р с барабаном на шесть патронов, а допотопный пистолетик с единственным серебряным зарядом. Который уже истрачен.
— Бегите! — закричал Иван бабе и девчонке, едва не срывая связки.
Но обе молочницы и сами уже всё поняли: подобрали подолы, развернулись и, сверкая голыми грязными пятками, чесанули в противоположный конец Миллионной улицы. Даже про бидоны позабыли. И купеческий сын мимолетно подумал: ему бы тоже нужно поворотить Басурмана и скакать от оборотней прочь. Теперь, когда он застрелил одного из их собратьев, даже кровавая метка не защитила бы его от ярости этих тварей.
Однако волкулаки слишком уж быстро неслись на него. И решение за хозяина принял Басурман. Он взвился на дыбы ровно в тот момент, когда первый оборотень оказался рядом. Иванушка едва успел припасть к шее жеребца, чтобы не вывалиться из седла. А гнедой аргамак опустил копыта на голову жуткого зверя.
Конечно, если бы это оказался обычный волк, Басурман сразил бы его на месте. Иван услышал хруст звериного черепа, и тварь осталась лежать на брусчатке, когда жеребец рванул с места в карьер: помчал вперёд по Миллионной улице, в сторону алтыновского доходного дома. Но, когда купеческий сын бросил взгляд через плечо, поверженный волкулак уже поднимался на лапы — хоть по морде его и стекала кровь вперемешку с мозговым веществом. А устрашающий пролом в его голове на глазах распрямлялся и затягивался.
Впрочем, этот зверь хотя бы не кинулся сразу же вдогонку за Иванушкой. Тогда как два его сотоварища тут же устремились за ахалтекинцем: молча, без рычания или воя. И не похоже было, что бежать они намерены медленнее, чем жеребец-аргамак.
Отец Александр глядел на Рыжего так, будто ожидал от него ответа. Однако на сей раз купеческий кот и вправду ничего не понял. Слово «ангел» он прежде слышал. И всегда считал, что ангелы — это некие бесплотные создания, которые живут где-то на небесах. Каким образом одно из таких созданий могло сигануть в колодец, а, главное, зачем — этого Эрик постичь не мог. Зинин же папенька, выдержав паузу, вздохнул — как если бы только теперь понял, что отвечать ему пушистый гость не собирается. А затем заговорил снова:
— И было ещё кое-что, Рыжик. — На сей раз он посмотрел на кота виновато, как если бы знал наверняка, что того сильно огорчат следующие слова. — Перед тем, как те пятеро меня заметили, они вели речь о матушке твоего хозяина, Татьяне Дмитриевне Алтыновой. Причём говорили о ней весьма неприятные вещи.
Он снова бросил огорченный взгляд на котофея, и тот искренне удивился: с какой стати чернобородый священник решил, что его, Эрика Рыжего, расстроят неприятные вещи, сказанные о матери Ивана? Он и видел-то эту женщину всего пару раз. Да и понял, к тому же, что между ней и его хозяином нет и намека на тёплые отношения. Так что рыжий кот лишь нетерпеливо мяукнул, намекая отцу Александру, что можно рассказывать дальше. И тот словно бы с неохотой приступил к завершающей части своего повествования:
— И тот негодяй — двойник деревянного ангела — упомянул, что он отправил Татьяне Дмитриевне письмо, чтобы та приняла на службу их человека. И сказал, что она, разумеется, согласилась. Поскольку сама была крайне заинтересована в экспериментах по омоложению. Для которых требовался приличный контингент волкулаков.
Если бы Рыжий умел говорить, он потребовал бы на этом месте: «Помедленнее!» Значение слов «эксперимент» и «контингент» он, в общем-то, понял. Однако такие заумные словечки сбивали его с толку: затемняли для него общий смысл сказанного. Впрочем, чернобородый священник и без всяких просьб замолчал на некоторое время: явно погрузился в тревожные воспоминания. И всё время морщился, растирал правой рукой рёбра — как если бы они у него болезненно ныли. А когда заговорил снова, голос его звучал напряженно — и будто слегка обиженно:
— Но я так и не понял, — сказал он, — как волкулаки могли согласиться на участие в подобных экспериментах… Я ведь знаю легенды: Ангел-псаломщик и его мнимая сестра жестоко убивали волков, чтобы поддерживать в себе молодость. Да, и ещё одну вещь я понять не могу! Тот, кого послали служить Татьяне Дмитриевне, по её приказанию выпустил из подвала алтыновского дома не кого-нибудь, а страшного купца-колдуна: Кузьму Петровича Алтынова, убитого пятнадцать лет назад. И Ангел прямо-таки криком исходил из-за этого: повторял, как заевшая шарманка, что нельзя было давать ему свободу ни под каким видом. И всё твердил своим сообщникам: нужно непременно узнать, где ходячий мертвец Кузьма Алтынов находится сейчас.
Только одно Ивана порадовало: впереди, на Миллионной, он не увидел двух удиравших молочниц. Вероятно, они догадались свернуть в какой-нибудь проулок или подворотню — скрыться там от жутких тварей.
