Взгляд протоиерея метался от белой Агриппины к Зине, потом — к Ивану, от него — к Татьяне Дмитриевне и к газетчику Илье. Пальцы бедного отца Александра мелко подрагивали. «Да ведь он знает правду насчёт колдунов!.. — мелькнуло в голове у Иванушки. — Ему ли не знать — после того, что с ним произошло!»
И тут маменька в очередной раз удивила Ивана Алтынова.
— Да полно вам, батюшка! — Она шагнула к протоиерею Тихомирову, и на устах её возникла безмятежная улыбка. — Это всё — просто небылицы, местные байки. А ложки я на себя нацепила лишь для того, чтобы подшутить над Агриппиной. Вот давайте — я прямо сейчас их все сниму. А после мы заглянем внутрь этого исторического строения — я всегда мечтала его осмотреть!
И Татьяна Дмитриевна, кивнув на вход в сторожевую башню, принялась одну за другой отстегивать английские булавки, при помощи которых крепились к её платью серебряные ложки.
В итоге же Иван Алтынов первым зашёл в башню: понял, что его спутников так и подмывает всё в ней осмотреть. Удержать их от этого не получится. И всё, что купеческий сын мог — говорить каждому: «Смотрите под ноги и держитесь как можно ближе к стенам! Там в полу — опасный провал!»
А когда все люди оказались в утробе башни, Иван, обернувшись, увидел: последним порог переступает Эрик. Обычно такой шустрый и бодрый, котофей двигался так медленно, будто лапы не желали его никуда нести.
— Рыжий, останься снаружи! — крикнул Иванушка коту.
Но тот, само собой, даже ухом не повёл: продолжил красться вперёд. И вряд ли потому, что слов хозяина он не понял. Купеческий сын отлично изучил повадки рыжего зверя: тот всегда делал только то, что хотел сам.
А затем Ивана отвлёк возглас Ильи Свистунова.
— Да ведь там внизу — колья! — воскликнул глазастый газетчик. — А на них — тело человека!
Татьяна Дмитриевна узнала мертвеца в яме больше по наитию: от головы его почти ничего не осталось. Да и сын тут же подтвердил её догадку:
— Господин Сусликов! — В голосе Ивана даже особого удивления не слышалось. — Пифагоровы штаны! Ведь от него, маменька, я и получил когда-то ваш московский адрес. — Он повернулся к матери. — У Василия Галактионовича возникла срочная надобность в деньгах, и он, вообразите себе, всего за пятьдесят рублей сообщил мне, где вы проживаете!
Татьяна только вздохнула: она уже сто раз жалела о том, что восемь лет назад подрядила учителя Сусликова сообщать ей новости об Иванушке. Очень уж Василий Галактионович любил закладывать за воротник! Он не то, что за полсотни — и за червонец выдал бы её с потрохами, если бы ему опохмелиться было не на что.
«А теперь его собственные потроха торчат наружу!» — подумала Татьяна Дмитриевна; от этой мысли она и содрогнулась, и — с трудом подавила нервический смешок.
— Господи, помилуй! — Отец Александр осенил себя крестным знамением, хоть ему явно мешала бинтовая повязка на руке. — Да что же с ним приключилось-то? — А потом, спохватившись, повернулся к дочери: — Не смотри туда, Зинуша!
То ли священника смутили жуткие раны господина Сусликова, то ли — полное отсутствие на нём одежды. И Татьяна Алтынова догадывались, как могло случиться, что домашний учитель её сына оказался голяком посреди Духова леса.
А Иван и газетчик Свистунов склонились над провалом, что-то разглядывая внизу. Причём Татьяне Дмитриевне показалось: смотрят они не только и не столько на тело учителя — у которого словно бы кто-то отъел голову. Молодые люди то и дело взглядывали на рыхлый участок земли, имевшийся в подполе башни — чуть поодаль от кольев, торчавших остриями вверх. Туда же смотрел и рыжий проныра Эрик, примостившийся на краю провала; морда у кота была недовольная и смурная.
