумеречные черно-белые очертания всего, что находилось вокруг, казались Иванушке такими четкими, словно являли собой изображения на фотографической пластине.
Первым, что он заметил, оказалось дощатое ведро. И купеческий сын отчего-то сразу понял: оно не просто похоже на то, которое он видел на Казанском погосте — это и есть та самая ёмкость! И только потом Иван заметил: в этом ведре, наполненном водой, что-то плавает. Даже нет так: что-то из него торчит. То ли тряпка, то ли мочалка, то ли тёмный рукав какой-то одежды, брошенной в воду. Вот только — у Иванушки при виде этого чего-то от пересохло во рту. И захотелось зажмуриться — не смотреть, что будет дальше. Он бы так и поступил, пожалуй, если бы считал, что это поможет. Да вот беда: то, что происходило сейчас (Не сейчас — тогда!) он видел отнюдь не глазами.
И опушка леса, которую он лицезрел, лишь поначалу казалась ему безлюдной. Присмотревшись, купеческий сын обнаружил: в зарослях густого малинника, что обрамляли сельскую околицу, прячутся люди: человек десять или более того мужиков. Иван по их одежде сразу понял, что все они — простолюдины: так, по его представлению, должны были одеваться крестьяне лет сто пятьдесят назад. И только на одном из тех, кто прятался в засаде, имелась одежда подороже и получше. Иванушка удивительным образом разглядел это в темноте. Что только подтвердило его догадку: зрелище возникает перед его внутренним взором, а не перед глазами. «Это — управляющий князя Гагарина, — моментально решил купеческий сын. — И следит он вместе с княжьими холопами именно за Колодцем Ангела».
Как только у Ивана возникла эта мысль, ей тут же нашлось подтверждение: со стороны леса — примерно из той его части, где погиб дворецкий-волкулак, — к колодцу вышли двое. И, как до этого купеческий сын сразу понял, что за люди прячутся в малиннике, так он и тут уразумел: эту парочку составляли Ангел-псаломщик и его мнимая сестра.
Перед собой они толкали какую-то непонятную тележку: довольно большую, четырёхколёсную, со стоявшим на ней прямоугольным предметом, накрытым мешковиной. Причём из-под этого покрывала доносились звуки, от которых метка на руке Иванушки начала часто и болезненно пульсировать. Сперва это было злобное и отчаянное рычание; но очень скоро оно перешло в завывание, затем — в скулеж, а под конец и вовсе стало подобием детского плача.
Звуки эти так сильно отвлекли Ивана, что он не сразу заметил: в колючих кустах малины началось шевеление. Княжьи холопы и их предводитель подались вперёд; каждый держал в одной руке небольшой нож, а в другой, наготове — «потайной фонарь». Даже в доме Алтыновых имелись такие старинные свечные фонари, оборудованные скользящим затвором. Задвинув его, светильник можно было мгновенно затемнить, не гася при этом свечу. И так же быстро затвор этот отодвигался.
Но пока что потайные фонари оставались тёмными. Люди, засевшие в кустах, только наблюдали — как и сам Иван.
Между тем парочка, вышедшая из лесу, подкатила свою тележку вплотную к колодцу и к стоявшему рядом с ним ведру.
И купеческий сын заметил ещё одну странную вещь. В газетной статье, которую он только что читал, говорилось о том, что приезжая барыня выглядела очень моложавой, а вот её так называемый брат смотрелся гораздо старше. Теперь же ситуация переменилась на противоположную. Мужчине можно было дать лет двадцать пять, не более. А вот его спутница больше походила теперь на его мать, нежели на сестру.
Возле ведра она опустилась на колени и вытянула оттуда нечто, показавшееся давеча Ивану подобием мокрой тряпки. Вот только — никакая это была не тряпка. Купеческого сына даже слегка замутило, когда он понял: постаревшая барыня вытащила из ведра мертвого волка, явно — в этом же ведре и утопленного. Барыня держала зверя за хвост, и вода с него продолжала стекать емкость под ним. Очевидно, в этом имелся некий особый смысл, поскольку женщина опустила волка-утопленника наземь только после того, как с него упала в ведро последняя капля влаги.
