— Я спрячу это у себя, на Губернской улице. — Купеческий сын знал, какое место в его доме лучше всего для такой цели подойдёт. — Ты, Зинуша, о том не беспокойся.
Но, едва он это произнес, как раздался отлично знакомый Ивану звук: сухой, шелестящий. Он великое множество раз слышал его у себя на голубятне. Но сейчас он возник так внезапно, что они все разом вздрогнули: белый турман Горыныч начал заполошно хлопать крыльями в своей клетке, прикрытой мешковиной.
И надо же было такому случиться: именно в этот момент они проезжали мимо самой большой группы людей из всех, что встретились им по дороге. Сразу четверо мужчин стояли у края тротуара: обсуждая что-то и жестикулируя с непонятной ажитацией. Самого рослого из этих четверых Иван Алтынов узнал: то оказался один из санитаров, что приезжали забирать его родственника Валерьяна Эзопова в сумасшедшие палаты. Дюжий детина был сейчас не в белом балахоне, а в приличном партикулярном платье, но купеческий сын не сомневался, что не ошибся, опознав его.
Троих других спорщиков купеческий сын прежде не встречал, но все они — и санитар, и эти трое — внезапно замолчали. Будто почуяли на себе взгляд Ивана. И потом провожали алтыновскую тройку глазами, пока она не остановилась возле крыльца четырёхэтажного каменного здания с гипсовой лепниной по фасаду: доходного дома Алтыновых. В отличие от прочих горожан, эта компания не поспешила отвернуться от Ивана и его спутников. Но, когда те стали выбираться из тройки, наблюдатели как по команде разошлись в разные стороны.
Иван Алтынов снял для своей невесты и её баушки четырёхкомнатный номер: две спальни, гостиная и столовая. И вот в этой-то столовой они трое и сидели теперь: сам Иван, Зина и Агриппина Федотова. Впрочем, им и ещё кое-кто составлял компанию. Ни Эрика, и Горыныча оставить в тройке они не могли, так что кота принесли в номер вместе с корзинкой, а белого турмана — вместе с клеткой. Голубь слегка успокоился — крыльями больше не бил. Но, когда с клетки сняли мешковину, выглядел каким-то взъерошенным, будто его гладили против перьев.
Горынычу Иван налил свежей воды, а зерно у него в кормушке ещё оставалось. Ну, а Эрик смачно угощался одной из котлет, что им доставили из ресторана доходного дома — вместе с другой снедью. Впрочем, хоть обед они себе и заказали, но к еде почти не притрагивались. И только поминутно взглядывали на свёрток из рогожи, который Иван притащил с собой. Не оставлять же его было в тройке! Алексей тоже отправился перекусить с дороги — в общий зал ресторана, за счёт хозяина. А такая улика, брошенная без присмотра, стала бы прямо подарком для Дениса Ивановича Огурцова, городского исправника. Тот спал и видел, как бы ему упечь за решетку Ивана, которого он считал причастным к пропаже отца — Митрофана Кузьмича Алтынова, купца первой гильдии. Только вот — доказать ничего не мог.
— Хорошо, хоть рука эта не кровоточит… — пробормотала Зина вполголоса. — Иначе бы она весь ковёр здесь изгваздала.
Свёрток из рогожи и вправду лежал на персидском ковре, устилавшем пол. Но Ивана это Зинино «хорошо» порадовало по иной причине: его невеста нисколько не расклеилась после сегодняшнего происшествия в Духовом лесу. Да что уж там: она, пожалуй, держалась даже спокойнее, чем сам Иванушка. А ведь это она отстрелила серебряной пулей лапу волку-оборотню, которая стала затем бескровной мужской рукой!
— Надо будет телеграфировать господину Полугарскому в Медвежий Ручей: попросить ещё серебряных пуль, — проговорила Агриппина; она будто прочла мысли Ивана.
И тот не вытерпел — дал-таки волю своему раздражению:
— Что же вы сразу-то не взяли у него побольше серебряных боеприпасов, дражайшая Агриппина Ивановна? Вы ведь с самого начала знали, что нас тут ожидает! И не рассказывайте сказок, что у вас были просто дурные предчувствия — у вас ничего не бывает просто! А ваши фигуры умолчания вот до чего довели! — Он ткнул пальцем в рогожный свёрток; на Зинину родственницу Иван ухитрялся орать свистящим шепотом: опасался, что его услышит кто-то из обслуги. — Так что выкладывайте нечистоту: откуда эти волкулаки взялись? А, главное: как их распознать и одолеть? Уж вам-то наверняка это известно. Так что не трудитесь изображать неведение! Хватит уже держать вашу внучку и меня за идиотов!
Купеческий сын ощущал, что ему краска прилила к лицу от злости. И заметил, что Зина поглядывает на него с тревогой. А вот Агриппина Федотова — та и в ус не дула. И, когда его запал иссяк, проговорила, не меняя прежнего тона:
— Как распознать — признаков немало. От волка-оборотня всегда пахнет человеком. Настоящие звери чуют это. И если на одного из волков в стае все остальные кидаются как бешеные — это верный знак, что тут дело нечисто. А если оборотень подойдёт к воде напиться, то отразится в ней не волк, а человек.
— Ну, а берутся-то они откуда, баушка? — спросила Зина.
