Зина хотела спросить: «А ты разве не зайдешь внутрь с нами вместе?» Но Ванечка уже потянул её за собой, и они все трое развернулись, побежали. Позади них словно бы стучали испанские кастаньеты: всё громче и глумливее.
К величайшему удивлению Ильи Свистунова, Татьяна Дмитриевна велела им подождать: заявила, что отправится с ними в Казанское, только ей нужно приготовиться. И это после всего, что она наговорила Агриппине Федотовой! Вот и пойми этих женщин!.. У кого-то — семь пятниц на неделе, а у кого-то их — добрый десяток.
Госпожа Алтынова выставила их с Агриппиной из кухни — где она и проводила свои приготовления. И рыжий пушистый кот, который начал вдруг вести себя крайне беспокойно, выскочил с ними вместе. Он метался из угла в угол, орал и поминутно пытался заглянуть в глаза то Агриппине Ивановне, то самому Илье. А сам уездный корреспондент всё это время только и делал, что приставал к ведунье с расспросами: что она забыла в Старом селе? С какой стати ей вздумалось туда идти, если она знает: для неё это — отнюдь не безопасно?
Но добиться он сумел только того, что Агриппина сказала ему:
— Я рассчитываю там кое с кем переговорить. Боюсь, потом у меня такой возможности не будет вплоть до дна осеннего равноденствия.
Илья хотел возмутиться: что за ерунда? До равноденствия ещё чуть ли не две недели! Сейчас есть вопросы куда более насущные: как быть с вервольфами, наводнившими Живогорск? Но тут дверь кухни распахнулась, на пороге возникла Татьяна Дмитриевна Алтынова, и при виде неё они приросли к полу все трое: и уездный корреспондент Свистунов, и ведунья Федотова, и кот, которого, как сказала Агриппина, звали Эриком Рыжим.
А потом Илья не выдержал — принялся хохотать. Да так, что из глаз у него потекли слёзы. Он давился смехом, пытался остановиться, но потом взглядывал на Татьяну Дмитриевну, перегибался в поясе, хлопал себя ладонями по коленкам и снова начинал неприлично ржать. Не мог прекратить, и всё тут.
А потом уездный корреспондент вдруг заметил: Агриппина Ивановна отступила от госпожи Алтыновой далеко вбок. Стоит сейчас в самом углу столовой. И при виде того, какое выражение приняло лицо ведуньи, всю весёлость с Ильи Свистунова будто ветром сдуло. Агриппина Федотова неотрывно смотрела на Татьяну Дмитриевну: с недобрым прищуром, исподлобья, поджав губы. И в чёрных Агриппининых глазах плескалась такая угроза, что даже кот чуть отодвинулся от пожилой женщины: застыл в паре шагов от неё, нервно отмахивая пушистым хвостом.
Илья снова перевёл взгляд на Татьяну Алтынову, которая выглядела сейчас как нелепейшая пародия на рождественскую ёлку. Ибо платье её украшали спереди серебряные ложки — столовые и чайные, в количестве двух дюжин, если судить навскидку. Все они крепились к ткани при помощи английских булавок и при каждом шаге Татьяны Дмитриевны ударялись друг о дружку, производя довольно мелодичный звон — который, впрочем, напомнил Илье звяканье коровьих колокольчиков на лугу. Однако смеяться при этой мысли уездный корреспондент уже не стал.
Ложки висели вогнутыми сторонами наружу, так что в их поверхности Илья Свистунов увидел перевёрнутые отражения: и своё собственное, и Эрика Рыжего. И только Агриппина Федотова в этих зеркальцах не отражалась: стояла так, чтобы находиться от Татьяны Дмитриевны обок — не оказаться против серебряных поверхностей.
— Вот теперь, — сказала госпожа Алтынова, ничуть не смущенная реакцией на свой внешний вид, — можно и отправляться в Старое село. Только нужно запереть где-нибудь кота. А то он, чего доброго, ещё увяжется с нами.
И Рыжий, казалось, её слова понял. Ни секунды ни медля, он подскочил к Агриппине, запрыгнул ей на руки, плотно прижался к ней мохнатым боком. И ведунья тут же заявила:
— Возьмём котофея с собой.
Так они и двинулись к Казанскому: Татьяна Дмитриевна и Илья Григорьевич — впереди, Агриппина Федотова с котом на руках — в паре шагов позади них. И, если госпожа Алтынова вдруг оборачивалась, чтобы посмотреть на неё, та моментально подавалась в сторону — чтобы и мимолетно не отразиться в ложках-зеркалах, которыми беглая купеческая жена себя украсила.
Шли они в полном молчании вплоть до той минуты, как ступили в пределы села и прошли с полсотни шагов между домиков-развалюх.
— Что это там, возле башни? — спросила вдруг Агриппина.
И тотчас же кот, издав протяжный мяв, вырвался из её рук и со вздыбленным трубой хвостом помчал вперёд. Туда, где возле входа в сторожевую башню стоял Иван Алтынов — крепко прижимаясь спиной к дверному полотну, которого раньше в створе не было. Илья это знал точно: бывал в Старом селе не один раз.
В руках купеческий сын сжимал здоровенный чугунный прут с острым наконечником. И раз за разом делал им резкие взмахи вправо-влево, описывая перед собой полукружья в воздухе. Лишь это, похоже, помогало ему удерживать на расстоянии существо, при виде которого уездному корреспонденту Свистунову захотелось протереть глаза. Если Татьяна Алтынова выглядела как пародия на украшенную ёлку, то жуткая тварь, что атаковала сейчас её сына, пародировала, казалось, саму Татьяну Дмитриевну. Скелетообразный силуэт существа, явно рвавшегося в башню, сиял, переливаясь, овальными вогнутыми зеркальцами. И было их никак не меньше сотни.
