И словам своего старшего приказчика Иван Алтынов совершенно не удивился. Это ещё Лукьян Андреевич не знал, что находилось в рогожном свертке, который купеческий сын забрал из тройки и держал сейчас под мышкой — не мог никому доверить подобную ношу! Что он тогда сказал бы про беды?..
Эрик Рыжий тем временем выпрыгнул из открытой корзинки, соскочил наземь и, не теряя времени, помчал за угол дома. Путь его явно лежал через чёрный ход на кухню: в царство обожавшей его кухарки Степаниды.
— Идемте в батюшкин кабинет, — вздохнул Иван. — И вы мне всё в деталях расскажете.
И Сивцов рассказал — даже не стал усаживаться напротив купеческого сына в кресло, хоть тот и предложил ему это, едва сам расположился за отцовским столом. Лукьян Андреевич говорил, кругами расхаживая по просторному кабинету Митрофана Кузьмича. И поначалу Иван Алтынов просто слушал его. А потом взял со стола грифельный карандаш и листок бумаги: принялся составлять нумерованный перечень того, о чем Сивцов ему говорил. Пунктов в этом перечне оказалось куда больше двух.
— Родственник ваш, Валерьян Петрович Эзопов, сбежал вчера утром из сумасшедших палат, — объявил старший приказчик первую «беду», и тут же, предваряя вопросы, уточнил: — То есть, сбежал-то он, по всем вероятиям, среди ночи. Но отсутствие его обнаружили только тогда, когда доктор делал утренний обход.
— Санитаров допросили? — быстро спросил Иван.
— А то как же! Исправник наш, Огурцов Денис Иванович, самолично ездил в дом скорби. И всех допрашивал три часа, как мне потом рассказали. Ведь ясно же, что кто-то родственнику вашему помог с побегом. Только ничего исправник не добился: повиниться никто не пожелал. Уж бушевал Денис Иванович, бушевал, а толку-то?
Ивану Алтынову моментально вспомнилась сегодняшняя мимолетная встреча в городе: как ему на глаза попался один из санитаров пресловутого дома скорби. «Надо будет разузнать, как его фамилия, и не дежурил ли он тогда, когда Валерьян сбежал», — подумал купеческий сын. А Лукьян Андреевич уже рассказывал дальше:
— Но это, как говорится, цветочки! Маменька ваша, Татьяна Дмитриевна, изволили уехать, как только заслышали о том, что Валерьян исчез из сумасшедших палат.
— Что значит: изволили уехать? — напрягся Иван. — Она в Москву вернулась, что ли? Так ведь она же обещала пробыть в Живогорске два месяца.
— То-то — что обещали!.. А вчера днем пошли вашу маменьку к обеду звать, а в комнате — никого! Только записку на бюро нашли: «Пусть мой сын Иван управляет всем». И подпись: Татьяна Алтынова. Я нотариуса нашего вызвал, Николая Степановича Мальцева. Он ту записку изучил, сказал: условно это можно считать доверенностью. Так что теперь, Иван Митрофанович, алтыновское дело — на полном вашем попечении.
Иван ощутил, как мысли его словно бы поскакали вприпрыжку.
— Погодите, погодите! — Он принялся тереть ладонью лоб. — Где та записка сейчас?
— Господин Мальцев её забрал.
— А почерк? Это точно маменька писала?
Сивцов только руками развёл:
— Не могу вам ответить. Никто в доме руку вашей маменьки не знает. Мавруша сказала бы наверняка, только она… — Старший приказчик кривовато усмехнулся, потом закончил: —…неведомо, где. А писем Татьяна Дмитриева сюда не писали. Да, и ещё: вместе с маменькой вашей уехал дворецкий, которого они наняли. Надо думать, стал при ней кучером. И вместе с ними пропала пароконная коляска вашего батюшки. А с нею — пара отличных рысаков. И, между прочим, за саму коляску было в свое время полторы тысячи уплачено…
Последнее обстоятельство Ивана Алтынова не слишком расстроило. Знал бы Лукьян Андреевич, сколько он сам заплатил за монгольфьер, который утонул в пруду усадьбы Медвежий Ручей! Но коляска могла оказаться важной по иной причине.
— А вы не посылали людей на железную дорогу? — спросил Иван. — Если маменька и её дворецкий отправились куда-то на поезде, то экипаж должен был остаться на станции.
— Нету его там. — Лукьян Андреевич вздохнул, а затем опустился, наконец, на предложенный ему стул. — Я расспрашивал людей в городе: не видел ли кто, куда коляска наша уехала? Только у всех другое сейчас на уме. Волки у нас в Живогорске объявились, Иван Митрофанович. — Сивцов поднял глаза на Ивана, и тот обнаружил: во взгляде старшего приказчика читается самый натуральный страх. — Прямо на улице двоих мужиков загрызли! Одного — близ Духова леса, а другого — так и вовсе: в самом центре Живогорска, на Миллионной. И даже не ночью это произошло, а в то самое утро, когда родственник ваш сбежал из сумасшедших палат!
Глава 2. Ультиматум
28 августа (9 сентября) 1872 года. Понедельник
Иван резко отодвинул кресло, встал из-за стола. Делать записи ему внезапно расхотелось. Лукьян Андреевич хотел было тоже подняться, но купеческий сын сделал ему знак, чтобы он продолжал сидеть. Потом наклонился вперёд, опершись руками о крышку стола, спросил:
— А кто-нибудь этих волков видел? Сколько их было? Или, может, на людей вообще собаки напали?
