Так они и выскочили на опушку перед заброшенным селом — ту, где находился Колодец Ангела. Волкулак мчал впереди всех и, перепрыгнув через поваленный частокол, направил свой бег к кладбищенским воротам. Доктор на Басурмане последовал за ним. А Иван чуть замедлил бег, и Зина, которую он крепко держал за руку, в досаде повернулась к нему:
— Ну, что же ты, Ванечка! Мой папенька где-то здесь, и ему наверняка нужна наша помощь!
Но Иван остановился вовсе, так и не выпустив Зининой руки. И кивком головы указал своей невесте вбок — в сторону высоченных старых елей, окружавших колодец.
— Посмотри туда, пожалуйста! Ты никого там не видишь?
Девушка быстро повернула голову, и на миг её зрачки расширились. Так что Иван решил: она тоже заметила за тёмными стволами колышущуюся тень, напоминавшую знак вопроса — в две трети человеческого роста. Но тут же Зина встряхнула головой, словно отгоняя муху, и промолвила:
— Там просто лапы еловые — их ветер качает. Бежим, скорее! — И она потянула Иванушка за руку, увлекая его за собой.
Купеческий сын ничего говорить ей больше не стал — припустил с нею к погосту, что примыкал к пришедшей в запустение Казанской церкви. Но по пути он раза три или четыре оборачивался через плечо — смотрел на еловые лапы. Да, они, вне всяких сомнений, имелись там в наличии. Но Иванушка мог бы поклясться именем своего отца: за ними просматривалась человеческая фигура. Или — не человеческая, если уж говорить точно. И этого не человека видеть мог, по всем вероятиям, один только Иван Алтынов. Даже Зине — с её наследственным ведьмовским даром — прятавшийся у колодца субъект сумел запорошить глаза.
Иванушка, будь он один, непременно эту ситуацию разъяснил бы. Попытался бы со своим дедулей пообщаться, чего бы это ни стоило. Пускай Кузьма Алтынов не мог обычным способом говорить — Иван теперь сумел бы услышать его и по-другому. Не сомневался, что сумел бы. И добился бы от купца-колдуна ответа: что именно тот забыл здесь, подле запустелого села? Кого он тут караулит? А, главное, чего он хочет от своего внука? Какой платы потребует за колдовской талант: нежеланный дар, который он Иванушке всучил?
Однако медлить сейчас и вправду было никак нельзя. Чёрный волк уже скрылся из глаз, и даже тёмный силуэт доктора на Басурмане маячил уже в отдалении. Нужно было нагонять их, пока сила княжьего перстня заставляла помещика-волкулака подчиняться Ивану. И купеческий сын отнюдь не разделял уверенности своей невесты в том, что ставший оборотнем Николай Павлович будет проявлять к ним лояльность, когда таинственный перстень перестанет влиять на него.
Так что — минутой позже Иван и Зина уже влетели под полукруглую арку ворот погоста и понеслись дальше: к храму, белевшему за деревьями. Именно в той стороне скрылся чёрный волк и следовавший за ним всадник.
Иван ощущал, как ноги у него начинают тяжелеть, а кровь стучит в ушах. И всё же они с Зиной ещё прибавили ходу, когда увидели, как возле церковной паперти крутится в нетерпении полузверь-получеловек, а доктор безуспешно пытается слезть с Басурмана, который беспокойно гарцует на месте.
А потом из-за двери храма, в которой зиял пролом, крест-накрест заколоченный досками, до них долетел голос.
— Эй, есть там кто-нибудь? — кричал отец Александр Тихомиров. — Выпустите меня отсюда!
Илья Свистунов, корреспондент газеты «Живогорский вестник», уже сожалел, что увязался за Агриппиной Ивановной Федотовой в эту её вылазку. Когда газетчик приехал сегодня на чужой подводе к дому купцов Алтыновых, то рассчитывал, что найдёт там Ивана или хотя бы доктора Парнасова. Расскажет одному из них или им обоим о том, как он заманил в редакцию «Вестника» и запер там в разных комнатах двух новоявленных волчат: Парамошу и гостиничного посыльного, имени которого Илья Григорьевич даже не знал. Спросит совета: как быть с ними дальше? А, главное, объяснит Ивану Алтынову, что нельзя уничтожать в Живогорске всех волкулаков подряд, без разбору. Слишком велика вероятность, что среди них окажутся невинные жертвы.
И вот — ни молодого Алтынова, ни доктора в купеческом доме не оказалось. Зато на Губернской улице Илья Свистунов встретил свою давнюю знакомую Агриппину Федотову. И она сообщила ему, что собирается пойти в Духов лес, к бывшему охотничьему дому князей Гагариных, где пряталась сейчас Татьяна Дмитриевна Алтынова.
— Надеюсь, Иван Митрофанович окажется там же, — сказала она Илье. — И моя внучка Зина — тоже.
Вот тогда-то уездный корреспондент и стал набиваться к ней в сопровождающие. И женщина согласилась взять его с собой — при условии, что подводу они оставят в городе. Сказала: ехать на телеге слишком шумно. Понятно было: чье внимание она опасается этим шумом привлечь.
