ясь после прыжка, вцепился зубами в его правую ляжку: вырвал из неё огромный кусок брючной материи вместе с находившиеся под ней плотью.
Доктор издал отчаянный крик и повалился навзничь. А волкулак, мотнув башкой, отбросил в сторону кусок шерстяной ткани. После чего проглотил, не жуя, оставшийся у него в пасти кровоточащий кусок мяса. И в следующий миг снова подался вперёд — теперь уж беспременно собираясь прикончить лежавшего на земле человека.
Но тут отец Александр, оказавшийся ближе всех к ведру с освящённой водой, подхватил его с земли. И выплеснул всё, что там оставалось, в морду оборотню.
Волкулак резко отпрянул назад, попятился, зажмурил глаза, принялся трясти головой. Однако никаких признаков, что сейчас он очеловечится, не возникло. Вероятно, воды в ведре оставалось чересчур мало. Но скорее — Агриппина Федотова была права, когда говорила, что вервольфа нужно напоить святой водой, дабы вернуть ему человеческий облик. К тому же, она вела речь о недобровольных оборотнях — таких, каким являлся господин Полугарский. Тогда как Журов запросто мог примкнуть в волчьему отряду по собственной воле. Святая вода лишь обескуражила его — на недолгое время, по всем вероятиям.
— Надо бежать — найти, где укрыться! — закричал Иван и заозирался по сторонам.
Однако все домики вокруг являли собой руины — укрытия не дали бы. Храм — на крыльце которого так и остался лежать пистолет с серебряной пулей — находился слишком далеко. И единственным надёжным строением, на которое упал взгляд Иванушки, оказалась высокая сторожевая башня, выстроенная его предком.
Купеческий сын вырвал из земли чугунный прут, брошенный им давеча наподобие копья, а затем кинулся поднимать доктора. И только теперь заметил, что из ноги у того целыми пригоршнями выплескивается алая кровь. Медицинского образования Иван Алтынов не получил, однако мгновенно уразумел, что означает это пульсирующее кровотечение.
Да и сам Парнасов тут же его догадку подтвердил — простонал сквозь стиснутые зубы:
— Бедренная артерия повреждена… И жгут не поможет: рана слишком обширна…
Но Иван всё равно сорвал с себя пояс, с силой затянул его на ноге доктора — почти возле самого паха. Кровотечение ослабело, но лишь на самую малость.
— Зина, хватай его саквояж! — крикнул Иванушка, рывком ставя доктора на ноги, закидывая одну его руку себе на плечо. — Отец Александр, помогите мне! Мы должны попасть в башню.
Чугунную пику он не бросил — крепко зажал под мышкой. Да, у купеческого сына возникло искушение: пригвоздить ею волкулака к земле. Однако таким способом это существо было не убить. К тому же, чугунный прут мог застрять в его теле, а он Ивану был необходим. Вход в сторожевую башню не имел двери: она лежала возле её передней стены, сорванная с петель. И, если они рассчитывали выжить, без этого тяжеленного прута им было никак не обойтись.
Он почти волоком потащил доктора за собой, то и дело оборачиваясь на городового-волкулака — который отряхнул уже с морды почти всю воду и начинал приоткрывать глаза.
Отец Александр подскочил к истекавшему кровью доктору с противоположной стороны, забросил себе на плечи его вторую руку. А потом повернулся к дочери:
— Беги вперёд, Зинуша! Мы тебя нагоним!
Глава 28. Ведьмы и волкулаки
30 августа (11 сентября) 1872 года. Среда
Зина посмотрела на папеньку, недоумевая: как он мог предложить такое — бросить их всех? Потом покрепче сжала в руке увесистый саквояж и пристроилась бежать справа от Ивана Алтынова. Она и за руку взяла бы его, да у него под мышкой был зажат тяжеленный чугунный прут, который ему приходилось придерживать на бегу. Девушка испугалась, как бы и Ванечка не попытался её отослать, но тот лишь быстро ей кивнул, сказал:
— Держись рядом со мной!
А потом в который уже раз оглянулся через плечо; последовала его примеру и Зина.
Жуткий зверь, которого они не добили, уже почти что очухался: не дёргал больше мордой. И только нюхал воздух. Его красные, будто кровоточащие, зенки были открыты ещё не полностью. Но и по запаху найти убегавших людей ему не составило бы труда: за доктором оставалась на земле полоса алой крови — шириной со след от детских салазок.
Зина подумала: а не применить ли ей снова присловье про дурной глаз — попробовать ослепить чудище? Конечно, такого поступка не одобрил бы её папенька, однако девушку даже не это останавливало. Она боялась, что её попытка провалится. Для того, чтобы всё исполнить правильно, она не ощущала в себе довольно сил — слишком много их растратила сегодня.
Между тем папенька на бегу повернулся к ней — явно опять собрался потребовать, чтобы она поспешила укрыться в башне. Однако произнести ничего не успел — доктор опередил его: проговорил, со свистом втягивая в себя воздух сквозь стиснутые зубы:
— Нам надо остановиться! Где тот перстень, господин Алтынов?