Последний вопрос Иван задал больше для очистки совести: ответ лежал сейчас у его ног, обернутый рогожей. Да и старший приказчик покачал головой:
— Точно — волки! Их видели — издалека, правда. Свидетели показали: обоих мужиков задрали три здоровенных зверя. Но даже и не это хуже всего, Иван Митрофанович. — Сивцов глубоко вздохнул, помолчал пару секунд. — В городе поговаривают: это кузен ваш, Валерьян Петрович, вызвал тех волков своим колдовством. То есть, не кузен: дядя. А другие, — старший приказчик понизил голос, хотя никого, кроме них двоих, в кабинете не было, — считают, будто он сам их… того… Ну, в смысле: загрыз. А на свидетелей, дескать, морок навел. Городовой, который был в сумасшедших палатах на дознании вместе с Огурцовым, припомнил, как Валерьян пытался его укусить, когда случилась та скверная история в ресторане — с нападением на вашу тетушку. Городового, правда, быстро урезонили. Сказали: на убитых нашли следы волчьих зубов, не человечьих. Но слухи-то уже поползли!..
А Иван подумал: «Так вот почему горожане от нашей тройки глаза отводили!.. И вот из-за чего улицы опустели: люди опасаются волков-людоедов… Может, и санитар, который с кем-то болтал на Миллионной, как раз о волках и рассказывал». Купеческий сын поежился при этой мысли: он и сам о них мог бы кое-что порассказать.
А Лукьян Андреевич вдруг хлопнул себя по лбу:
— Ох, я и забыл совсем!.. В то же утро, когда волки в Живогорске объявились, у нас в доме странное происшествие приключилось. Вас не было, и я хотел маменьке вашей доложить, но… — Старший приказчик смущенно развёл руками — словно это он был повинен в том, что Татьяна Дмитриевна Алтынова внезапно решила покинуть город.
— Да что случилось-то, Лукьян Андреевич? — поторопил его Иван.
Он, впрочем, полагал: всё самое худшее Сивцов ему уже поведал. И уж никак не ожидал услышать то, что сказал ему старший приказчик далее:
— В подвал наш воры пробрались!.. Я нашёл на лестнице грязные мужские следы. И они вели, между прочим, к той самой двери, за которой вы обнаружили секретное отделение. Сначала к ней, потом — обратно. Никто из прислуги туда не ходил: я всем запретил, сказал, что вы не велели. Да и замок на той двери остался цел. Так что, надо думать, ничего у нас не украли. Хотя проверить я не сумел: ключей-то от замка вы мне не оставили. И я на всякий случай приказал ту лестницу не мыть и по этим следам не ходить. Вдруг всё-таки обнаружится какая пропажа, и тогда…
Но купеческий сын уже не слушал его. Обогнув стол, он опрометью кинулся к двери. Но на полпути резко развернулся — поворотил обратно, выхватил из-под стола рогожный свёрток и опять помчал к выходу.
Лукьян Андреевич взирал на Ивана, ошеломленно моргая — тот увидел это, когда на миг приостановился на пороге.
— Не ходите за мной! — бросил он старшему приказчику.
И с тем выскочил из отцовского кабинета.
До самой двери на лестницу, ведущей в подвал, Иванушка бежал заполошно, как заяц при звуке охотничьего рожка. И одна лишь мысль неотвязно крутилась у него в голове: «Я не должен был его там оставлять… Не должен был… Не должен…» Однако, распахнув подвальную дверь, купеческий сын поневоле застыл на месте. Внизу царила кромешная тьма, и ему пришлось вернуться на пару шагов назад: взять масляную лампу, что стояла на полочке в коридоре: специально для тех, кому нужно было попасть в подпол. Рядом с лампой лежали спички, так что Иван сразу же зажег фитиль. И, держа под мышкой свой чудовищный свёрток, поднял повыше светильник и стал спускаться. Теперь он шёл медленно и всё время глядел себя под ноги. Во-первых, лестница была крутой. А, во-вторых, те самые следы он сразу же углядел: благодаря предусмотрительности Сивцова их не затоптали.
И теперь Иван рассматривал их, пытаясь сообразить: мужчине какого роста они могли бы принадлежать? Даже свою собственную ногу поставил рядом. По всему выходило: посетитель был ниже его, однако не намного. И действительно — цепочка грязных следов была двойная. Визитер в грязной обуви вернулся той же дорогой, что и пришёл. Вот только — был ли он один, когда шел обратно? Или с ним находился некто в более чистой обуви — не испачкавшей ступени? Иван молился, чтобы ему ошибиться в своих предположениях. Только не уверен был, что в данном случае молитва его возымеет силу.
Секретный подвал, который Иван отыскал на старых архитектурных планах, пролегал лишь под небольшой частью дома. Это было ответвление — этакий аппендикс, говоря медицинским языком. И дверь, которую купеческий сын оставил запертой на замок, уезжая в Медвежий Ручей, пряталась за бутафорской стеной. Сделанная из дерева, та имитировала кирпичную кладку подвала. Только благодаря планам Иван понял, что эту стену-щит ничего не стоит убрать. И теперь сожалел, что не приказал возвратить её на прежнее место перед своим отъездом.