То, что у них могли быть и незаконные потомки — сомнений не вызывало. Господа Полугарские служили тому примером. Однако и тут можно было отыскать ниточки, связывавшие бастардов с княжеским семейством. Рождение в Казанском, к примеру, когда отец не указан. Или родители не состояли в браке. Или — имелись подчистки или исправления в записях о крещении. Ещё недавно Иван попросил бы нотариуса Мальцева помочь разобраться с этим. Но теперь о том и речи быть не могло. Ведь искать княжьих потомков предстояло среди тех, кого протоиерей Тихомиров занёс в свой реестрик. А Николай-то Степанович Мальцев там значился!
Впрочем, Иванушка тут же решил: в архив он пошлет того, кто знаком со всеми тонкостями истории Старого села: автора сегодняшней статьи в «Живогорском вестнике». И он повернулся к доктору Парнасову, который всё никак не мог успокоиться: исследовал отстреленную руку, сдвинув пенсне на кончик носа и поднеся к глазам сильную лупу. Про нитрат серебра он явно забыл, и купеческий сын решил: оно и к лучшему. Не стоит подвергать ещё большим испытаниям психику доктора. Дело-то явно было не в руке как таковой: волкулаки жаждали вернуть перстень. Так что обрабатывать руку белыми кристаллами из докторского пузырька вряд ли имело смысл. Ивану требовалось изменить свои планы.
— Мне нужно будет отлучиться, Павел Антонович, а вас я здесь оставлять не хочу… — начал говорить он.
И тут по ступеням лестницы, что вела к подвальной двери, забухали мужские шаги. А потом донесся голос Лукьяна Андреевича Сивцова:
— Иван Митрофанович, к вам прибыл посыльный от Зинаиды Александровны!
Глава 13. Перламутровая ведьма
30 августа (11 сентября) 1872 года. Среда
Эрик Рыжий мчал стрелой вдоль ограды заброшенного сельского погоста, всем сердцем надеясь, что на пути ему встретится лазейка, в которую он сумеет шмыгнуть. И куда не сможет протиснуться то нечто, которое сейчас преследовало его. Преследовало — и гремело при этом так, как громыхнули игрушки на той рождественской ёлке в доме Алтыновых, которую Эрик пару лет назад случайно свалил на пол. Ну, или не совсем случайно — это уже значения не имело. Другое было важно: Эрик не мог запрыгнуть на кладбищенскую ограду, чтобы спастись от преследования. И в один прием перемахнуть через неё у Рыжего тоже не получилось бы. Узкие доски, из которых она состояла, кто-то заострил сверху — будто специально для того, чтобы какой-нибудь неосторожный и самонадеянный кот напоролся на них. А близлежащие деревья, на которые можно было бы вскарабкаться, находились как раз за этой оградой.
И ведь начиналось-то его самостоятельное существование здесь вполне сносно! Рыжий справедливо рассудил: прежде чем приниматься за поиски, следует хоть чем-то позавтракать. Правда, перекус ему попался не очень-то знатный: возле маленького, покрытого ряской, прудика позади одного из разрушенных домов Рыжий поймал двух лягушек. Но — голод не тётка: он сожрал обеих. И пожалел, что не сумел поймать третью: та ускакала от него в воду. Лягушатина показалась коту приемлемой на вкус: чем-то походила сырую курятину. И, когда он запил свой завтрак водой из прудика, настроение у него заметно улучшилось.
Вот тут-то он и разглядел те странные штуковины, что сверкали и переливались на утреннем солнце чуть в отдалении: возле дощатой ограды заросшего погоста. Ну и, конечно, ему стало до чертиков интересно: что же это такое? Всё-таки он был кот, а не какой-нибудь ленивый и нелюбопытный двуногий. Так что — он совершил очередную несусветную глупость: обогнув маленький водоем, потрусил к тому месту, где на земле возвышалось изрядной горкой что-то переливчатое, с округлыми краями.
Впрочем, всё могло бы ещё и обойтись! Если бы он только посмотрел со стороны — не стал бы приближаться к подозрительному холмику. И, паче того, не стал бы разбрасывать лапами те странные, отдаленно пахшие рыбой, крышечки. Да, на крышки они походили более всего: вогнутые, зеленоватые с наружной стороны и радужно сиявшие изнутри. Да что там — сиявшие! Каждая из этих крышечек являла собой удивительное зеркальце. Обычные зеркала Рыжий множество раз видел в доме Алтыновых, и своё собственное отражение в них наблюдал неоднократно. Но — в тех зеркалах купеческий кот отражался самым обыкновенным, натуральным образом. Здесь же его взору предстали сотни крохотных, перевернутых с лап на голову, Эриков. Ну, и как было не подойти к этому чуду поближе — не изучить его как следует?
А тут ещё одна из крышечек, что лежала на вершине холма, с интересным шелестом заскользила вниз. И Рыжему этот звук настолько понравился, что он тут же одним прыжком вскочил наверх — слегка провалившись лапами в сиявшие «крышки». А затем принялся с упоением сбрасывать их на землю одну за другой, наслаждаясь производимым шумом. Да, он был взрослым, заматеревшим котом, но разве же это означало, что ему не хочется поиграть и порезвиться? А Иван давно вырос — не играл с ним больше. Даже Зина почти никогда с Эриком не играла. Мог ли он удержаться от такой неожиданной забавы?