— Пора! — Она повернулась к своему спутнику. — Доставай!
И купеческий сын понял, что сейчас произойдёт, ещё до того, как Ангел-псаломщик сбросил мешковину с предмета, установленного на тележке. Да, там находилась волчья клетка. Не железная — сбитая из толстых деревянных брусьев. И внутри неё скалил зубы крупный молодой волк тёмной масти; шерсть его поднялась дыбом, но хвост был зажат между задними лапами.
Помолодевший псаломщик тут же извлек откуда-то длинную палку с ремённой петлей на конце. И, чуть приоткрыв клетку, моментально набросил эту петлю на шею волка — наверняка не в первый раз такое проделывал. Зверь захрипел, попробовал упираться, так что когти его заскребли по днищу клетки. Но мужчина ловко и быстро вытащил его наружу и, держа палку наотлет, шагнул к своей так называемой сестре.
Кровавая метка снова вспыхнула болью на руке Ивана. Он увидел, как принялся извиваться в петле пойманный волк, изо всех сил пытаясь вывернуть из неё голову — без всякого результата, конечно. Ангел-псаломщик держал его крепко. И, поднеся палку к стоявшему на земле ведру, окунул волчью морду в воду.
Зверь забился с удвоенной силой, попытался зацепиться лапами за край ведра и, быть может, опрокинул бы его. Однако постаревшая барыня времени даром не теряла. Обеими руками она обхватила ведро — прямо-таки заключила его в объятия. И с противоестественным сладострастием принялась подставлять лицо под фонтаны водяных брызг, вздымаемых волком.
Вот тут-то Иванушка и увидел самую невероятную вещь, о которой уездный газетчик писал в своей статье. Лицо барыни, только что явственно носившее на себе отпечаток прожитых пяти десятков лет, вдруг начало разглаживаться, наливаться румянцем и прямо на глазах свежеть. Чем больше воды, которую расплескивал умирающий волк, попадало на женщину, тем моложе она становилась.
Но, очевидно, не один лишь Иван заметил эти метаморфозы. Люди, сидевшие в засаде, вдруг все разом отодвинули затворы на своих фонарях. И свет десятка свечей образовал желто-оранжевый полукруг, разбавив ночной сумрак. А затем весь «засадный полк» мигом выскочил из кустов и устремился к колодцу — с княжьим управляющим во главе.
— Хватай колдунов! — пронзительно и злорадно заорал тот. — Попались, нехристи!..
Ангел-псаломщик, державший волка, в ужасе попятился. И, видимо, ослабил ремённую петлю на палке. Так что зверь, не успевший ещё захлебнуться, высвободил-таки из неё голову. Неистово дернувшись, он опрокинул ведро, вода из которого разлилась и тут же впиталась в песчаную почву. А сам ринулся наутек с такой скоростью, что Иван только диву дался: откуда взялись на это силы у едва живого бедолаги?
Ведро, свалившееся набок, откатились в сторону. Однако еде раньше, чем это произошло, с барыней-колдуньей случилось чудовищное обратное преображение. Казалось, всю её молодость смыла с лица той водой, которую расплескал беглый зверь. Иванушка видел перед собой женщину, казавшуюся ещё старше, чем прежде: с бесчисленными морщинами на лбу и на щеках, с глубокими носогубными складками, с запавшими глазами.
Но, старая или нет, она внезапно совершила маневр, которого люди князя уж наверняка не ожидали. Одной рукой она подхватила с земли мёртвого волка, утопленного первым, и, раскрутив его за хвост, метнула в того мужика, что оказался к ней ближе остальных. И — поразительное дело! — ещё на лету волк-утопленник вдруг разинул пасть и вцепился зубами в лицо княжьего холопа.
Тот закричал дико и страшно, махнул в воздухе ножом, что был у него в правой руке — и лезвие маслянисто блеснуло в свете фонарей. Было оно явно не из железа, а из серебра. Или, по меньшей мере, являлось посеребренным. Нож пропорол мокрый мохнатый бок мёртвого волка, и тот сразу же разжал челюсти — отвалился от окровавленного лица мужика. И остался лежать на земле совершенно неподвижным.