Однако раньше, чем Эрик отскочил от края провала, чтобы дать из башни стрекача, дедуля встретился с ним взглядом. И в коричневом, словно перезрелая вишня, глазу купца-колдуна возникло выражение требовательное и непреклонное.
«Ищи!» — снова услышал кот у себя в голове приказ долгорукого. Но на сей раз у дедули, похоже, прибавилось сил: он соблаговолил дополнить это слово зримой картиной. Ну, то есть, картина-то возникла только у Рыжего в голове. Однако она оказалась настолько яркой и определённой, что никакие описания не объяснили бы ему всё лучше. Он узрел женщину, более или менее ему знакомую: маменьку Ивана Алтынова, о которой давеча говорил чернобородый священник. Увидел маленький домик в лесу, в котором женщина эта сидела за столом, накрытом белой скатертью. А, главное, приметил всю — от башни-каланчи до порога этого домика — дорогу, которую он, купеческий кот Эрик, должен был проделать.
И, не медля более, котофей сорвался с места, стрелой вылетел из дверного проема башни и помчал указанным ему путём: к опушке леса, а затем — дальше, по едва заметной, старой-престарой тропе.
Зина Тихомирова ничуть не удивилась, услышав зычный возглас своей бабушки. Агриппина Ивановна могла просто учуять, кто находится в коридоре. Ей и звуки никакие не потребовались бы, чтобы всё понять. Дочка протоиерея подумала только: а возымеют ли действие эти предостережения?
— Мы поняли! — во весь голос ответил Зининой бабушке Иван, а затем прибавил тихо — так, чтобы услышала одна его невеста: — Но нам всё равно придётся выйти.
— Думаешь, они нас не тронут — из-за этого? — девушка сдернула с левой руки перчатку для верховой езды, показала карминную отметину на пальце.
— Не уверен. — Иван качнул головой. — А из пистолета без перезарядки я смогу сделать всего один выстрел. Так что уйти через коридор мы не сможем. Но есть иной путь.
— Пожарная лестница! — воскликнула Зина, но сразу же ладошками зажала себе рот: ещё не хватало, чтобы её слова сумела разобрать баушка; и продолжила говорить уже шепотом: — Если Валерьян сумел залезть по ней сюда, то мы сможем и слезть. Да, да, и не смотри на меня так! Я сумею спуститься, уж не сомневайся. У меня в гимназии был высший балл за упражнения на шведской стенке!
Но, к Зининому удивлению, спорить с ней Ванечка не стал. Сказал только:
— Я буду спускаться первым. Если что, подстрахую тебя. Но сперва нам нужно кое-что отправить голубиной почтой. Уверен: Горыныч полетит домой, если я его выпущу. А там, глядишь, кто-нибудь, да и заметит, что у него к лапе привязана записка.
С этими словами Иван Алтынов извлёк из кармана сюртука блокнот и карандаш. И Зина, конечно, заглядывала своему жениху через плечо, пока он, положив блокнот на стол, писал на его страничках:
Для г-на Сивцова. Прошу передать по возможности скорее!
Любезный Лукьян Андреевич, обстоятельства складываются так, что мы с моею невестой, Зинаидой Александровной Тихомировой, вынуждены спешно отправиться за город. А к Вам у меня будет сугубая просьба: устроить дело так, чтобы постояльцев нашего доходного дома на Миллионной улице экстренно из него эвакуировали. Полицию не привлекайте ни в коем случае! Обратитесь лучше в пожарную команду. У них найдутся лестницы и весь необходимый инвентарь. Выбираться постояльцам придётся, по всем вероятиям, из окон. И пусть сами пожарные соблюдают большую осторожность, когда будут приближаться к зданию. А, главное, внутри самого дома. Скажу Вам без обиняков: дикое зверье, что наводнило в последние дни Живогорск, пробрались туда в числе, каковое мне неизвестно. Всем постояльцам сообщите: плата за проживание будет им возвращена в полном объёме. И каждый получит компенсацию за причиненное беспокойство в размере двадцати процентов от стоимости найма.
И ещё одна просьба у меня будет к Вам, Лукьян Андреевич: отправьте, пожалуйста, телеграмму в усадьбу «Медвежий Ручей» — Николаю Павловичу Полугарскому. Напишите, что я очень прошу его изготовить и прислать в Живогорск как можно больше особых зарядов к тому пистолету, который он мне подарил. Г-н Полугарский поймёт, о чём речь.
Доктору же Парнасову передайте: наша договоренность остаётся в силе! Я полностью полагаюсь на его помощь. И пусть он обязательно возьмёт с собой медицинский саквояж, когда отправится исполнять моё поручение. И попросите Павла Антоновича особо проверить, имеется ли у него в достатке то вещество, о котором мы с ним говорили нынче утром. Ежели его окажется мало, пускай он всенепременно заглянет в аптеку и пополнил его запас.
Засим прощаюсь! И надеюсь всей душой, что вскоре смогу сообщить Вам обнадеживающие известия!
Иван Алтынов.
P.S. Прошу Вас также, Лукьян Андреевич, предпринять усилия, чтобы отыскать оброненные мною на Миллионной улице вещи: замок от двери нашего подвала и старинный мужской кушак с вышивкой. Можете назначить нашедшему любое вознаграждение, какое сочтете уместным.
Ив. Ал-в.
