У Эрика Рыжего от напряжения начали трепетать все мышцы. Однако снова пускаться в бегство он не поспешил. Во-первых, его недавний преследователь явно испытывал сильную боль, передвигаясь по кольям вверх: продолжал выть и стонать. Так что дело у него шло небыстро. А, во-вторых, в яме этот полумужик-полуволк находился не один! Долгорукий лежал на боку так, что его тёмное лицо было обращено к новому соседу. И плешивая голова полуволка находилась от дедули на расстоянии вытянутой руки.
Видело ли купца-колдуна то существо, которое Эрик сумел заманить в волчью яму? Этого кот не знал. Хотя и предполагал, что должно было видеть. Неспроста же полуволк так яростно бил по земле лапами: они — все четыре — оставались у него звериными.
А потом полуволк повернул к дедуле свою плешивую голову. И Эрик Рыжий коротко мяукнул от удивления. Он узнал этого типа, пусть тот и предстал вполоборота! Ещё бы коту было его не узнать: плешивый являлся когда-то домашним учителем его хозяина, Ивана Алтынова. Конечно, тогда у него руки и ноги были обычными, человеческими. В зверя он не перекидывался. И Рыжий сумел припомнить, как величала его алтыновская прислуга: господин Сусликов. А Иванушка дал ему непочтительное прозвание: Пифагоровы штаны. Кто такой был этот Пифагор, кот не ведал. Но что такое штаны, он знал. И сейчас на чудище в яме их не было вовсе: ни Пифагоровых, ни его собственных.
Между тем Сусликов явно поймал взгляд единственного глаза дедули. И, видимо, на него это произвело сильное впечатление. Потому как он забыл стонать и принялся с неистовой силой работать своими звериными лапами. Так что уже через пару мгновений сумел приподняться настолько, что один из кольев с чавканьем выскочил из его живота: оказался коротким и упустил свою добычу.
Эрик чуть попятился, ощущая, как спина его непроизвольно выгибается дугой, а вся шерсть, от загривка до кончика хвоста, встаёт дыбом. Но — он снова удержался: не кинулся удирать. Один-то кол ещё держал господина Сусликова! Да и дедуля внезапно простер к бывшему учителю Ивана свою руку: левую. Правая, неимоверно длинная, по-прежнему оставалась у него неподвижно вздернутой вверх.
Но и в левой руке дедули силищи обнаружилось — о-го-го! Господин Сусликов уже почти освободился: острие кола теперь торчало из его спины всего на пару вершков. Но в этот миг дед Ивана Алтынова поймал его левой рукой за ухо — будто нашкодившего мальчишку. И резко рванул голову учителя вниз, к земляному дну ямы. Раздался пронзительный визг: жалобнее, протяженнее и громче прежнего. И Рыжий прижал уши, словно при порыве ветра. Однако снова подступил к самому краю провала, понимая: вот-вот случится нечто, уж вовсе невероятное. И он, купеческий кот Эрик, непременно должен всё увидеть.
Хотя, пока Рыжий смотрел, у него раза три возникало желание рвануть из этой башни — неважно, куда. И бежать, не жалея лап.
Кот узрел, как дедуля со всего маху впечатал голову господина Сусликова в земляной пол, который, как видно, затвердел настолько, что стал похож на камень. И тут же бывший учитель Ивана перестал орать: умолк прямо на середине вздоха. А долгорукий одним ударом не ограничился. Продолжая держать полуволка за одно ухо — человеческое по форме, — он раз за разом ударял его противоположной стороной головы об пол. И вот — после третьего или четвёртого удара задние лапы жуткого существа сделались ногами человека, равно как и вся его нижняя половина стала, как у обычного голого мужика. После следующего удара его передние лапы преобразилось в тощие мужские руки со скрюченными пальцами. А ещё один удар привёл к тому, что голова волкулака лопнула, будто зелено-полосатый арбуз, какие доставляли иногда в дом Алтыновых. Но, если из арбуза, уроненного однажды кухаркой Стешей, показалась красная сочная мякоть, то из черепной коробки Пифагоровых штанов вылезло что-то серое, тусклое, похожее на комковатую овсяную кашу.
И дедуля тотчас же запустил в мнимую кашу пальцы левой руки, зачерпнул полную горсть этого, а затем отправил себе в рот.
У Рыжего от омерзения дернулся кончик хвоста. Однако алтыновский кот и теперь не убежал: продолжил смотреть. Чутьё говорило ему: это ещё не конец.
Иван видел: Зину его план и ужасает, и обнадеживает одновременно. Она хмурилась, теребила кружевной воротник платья, а потом принялась тереть красное пятно на большом пальце своей левой руки.
— Решай, Зинуша! — Купеческий сын не выдержал — поторопил её. — Чтобы нам всё сделать, нужно приступать немедленно. Сейчас, я надеюсь, мы ещё сможем уехать отсюда на Басурмане — он твоего веса и не ощутит, если ты сядешь позади меня. Но я не знаю, что случится дальше.