А теперь выяснилось: в обоих своих предположениях Агриппина ошиблась: ни её внучку, ни внучкиного жениха они в охотничьем доме не обнаружили. Встретила их одна только маменька Ивана Алтынова, которая и вела сейчас с ними беседу на небольшой кухне. Причём всем своим видом Татьяна Дмитриевна ясно показывала: гостям своим она не особенно рада. Да что там: она так явственно демонстрировала недоброжелательство, что даже Агриппина Ивановна, обычно — невозмутимая, хмурилась и беспокойного пощипывала себя за подбородок, слушая, как госпожа Алтынова выговаривает ей:
— Долго же ты ко мне шла! Очевидно, дорогая Агриппина, моё общество само по себе не особенно тебя интересует. Ведь твоего хорошего знакомого Петра Филипповича ты рядом со мной более не видишь! Так, может, лучше тебе будет поступить на службу к супругам Эзоповым, когда они вернутся из Италии?
Агриппина на это ничего не отвечала — ждала, когда её хозяйка (бывшая, вероятно) выговорится и выдохнется. И только поглаживала время от времени пушистого рыжего кота, который тёрся о её ноги. У котофея явно не имелось никаких претензий к Агриппине Ивановне.
Илья же Григорьевич маялся, сидя за столом: не знал, куда ему давать глаза и руки. Он бы совсем ушёл отсюда — вернулся в Живогорск. Но опасался: одному, без ведуньи, ему не пройти невредимым через Духов лес. А сама Агриппина Ивановна идти обратно в город уж точно сейчас не планировала. Как она сообщила вскользь Илье, пока они сюда шли, ей, Агриппине, нужно, чтобы Татьяна Дмитриевна сопроводила её к Старому селу. Почему ей требовалось туда попасть — она газетчику не объяснила. Но отступать от своих планов, похоже, не собиралась. Хоть госпожа Алтынова и вещала сейчас, всё более и более распаляясь:
— А теперь ты хочешь, чтобы я пошла с тобой в Казанское — поскольку боишься столкнуться там с моим свёкром-колдуном, восставшим из мёртвых. И считаешь, что в моём присутствии он тебе ничего не сделает. Но тебе, Агриппинушка, быть может, хочется, чтобы он мне что-нибудь сделал? А то вдруг Петя по возвращении из-за границы окажется перед дилеммой, на кого ему обратить свой любвеобильный взор: на тебя или на меня?
И этого уж Агриппина не стерпела.
— Да вы, сударыня, не грибов ли поганых тут наелись? — вопросила она, и её чёрные очи полыхнули таким гневом, что даже Илье Григорьевичу стало не по себе. — Уж должны были бы вы понять: Петька Эзопов мне даром не надобен! А вам я стала служить лишь оттого, что хотела возместить ущерб, который вы понесли, отчасти — по моей вине. Ведь если бы я не спровадила тогда Кузьму Алтынова к праотцам, он, может, и снял бы тот приворот, из-за которого вы с Петром кинулись друг дружке в объятия.
— Ах, конечно! — так и взвилась Татьяна Дмитриевна. — Ведь тогда Пётр Филиппович в твои объятия вернулся бы!..
И их препирательства пошли по новому кругу.
Илья чуть не застонал от тоски. Да и рыжему зверю вся эта тягомотина явно надоела. Котофей отбежал от Агриппины и устремил взор своих жёлтых глазищ на уездного корреспондента. При этом во взгляде котофея словно бы читался вопрос: «Нет, ну ты это слышал?!»
По виду Ильи Свистунова кот, похоже, догадался, что и тому происходящее не нравится до скрежета зубовного. Рыжий зверь подбежал к газетчику, который так и сидел за кухонным столом, запрыгнул ему на колени, дождался, когда Илья почешет ему за ушами. А потом совершенно бесцеремонно перескочил на стол. Никто ему не препятствовал. Женщины самозабвенно переругивались и ничего вокруг себя не замечали. А самого Илью Григорьевича слишком уж заинтриговали дальнейшие действия кота.
Ближе к середине стола, под ветхой полотняной салфеткой, лежал какой-то прямоугольный предмет. И кот, подскочив к нему, правой передней лапой очень ловко эту салфетку подцепил и отбросил в сторону. А потом уселся с ней рядышком и уставился, не мигая, на Илью.
Уездный корреспондент так резко подался вперёд, охваченный удивлением и любопытством, что чуть было не упал с покачнувшегося стула. В смущении он бросил взгляд на Татьяну Дмитриевну и Агриппину Ивановну; но для них обеих он словно бы надел шапку-невидимку. Ни одна, ни другая даже краем глаза на него не посмотрела. И уездный корреспондент, протянул руку: пододвинул к себе стопку пожелтевших исписанных листков бумаги, сшитых между собой наподобие тетради.
У Зины от радости чуть сердце из груди не выскочило. И она даже выдернула ладонь из руки своего жениха — лишь бы и мгновения не промедлить, взбегая на церковное крылечко.
— Папенька, мы здесь! Сейчас мы вас освободим! — воскликнула она.
И, пожалуй, начала бы выламывать доски, что заколачивали дверь, прямо голыми руками. Хоть пролом в двери был чересчур узок, чтобы Зинин папенька мог в него протиснуться. Но тут, по счастью, на крыльцо в два шага взошёл Ванечка — не бросивший по дороге свою чугунную пику, хоть весила она, вероятно, не меньше пуда. Отдирать от двери прибитые доски он не стал — только крикнул:
— Отойдите вглубь притвора, отец Александр!
А затем с размаху ударил наконечником пики по двери возле замка. Старое дерево тотчас проломилось; а Зинин жених нанес второй удар, затем — третий. И на четвёртом ударе дверь с надсадным скрежетом подалась внутрь, а потом рухнула в притвор, сорвавшись с ржавых петель. В воздух взвилось облако пыли и мелкой древесной трухи. Но, не дожидаясь, пока оно осядет, их храма шагнул на церковное крылечко отец Александр.