Глава 17. Дурной глаз
30 августа (11 сентября) 1872 года. Среда
Татьяна Дмитриевна Алтынова давно вышла из той поры своей жизни, когда её мучило раскаяние за то, что она сделала, замыслила или намечтала себе. Когда-то, в пору юности, она порой не спала ночи напролёт, поворачивая так и этак собственные поступки и желания. Оценивала их, а порой и сама себя жестоко осуждала. Но то осталось в прошлом. К своим пятидесяти годам беглая жена Митрофана Алтынова бросила заниматься самоедством. Бессмысленно это было и только прибавляло морщин. А Татьяна Дмитриевна с ужасом рассматривала в зеркале каждую новую складочку на своем лице. И до недавнего времени выдергивала у себя все седые волоски. Однако пришлось это занятие забросить: многовато их сделалось. Этак она со своими светло-русыми, почти рыжими волосами станет похожа на плешивую белку!
А тут ещё и Петя Эзопов нанес ей удар — после того, как они пятнадцать лет были вместе! И он, между прочим, постоянно восторгался её моложавостью. Но вот, поди ж ты: её mignon ami[3]взял, да и вернулся к законной супруге своей Софье, золовке Татьяны Дмитриевны. И ладно бы, она была моложе Татьяны, так нет: они обе находились в одних летах! И выходило, что Софья Эзопова, в девичестве — Алтынова, в свои пятьдесят оказалась более привлекательной в глазах Петра Филипповича, ценителя женской красоты.
Этой мысли Татьяна Дмитриевна вынести не могла. Потому-то, когда здесь, в Живогорске, к ней заявился тот человек со своим немыслимым предложением, она не выставила его прочь. А, главное, поверила ему, хотя уж точно не считала себя наивной дурочкой! Ха-ха, ну, подумаешь: искуситель пообещал ей вечную молодость. Почему, спрашивается, она не должна была ему верить, если именно этого желала сильнее всего на свете? Тем более что взамен её визитер только и хотел, что получить постоянный и беспрепятственный доступ в алтыновский склеп, что располагался на Духовском погосте. Правда, когда она спросила: «А что там, в этом склепе?», её посетитель принялся мяться, прятать глаза и внятного ответа ей так и не дал. Сказал: он хочет произвести какие-то исторические изыскания. А Татьяну Дмитриевну так ослепили описанные ей перспективы омоложения, что она не стала дознаваться. Сразу же на предложенные условия согласилась
Однако с посещением склепа всё оказалось не так просто. Ключ-то от него Татьяна легко раздобыла: Лукьян Андреевич Сивцов сделал по её просьбе дубликат. И не поинтересовался даже, для чего ей это понадобилось. Но, когда она попробовала отпереть этим ключом дверь погребальницы, ничего не вышло. Ключ легко проворачивался в замке, раздавался щелчок, но — дверь не открывалась! Уж Татьяна Дмитриевна и плечом её толкала, и даже ударяла в неё ногой — всё без толку.
Вот тут-то и стало до Татьяны Дмитриевны доходить: исполнить свою часть договора ей будет нелегко. Пожалуй, она и сама могла бы догадаться, что попасть в склеп Алтыновых кто угодно не сумеет. А иначе с какой радости её визитеру было так стараться: заключать с ней мефистофельскую сделку? Он мог бы просто взломать замок, и вся недолга.
И Татьяна Дмитриевна решила обратиться за советом к женщине, которая много лет являлась её конфиденткой и помощницей: к Агриппине Ивановне Федотовой. Увы, та укатила к тому времени в подмосковную усадьба «Медвежий Ручей»: вызволять оттуда свою внучку Зинаиду. Но Татьяна отправила ей с нарочным подробнейшее письмо обо всём произошедшем. И попросила её дать подсказку: что предпринять, дабы открыть заклинившую дверь?
И Агриппина сразу прислала ей с тем же посыльным ответ. Прочитав который, Татьяна Дмитриевна ощутила такой страх, какого не чувствовала с момента смерти своего свёкра, Кузьмы Петровича Алтынова. Только он способен был так воздействовать на Татьяну, что у неё цепенело тело и пресекалось дыхание.
Суть всего длинного письма, присланного Агриппиной, сводилась к трём вещам.
Во-первых, Агриппина Ивановна сразу сказала, что алтыновский склеп ни один посторонний человек не сможет ни отпереть, ни взломать. На дверь погребальницы наложил заклятье ещё купец-колдун Кузьма Алтынов. Из живых людей открыть её сумеет лишь тот, кого связывают с ним, Кузьмой Алтыновым, кровные узы. Что означала ремарка «из живых людей» — об этом Татьяна Дмитриевна даже думать не захотела
Во-вторых, Агриппина, прочитавшая описание внешности Татьяниного визитёра, написала категорично и твёрдо: тем пришлецом был какой-то там Ангел-псаломщик. И будто бы про этого Ангела она, Агриппина, много чего слышала. И что прибыл он теперь в Живогорск неспроста: он готовит нашествие на город страшных оборотней-волкулаков.
А, в-третьих, она заверила Татьяну, что визитёр непременно расправится с ней теперь. Ведь она оказалась ему бесполезной: не исполнила возложенную на неё задачу. Да ещё и узнала о его намерениях. Так что единственная для неё, Татьяны, возможность уцелеть — бежать из города. А лучше всего — укрыться в бывшем охотничьем доме князей Гагариных, который ещё лет сорок назад выкупил для себя Кузьма Алтынов. Волкулаки боятся этого дома пуще огня и ни за что к нему приближаться не станут.