Он хотел прибавить: не возьмут ли волкулаки доходный дом в круговую осаду. А им двоим, прежде чем приступать к плану по спасению отца Александра, крайне желательно было попасть в охотничий дом, о котором упоминал Викентий Добротин в Зинином сне. Иван очень рассчитывал, что с поисками этого дома им поможет Илья Григорьевич Свистунов: корреспондент газеты «Живогорский вестник» и автор недавней статьи об истории и легендах Старого села. Если Лукьян Андреевич успел с ним связаться, то сейчас господин Свистунов должен был проводить исследования в уездном архиве: искать возможных потомков князей Гагариных среди тех, кто входил в список отца Александра. Да и, в любом случае, архив находился в одном здании с редакцией «Вестника», тоже располагавшейся на Миллионной улице. Басурман за минуту домчал бы их туда. И переговорить с Ильей Свистуновым они смогли бы если в не архиве, то в помещении, принадлежавшем газете.
Зина же коротко выдохнула, а затем, бросив тереть палец, поглядела на своего жениха.
— Вот что, Ванечка. — Голос у девушки был привычно решительный, так что купеческий сын мигом понял: она задумала что-то, и на попятный не пойдёт, хоть в лепешку перед ней разбейся. — Мы сделаем, как ты сказал. Только кольцо ты отдашь мне. У тебя не получится пустить его в ход, а вот у меня — другое дело. Они будут опасаться тебя, ну, а барышню всерьёз никто не примет.
— Ладно. — Иван сам ощутил, насколько кисло прозвучал его голос. — Надень какое-нибудь платье с широкой юбкой, чтобы ты могла сесть на лошадь верхом. А я сейчас насыплю Горынычу зерна про запас, и мы двинемся в путь.
У Зины, как оказалась, имелась в гардеробе специальная юбка-брюки для верховой езды. В таких, как Иванушка слышал, ездили на лошадях женщины на американском Диком Западе. Да и дочке священника явно доводилось прежде сидеть в седле по-мужски. Может, она сопровождала отца в поездках по таким местам, куда на бричке было не добраться. Так что уже пять минут спустя невеста Ивана Алтынова переоделась, нацепила шляпу с широкими полями и заявила с торжеством:
— Я готова!
Иванушка молча кивнул и шагнул в маленькую прихожую. Да так и застыл с протянутой к дверной щеколде рукой.
Из коридора отчетливо слышался странный цокающий звук — негромкий, однако от него у Ивана вдруг налилось холодом красное пятно на тыльной стороне правой ладони. Кому-то могло показаться: по коридорному полу постукивают когти крупной собаки. Даже не так: двух или трех собак. Вот только купеческий сын точно знал: никакие это были не собаки.
И тут же Горыныч отчаянно забил в клетке крыльями. Даже забыл клевать просо, которое хозяин щедро насыпал ему в кормушку.
А затем до Ивана донесся голос Агриппины Федотовой. Зинина баушка кричала из номера напротив, но слышно её было так хорошо, словно двух дверей между ними не было. И она, несомненно, уловила цоканье когтей по полу не хуже, чем сам Иван.
— Никому не выходить из номеров! — надсаживала горло Агриппина. — Запритесь и сидите внутри! Иначе вас всех загрызут!
Эрик наблюдал за трапезой дедули с крайней неприязнью, но ещё больше — с нетерпением. Тело господина Сусликова, которое приобрело уже полностью человеческий вид, поначалу ещё подергивалось, пока долгорукий поедал содержимое его разбитой головы. Но затем замерло в полной неподвижности. Лишь покачивалось вправо-влево на пронзавшей его острой деревяшке, когда дедуля снова и снова запускал пятерню в серое нечто, находившееся в черепе волкулака.
Коту начинало уже казаться, что обед купца-колдуна не завершится никогда. Что солнце зайдет за горизонт, а он всё ещё будет продолжать свою мерзкую трапезу. Да, Эрик сам заманил волкулака в ловушку. И был несказанно рад, что не угодил ему в зубы. Но — жрать его он всё равно не стал бы. Разве что — если бы умирал с голоду.
И тут же котофея посетила мысль: может статься, дедуля-то как раз с голоду и умирал! А теперь, когда подвернулась такая возможность, не упустил случая насытиться. Вон — даже единственный его глаз начал блестеть ярче после такого обеда! Который, к великой радости Эрика, всё-таки завершился: дедуля отпихнул от себя опустошенную голову бывшего учителя Иванушки, а затем передернул плечами — будто стряхивал с них что-то.
А далее произошло нечто такое, что Эрик, доселе молчавший, не утерпел: издал протяжный удивленный мяв. Поскольку от движения дедулиных плеч тот кол, что пронзал его спину, вдруг переломился. Так легко, словно был всего лишь тонкой сухой веточкой. Сам же долгорукий тотчас поднялся в полный рост, и та часть кола, что еще торчала из него, вывалилась и откатилась в сторону. А купец-колдун совершил своей многосуставчатой правой рукой едва уловимое глазом движение. Казалось, он коротко и молниеносно хлестнул ею по воздуху. Отчего сустав, что был переломлен, мгновенно встал на место и согнулся в правильную сторону. А пальцы длиннющей конечности с новой силой вцепились в край пролома. И дедуля принялся медленно, плавно вытягивать наверх своё согбенное тело.
В этот момент Эрик был как никогда близок к тому, чтобы ринуться наутек. Конечно, одноглазый дедуля вроде бы плотно закусил. И прежде не изъявлял намерения сожрать его, кота Эрика. Но — кто знает, что теперь взбредет ему в голову? Живя в альтыновском доме, Рыжий неоднократно слышал присловье: аппетит приходит во время еды.