Глава 29. Серебро против перламутра
30 августа (11 сентября) 1872 года. Среда
Иван Алтынов ясно осознавал две вещи.
Во-первых, Зина ни за что на свете не согласилась бы остаться в башне, если бы знала, что он сам окажется снаружи — лицом к лицу с перламутровой. Когда он указал ей и отцу Александру на страшный провал в полу и велел держаться как можно ближе к стене, то прибавил:
— Стойте здесь! А я сейчас подниму дверь и закрою ею проход.
О том, что дверь ему придётся прижимать к притолоке собственной спиной, купеческий сын ничего не сказал. Но конфигурация косяка оказалась такова, что дверь открывалась бы наружу — не внутрь. И заблокировать её, соответственно, можно было только с внешней стороны. Никакой чугунный прут не помог бы закрепить дверь изнутри сторожевой башни.
Ну, а во-вторых, если бы не дар, нежданно полученный от Кузьмы Алтынова, участь Иванушки решилась бы очень быстро. И оказалась бы весьма плачевной. Да, чугунная пика всё-таки пригодилась купеческому сыну. С её помощью он худо-бедно мог отгонять ведьму от входа. Но, если бы не новые удивительные способности, Ивану ни за что не удалось бы удерживать перламутровую на земле. Её костяные ноги (Вот уж воистину — баба-яга!) уже раз пять или шесть начинали отрываться от земли: ведьма пыталась левитировать. И уж атаку с воздуха купеческий сын отразить вряд ли сумел бы. Но, удерживая пику одной правой рукой, он всякий раз успевал сделать короткий взмах левой — на дедов манер. И жуткая костяная нога всякий раз возвращалась наземь — гремя ракушками-унионидами, что облепляли её скелет вместо плоти.
Иванушка слышал, как в дверь изнутри барабанит Зина, спрашивая раз за разом: «Ванечка, что там такое?» Но купеческий сын не мог даже на миг отвлечься, чтобы ей ответить. Да и какой ответ он мог бы дать? Сказать, что выскочил сражаться с ведьмой, не имея понятия, как её одолеть? Признаться, что щёлкающие перемещения бабы-яги вызывают у него такие спазмы в желудке, словно он проглотил всех тех моллюсков, что обитали когда-то в ведьминых ракушках?
Разумеется, купеческий сын не собирался совершать самоубийство, когда выскочил из башни с чугунным прутом в руках и подпер спиной возвращенную на место дверь. Он рассчитывал: если уж дедова осведомленность помогла ему узнать о провале в полу башни, то она должна помочь ему и спастись от перламутровой. И, отбивая её атаки, Иван перебирал в голове воспоминания и навыки Кузьмы Алтынова: проворно и скоро. Не как просматривают каталожные карточки в библиотеке, а как тасуют колоду карт. Однако ничего подходящего не обнаруживались, хоть ты лопни. Если Кузьма Петрович и знал что-то о способах одолевать подобную нечисть, то его внук до этих сведений добраться не мог. А, быть может, его дед просто не удосужился передать их ему вместе с колдовскими уменьями.
И тут со стороны дороги, проходившей через Старое село, что-то вдруг засверкало. Купеческому сыну показалось: там объявилась ещё одна зеркальная ведьма. И он ощутил, как у него по вискам заструился пот, стереть который ему было нечем: баба-яга, облепленная ракушками, совершила длинный прыжок в его сторону, так что Иванушке пришлось обеими руками стиснуть свою пику и рубануть ею поперёк скелетообразного туловища.
Удар, как ни странно, оказался не безуспешным: чугунный наконечник не только выбил несколько раковин, но и повредил перламутровой какую-то кость. С трескучим шелестом нападавшая отшатнулась, и её силуэт словно бы слегка поплыл: начал терять зримые очертания. И купеческий сын даже поверил на миг, что ему удалось и без дедовых подсказок справиться с ведьмой: она сейчас распадётся на части. Но, увы: её скелет притянул к себе утраченные части таким же образом, как перед тем возвращались на место отпавшие ракушки. И тварь явно изготовилась к новому нападению — да вдруг застыла на месте и повернулась всем корпусом назад. Глаз у неё не имелось, но ей для чего-то требовалось обращать лицо на те объекты, которые она желала разглядеть.
Иванушка вытянул шею, глянул «перламутровой» за спину — и с хрипом втянул в себя воздух. Появилась ли в селе вторая зеркальная ведьма — этого купеческий сын сказать не мог бы. Однако он отчетливо узрел другое: по дороге, что вела к сторожевой башне, мчал очертя голову Эрик Рыжий. Прямиком к перламутровой.
Кот Ивана Алтынова заприметил свою старую знакомую ещё издалека. Поэтому-то и вырвался от баушки — припустил к своему хозяину. Эрик хорошо помнил, как утром он спасся от перламутровой ведьмы: удрал от неё за ворота здешнего погоста. И это жуткое создание не смогло пройти сквозь их арку. Так что Рыжий считал: он мог бы и во второй раз такую штуку проделать. А, если бы он отвлёк внимание ведьмы на себя, его хозяин тоже сумел бы найти для себя какое-нибудь укрытие. Но лучше было бы, конечно, если бы Иван догадался бежать к воротам вместе с котом! Тогда они оба смогли бы попасть на безопасную землю погоста. А там уж…