И он завалил ухо до такой степени, что не уловил: в какой именно момент переливчатый холмик начал двигаться изнутри. Купеческий кот ощутил дрожание у себя под лапами лишь тогда, когда из-под маленьких — ненастоящих! — зеркалец высунулась длинная жёлтая кость. И принадлежать она могла только человеку — наверняка составляла когда-то часть его (или её?) руки. Пальцев на это костяной руке осталось только два; остальные отвалились. Но и этими двумя перстами нечто попыталось ухватить кота за левую заднюю лапу — ту, где по рыжей шерсти пролегала белая полоса, образуя подобие браслета. Лишь каким-то чудом Рыжий успел отпрыгнуть в сторону — за миг до того, как жуткие пальцы на этом браслете сомкнулись бы.
Однако спрыгнул он с диковинного холмика крайне неудачно: оказался между ним и дощатой оградой заброшенного погоста. А блестящие штуковины продолжали при этом рассыпаться, падая справа и слева от Эрика. Перекрывая ему путь к побегу.
Но ещё и тогда Рыжий мог бы выбраться из возникшей ловушки, если бы поспешил — не застыл на месте, будто у него лапы к земле приросли. Его прямо-таки заворожила возникшая перед ним картина.
Солнце играло на радужных крышечках, которые вдруг все разом взлетели вверх — вместе с грудой пожелтевших костей. Это шелестящее скопление повисело пару мгновений в воздухе, а потом стало медленно, будто нехотя, опускаться. Причём иссохшие кости встали вертикально, одна над другой: из них сам собой составился скелет человека. А переливчатые зеркальца начали возникший костяк облеплять, прицепляясь к нему выпуклой зеленоватой стороной. Так что, когда превращение завершилось, перед Эриком стояло подобие женщины, фигура которой являла коту сотни его собственных перевернутых отражений.
А ещё — на земле, в том месте, где недавно находился холмик из «крышек», Рыжий увидел голого мужика. Совершенно точно — мертвого. И запах он источал точь-в-точь такой же, как давешняя пятерка: наполовину — людской, наполовину — звериный. Разглядывая его, Эрик опять непозволительно отвлекся. И едва не упустил тот миг, в который на него кинулась ведьма — это человеческое слово коту было известно! Она простерла к нему свои костистые руки, на которые щёлкали, будто клешни, переливчатые зеркальца. Лишь теперь котофей разглядел, какие у них были острые края!
Но, нацепив на себя эти штуковины, ведьма убрала их с земли. По бокам от Эрика больше не было никаких нагромождений. И купеческий кот, невероятным усилием стряхнув с себя жуткое наваждение, принял боевую стойку. А затем молниеносно нанес передними лапами с десяток ударов по ведьмовским рукам: справа и слева. Несколько блестящих крышечек отпало от костяной основы, а страшное нечто слегка подалось назад. И тут уж Эрик Рыжий дурака не свалял: одним махом он отпрыгнул вбок на добрый аршин и сломя голову пустился наутёк.
Посыльный от Зины явно бежал, не останавливаясь, от самой Миллионной улицы — от доходного дома. И теперь всё никак не мог перевести дух: его дыхание несколько раз пресекалось, пока он говорил. Хотя Ивану подумалось: причина этого могла состоять не только в быстром беге. Лицо мальчишки-посыльного, которому вряд ли было больше четырнадцати лет, искажал стыдливый, затаенный, но всё равно совершенно явственный ужас.
— Хорошо, что дежурный по этажу услыхал шум, — говорил он Ивану, доктору Парнасову и Лукьяну Андреевичу, которые стояли с ним в прихожей. — Если бы он не выскочил…
На этом месте паренёк слегка задохнулся, и Павел Антонович Парнасов спросил у него:
— Может быть, вам, юноша, накапать настойки валерьяны?
Доктор выговорил это мягко, без всякого намека на издевку. Но юный гостиничный служащий всё равно страшно смутился: всё его лицо пошло фигурными красными пятнами. Он помогал головой, показывая: дескать, не нужно. И продолжил свой рассказ, периодически делая паузы, чтобы чуть-чуть отдышаться.
Однако Иван почти и не слушал его — прочел о случившемся в Зининой записке, которую мальчишка ему доставил. И на конюшне уже седлали Басурмана. Купеческий сын не мчался прямо к своей невесте лишь потому, что понимал: на своих двоих он будет добираться куда дольше, чем верхом.
Зина изложила факты коротко и весьма сдержанно. Однако и этого вполне хватило, чтобы Иванушка обругал себя за наивность. Он-то полагал, что в доходном доме, за его каменными стенами, девушка окажется в безопасности!
«Ванечка, мне нужно, чтобы ты был здесь! — писала она, явно в спешке: плохо заточенным карандашом. — Маменьке вздумалось нынче утром навестить нас с бабушкой без всякого предупреждения. И портье впустил её. Даже выделил ей провожатого: кого-то из носильщиков. Только благодаря этому маменька и осталась цела. По её словам, волк выскочил откуда-то с чёрной лестницы, когда они двое уже поднялись на наш этаж. И, прыгнув на бедного провожатого, принялся рвать ему руку, которой тот попытался закрыться. Маменька страшно закричала, и это услышал кто-то из коридорных, находившихся на этаже в служебном помещении. Он выскочил оттуда с масляной лампой в руках и швырнул ею в зверя. У того моментально задымилась шерсть, и он с воем убежал. Маменька сказала: припустил вниз по той же чёрной лестнице. Но, сколько его ни пытались отыскать потом — всё оказалось тщетно. Зверь будто сквозь землю провалился. Но мы-то понимаем, что это оз