И Эрик Рыжий, заслышав знакомое слово, перестал умываться после приконченной котлеты: издал протяжное и басовитое «ба-а-а-у», не сводя с Зиной бабушки своих желтых глазищ. А Иван, поглядев на кота, ощутил некоторое успокоение. Раз уж Рыжий не метался по комнате, не вздыбливал шерсть и не орал как безумный, то, стало быть, опасность не грозила им всем прямо сейчас. А содержимое свёртка… Что же, и оно могло ещё принести им всем пользу.
Агриппина же Ивановна отвечала тем временем на внучкин вопрос:
— Волкулаки появляются двумя способами. Бывают двух разных пород. Случается, что волкулак — не добровольный оборотень, а жертва чужого злодейства. И тот, кого сделали оборотнем против его воли, не станет вредить людям, разве что — тем, которые его испортили, в смысле — обратили. А бывает и по-другому, как с нашим знакомцем Новиковым: кто-то занимается оборотничеством добровольно. И такой волкулак нападает на всех подряд, без разбору.
«А без разбору ли напали на нас? — задался вопросом Иван. — И почему именно на нас? Те три чёрных волка словно бы нас поджидали…»
Но Зину, похоже, сейчас больше интересовало другое.
— А можно ли как-то спасти невольного оборотня? — спросила она. — Я хочу сказать: излечить его от оборотничества?
— Ликантропия — так это называется, — не удержавшись, вставил слово купеческий сын; когда-то ему довелось прочесть одну старинную немецкую книгу, в которой излагались легенды о вервольфах — с научным обоснованием.
А Зинина бабушка пожала плечами: кажется, новый вопрос внучки её удивил.
— Не думаю, что нам это пригодится! Те звери, что за нами нынче гнались, вряд ли — чьи-то невинные жертвы. Но если тебе, Зинуша, интересно, то считается: невольного оборотня нужно накормить церковной просфорой или напоить святой водой, когда он будет в зверином обличье. Тогда к нему вернется человечий облик.
Горыныч снова захлопал крыльями в своей клетке, будто желал напомнить: есть более насущные вопросы. Так что Иван спросил:
— А если это окажутся добровольные оборотни — вроде Новикова? Можно ли как-то с ними справиться без серебряных пуль?
Агриппина, вздохнув, покачала головой:
— Можно-то можно, только очень уж затруднительно. Но, коли тебе, Иван Митрофанович, интересно, то слушай. Нужно отыскать то место, где волкулак оборачивается. Скажем, если он для превращения в зверя кувыркается через нож, воткнутый в центр перекрестка дорог или в пень, нужно этот нож оттуда выдернуть. Так ты запрешь колдуна в его волчьем облике, он не сможет ворожить, и его можно будет изловить, как обычного зверя. А еще, кроме серебряной пули, верный способ разделаться с волкулаком — огонь.
— Слишком опасно, — сказал Иван. — Поджигать Духов лес нельзя. Там торфяные болота имеются.
— Нельзя, — согласилась Зинина бабка. — Ну, тогда вот тебе другой способ: оборотня можно зарубить змеиным топором — тем, которым до этого убили змею. Про то мало кто ведает, но способ — надежный. И — есть ещё возможность: один волкулак способен лишить жизни другого. Такое случается. Например, если до изначального оборотня доберётся тот, кого он через укус превратил в волка.
Иван против воли хмыкнул, сказал:
— Только вот вопрос, кто в такой схватке победит: матёрый волкулак или оборотень-неофит?
Тут же у него мелькнула мысдь: а знает ли Зинина бабка, что значит — неофит? Но зря он беспокоился. Агриппина Федотова его вопрос поняла — ответила ему:
— Тут уж кому как повезёт! — И она усмехнулась недобро.
— Ну, да ладно! — Иван, хлопнув ладонью по скатерти, поднялся из-за стола. — У нас ведь есть ещё ключевая улика, которая поможет нам вычислить оборотня очень быстро. — И он, хоть и без всякого удовольствия, поднял с полу рогожный свёрток. — Не думаю, что одноруких мужчин в Живогорске очень уж много. Найдем однорукого — очень быстро размотаем весь клубок. А там уж видно будет, просфоры нам пускать в ход или змеиный топор.
— Ну, а если такой инвалид скажет нам, что потерял руку, к примеру, на Крымской войне? — спросила Зина.
— Да хоть на войне с Наполеоном! Это не так уж трудно проверить. А у нас в любом случае будет зацепка. Я сегодня же попрошу Лукьяна Андреевича навести справки на сей счёт. Это пока и будет наш главный план.
И с тем Иван оставил Зину и её бабку в апартаментах — отдыхать с дороги. Горыныча он решил пока отсюда не забирать, хотя сам не смог бы сказать, почему. А вот Эрика в его корзинке взял с собой. И, пообещав прийти вечером, поспешил к своей тройке — ехать на Губернскую улицу.
Тройка ещё только подъезжала к алтыновскому особняку, а Лукьян Андреевич Сивцов, старший приказчик Алтыновых, уже выскочил на высокое парадное крыльцо. Может, завидел тройку в окно. Или кто-то из доходного дома известил его, что хозяйский сынок воротился в Живогорск. И он ждал его прибытия.
— Вот радость-то, Иван Митрофанович, вы вернулись! — воскликнул Сивцов, как только лошади остановились; и тут же, без всякой паузы, прибавил: — Беда у нас приключилась, Иван Митрофанович! Да не одна!..