У Зины ослабели ноги и руки, и она чуть не выронила докторский саквояж. Ей сделалось ясно, что замыслил Парнасов. Да и её жених тоже явно понял это. Он чуть замедлил движение, однако останавливаться не поспешил, произнёс:
— Даже если ваше преображение состоится, доктор, мы не знаем, исцелит ли оно вас. Я хочу сказать: что будет с вами, когда вы вернетесь в обличье человека? Вдруг ваша рана снова откроется?
Доктор, изумив Зину, издал смешок:
— Вот мы это и узнаем! Давайте перстень, живее! Быть может, я даже смогу защитить вас от этого чудища, если сам стану волком.
«Один оборотень может убить другого!» — возникли у Зины в памяти слова её баушки. План доктора мог и сработать. Но Ванечка колебался. Он кинул ещё один взгляд через плечо, и Зина, снова поглядев в ту сторону, похолодела: пегий волк — бывший городовой Журов — крадущейся походкой охотника двигался теперь в их сторону. Он по-прежнему не издавал ни звука, лишь зубы скалил. И девушке почудилось: между зубов у него застрял небольшой клочок человеческой кожи. Городовой-волкулак не спешил — видимо, понял: людям деваться от него некуда. И подходящего оружия у них при себе не имеется.
Они все четверо застыли на месте, и Ванечка повернулся к Зининому папеньке:
— Опускаем доктора наземь! — А потом сунул руку в карман бриджей, извлёк оттуда сверкнувший на солнце перстень и протянул его Парнасову: — Наденьте его сами, Павел Антонович!
Доктор, лицо которого стало уже бледным, как мякоть моченого яблока, схватил кольцо с княжеским гербом и попытался надеть его на безымянный палец левой руки. Однако налезло оно только на первую фалангу. Парнасов надавил, пытаясь продвинуть золотое украшение дальше, но привело это лишь к тому, что из его устрашающей раны выплеснулась новая порция крови.
— На мизинец, доктор! — закричала Зина и кинулась было помогать эскулапу.
Однако Ванечка схватил её за руку:
— Нет! Он должен сам это сделать, а не то потеряет свободу воли.
Тут же они оба не выдержали — снова оглянулись. Пегий волк приближался к ним, с каждый шагом убыстряя свою побежку. А пробоина, ещё недавно явственно проступавшая на его лбу, теперь почти пропала. Не верилось, что в человечьем обличье он схлопотал конским копытом по голове.
Зинин папенька вдруг издал потрясённый возглас, и Зина с Ванечкой перевели взгляд на доктора — но не особенно удивились. Они-то уже видели до этого, какое воздействие перстень с гербом Гагариных произвёл на господина Полугарского.
«Медленно, слишком медленно! — думал Иван, видя, как новоявленный зверь выбирается из-под серого сюртука-визитки, что был на докторе. — А я-то хорош!.. Надо было сразу ему эту вещь отдать — как только он попросил!»
Зина и отец Александр безотрывно смотрели в другую сторону — на приближавшегося волкулака. От него их отделяла теперь всего пара десятков аршин; из окровавленной пасти звери падала на дорогу густая слюна. Иван крикнул бы своей невесте и его отцу, чтобы они бежали к башне — укрылись в ней. И удерживало его даже не соображение, что Зина такого приказания не исполнит. Нет, молчал он по иной причине. Купеческому сыну было известно, что находится внутри сторожевой башни — поскольку об этом знал его дед.
Иванушке запоздало пришло в голову: следовало взять у отца Александра наперсный крест! Он по-прежнему блестел поверх рясы священника, пусть и изорванной. Как видно, Зинин папенька вернул реликвию себе на грудь, как только восстановился его человеческий облик. Крестом этим можно было проткнуть глаз волка, пока тот отряхивал с себя святую воду. И серьёзно ранить гнусного зверя, если уж убить его не получилось бы. А теперь Иван только и мог, что сунуть руку в сумку и выхватить оттуда «Смит и Вессон» — против волкулака наверняка бесполезный.
Между тем преображенный Павел Антонович выпутался, наконец, из своей одежды. Волком он оказался крупным, грузноватым, светло-рыжей масти. С его правой задней лапы соскользнул пояс, которым Иванушка перетягивал Парнасову ногу. Теперь на месте страшной раны виделась лишь проплешина на рыжеватой шкуре. Как и голова Журова, нога доктора зажила, едва он перекинулся в зверя.
Зарычав, новоявленный волк сделал шаг в сторону надвигавшегося на них монстра пегой масти. Тот — Иван это заметил — слегка опешил при виде невесть откуда взявшегося собрата. И чуть замедлил свою скользящую охотничью побежку. Однако не остановился. И зубы скалить не перестал.
— Зина, отец Александр, отступайте потихоньку к башне! Но только внутрь без меня не заходите — ждите у порога.
Произнося это, Иванушка не отводил взгляда от двух волков, но всё равно заметил краем глаза: ни его невеста, ни её отец не стронулись с места. Оба взирали, не отрываясь, на оборотней.
Между тем доктор-волкулак сделал к противнику ещё несколько шагов — едва заметно припадая на правую заднюю лапу. И купеческий сын быстро проговорил:
— Павел Антонович, осторожней! — После чего прибавил мысленно, откуда-то зная, что новоявленный волкулак его услышит, а второй волк — нет: —