А ему самому нужно было ехать ещё пять кварталов до алтыновского доходного дома, где ему могли бы помочь отогнать волкулаков. Хотя бы на время, чтобы он успел заскочить на Басурмане за тамошние крепкие ворота. Гнедой жеребец несся во весь опор, однако дьявольские волки умудрялись их нагонять: Иван отлично это видел — то и дело крутил головой, оглядываясь назад. Причём клыкастых зверей снова сделалось трое: тот, кому Басурмана пробил голову копытом, уже совершенно оправился. И преследовал теперь купеческого сына вместе со своими собратьями. Разве что, на десяток саженей пока от них отставал.
Иван подумал: он мог бы перезарядить старинное дуэльное оружие. Но тут же эту мысль отринул. Ахалтекинец летел галопом, так что купеческий сын скорее разронял бы драгоценные серебряные заряды, чем сумел хоть один из них поместить в пистолет. Так что возможность оставалась лишь одна. И следовало использовать её немедленно, пока к погоне не присоединился третий волкулак. Пока им с Басурманом не перекрыли все пути к бегству.
Он слегка придержал поводья, и гнедой жеребец недовольно всхрапнул, скосил один глаз на хозяина. Будто хотел спросить: не рехнулся ли тот? Но Иванушка успокаивающе похлопал его по шее, другой рукой продолжая натягивать уздечку, чтобы заставить аргамака замедлить ход. А потом сунул свободную руку во вторую седельную суму, куда он велел Алексею положить «змеиный замок».
Между тем два волкулака, что бежали впереди, уже почти нагнали их. И один вырвался вперёд, явно нацеливаясь в прыжке вцепиться зубами в ногу Ивана — выдернуть его из седла, сбросить наземь. Обычные волки, быть может, вспороли бы брюхо коню. Но эти твари явно предпочитали человечину.
Иван знал: у него будет всего одно попытка. И он сделал бросок в тот момент, когда морда кудлатой твари оказалось уже возле его стремени. Метнул замок, метя в оскаленную пасть волкулака.
Результат превзошел все ожидания купеческого сына. Да, он швырнул железяку, не пожалев силушки. Но едва поверил своим глазам, когда увидел: «змеиный замок» не только превратил в крошево зубы жуткой твари. Он каким-то образом пробил её башку насквозь, в буквальном смысле вышибив ей мозги. Секунду или две Иванушка мог видеть брусчатку Миллионного улицы сквозь пробоину в голове волкулака. А затем дьявольское существо упало замертво. И моментально началось его обратное превращение: в человека.
Вот тут обе другие твари подали, наконец, голос: по улице разнесся протяжный, злобный и отчаянный звериный вой. Хотя, пожалуй, в нем слышались также вполне человеческие нотки горя и остервенелой ненависти. Но Иван не пожелал вслушиваться в оттенки этого завывания. Равно как недосуг ему было смотреть, чем завершится преображение убитого им волкулака. Купеческий сын отпустил поводья, и Басурман помчал вперёд таким бешеным галопом, каким, быть может, не бегал ещё никогда в жизни.
До алтыновского доходного дома им оставалось всего ничего: два квартала. И купеческий сын успел бы, возможно, доскакать туда, пока волкулаки до конца не опомнились. Но тут из цирюльни, возле которой виднелся столбик в бело-сине-красную полоску — дань заграничной моде, — выскочил вдруг ополоумевший мужик. Не севильский цирюльник — живогорский.
— Обглодали! — исступленно заголосил он. — Жену мою обглодали!..
И, если бы Иванушка не придержал снова Басурмана, этот крикун тотчас оказался бы под конскими копытами.
— Назад, идиот! — заорал купеческий сын. — Тебя самого сейчас обглодают!
И цирюльник явно увидел, кто преследует всадника — метнулся обратно в дом. Лишь дверь парикмахерской лязгнула каким-то запором. Но драгоценные мгновения оказались потеряны. Когда Басурман снова устремился вперёд, оба оставшихся волкулака уже преследовали их бок о бок. И они подступили так близко, что за перестуком конских копыт до Ивана доносилось звуки их надсадного дыхания. Догонять аргамака им явно оказалось нелегко, но теперь, когда добыча была рядом, отступать они уж точно не собирались.
Иван сунул руку в седельную суму, собираясь швырнуть в глаза волкулакам припасенное для Горыныча просо — хотя бы на пару мгновений тварей ослепить. Скакать-то оставалось всего ничего, и купеческий сын уже видел: возле доходного дома кто-то приоткрыл одну створку ворот, ведущих на хозяйственный двор. Надо было только до них добраться. Но пальцы Иванушки вместо мешочка с зерном нащупали только что-то узкое, матерчатое, шероховатое на ощупь. Зерно для голубя лежало в сумке с другой стороны! И, чтобы туда дотянуться, требовалось перехватить уздечку другой рукой. А один из волкулаков уже клацнул зубами возле задней ноги Басурмана. Оборотни, похоже, уразумели: выведя из строя коня, они тотчас доберутся и до всадника.
И тут Иванушка понял, что оказалось у него под рукой. В сумке так и остался лежать княжеский кушак с остатками вышитого на нём герба. Купеческий сын забыл распорядиться, чтобы старинную вещицу забрали оттуда.
Иванушка выхватил потрепанный кушак из сумки и швырнул его так, что он коснулся одновременно двух волкулаковых морд. Но, увы: тут же свалился на брусчатку, не ослепил тварей даже на миг. И купеческий сын издал разочарованный вздох: в своей последней надежде он обманулся.