— Вот вы спрашивали, — обратился Иван к газетчику, — про места возможного перехода. А вам не кажется…
И дальше эти двое принялись переговариваться так тихо, что Татьяне ничего расслышать не удавалось. А тут ещё и Агриппина Федотова подала голос:
— Одним волкулаком стало меньше — и ладно! Только вот кто мозги-то его сожрал?
— Ну, конечно! — Отец Александр, забыв про раненную правую руку, с размаху хлопнул себя по лбу и тут же поморщился от боли. — Сусликов, несомненно, был из числа оборотней: я видел его среди прочих. И включил в свой список!
Иван распрямился — встал возле провала во весь свой немаленький рост. И газетчик Свистунов последовал его примеру — хоть и продолжал разглядывать что-то внизу.
— Я нашёл ваш список! — Иванушка повернулся к священнику. — Но, по-моему, он был неполным.
— Как вы это поняли? — удивился отец Александр. — Да, я видел шестерых — в тот день, когда меня, так сказать, взяли в полон. И шестой был одноруким! Но мне показалось тогда: с одной рукой стоял Николай Павлович Полугарский — второй муж моей матушки. И я не стал его имя в свой список вносить, потому как наверняка обсмотрелся! Ведь как Николай Павлович успел попасть сюда, да ещё и руку потерять? Он лишь утром того дня провожал вас в Медвежьем Ручье!
Иван заметил, как вздрогнула Зина, услышав про руку. И как бросила на него быстрый просительный взгляд. А потому промолчал — не стал ничего объяснять будущему тестю. Решил пощадить его чувства. Но про себя подумал: попасть из Медвежьего Ручья в Духов лес было куда проще, нежели могло показаться протоиерею Тихомирову. А затем взгляд Иванушки будто сам собой притянулся к входу в сторожевую башню, который теперь ничто не загораживало.
«Явился — не запылился!» — пронеслось в голове у Ивана.
На фоне светлого прямоугольника, обозначавшего дверной проём, чётко выделялась согбенная мужская фигура — с непомерно длинной, многосуставчатой правой рукой.
Купеческий сын шагнул вперёд, сам не зная: он хочет заслонить собою всех остальных? Или он жаждет без промедления, сию секунду, переговорить с дедом с глазу на глаз? Позади себя Иван услышал испуганный вскрик женщины, но даже не понял, кто кричал: Зина, его маменька или Агриппина Ивановна? А отец Александр, тоже увидевший жуткого визитера, принялся в полный голос читать молитву: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази его…» И громко, протяжно мяукнул Эрик — как если бы пытался выговорить какое-то слово, недоступное его кошачьим голосовым связкам.
А Кузьма Петрович Алтынов и головы не повернул в сторону всех этих звуков. Своей длиннющей рукой он скрёб по земле в том самом месте, где распалась Елена Гордеева. Речные ракушки явно не интересовали купца-колдуна: он всего лишь переворачивал каждую из них выпуклой зеленоватой стороной вверх. И делал это так, чтобы не отразиться в перламутровых поверхностях даже на короткий миг. Но все панцири унионид он оставлял лежать на земле. А вот частички костного праха, в который обратился ведьмовской скелет, он собирал бережно, рачительно. И стряхивал в левый карман своего чёрного заскорузлого пиджака.
— Дедуля!.. — позвал Иван, однако сам не услышал собственного голоса; так что он повторил — уже громче: — Дедуля!
И купец-колдун оторвался от своего занятия: повернулся к сторожевой башне. В лучах предзакатного солнца его единственный глаз показался Иванушке старинным яхонтом круглой огранки. Однако смотрел Кузьма Алтынов не на своего внука: вперил свой взор в то, что находилось у Ивана за спиной.
Татьяна Дмитриевна и пятнадцать лет спустя ощутила при виде своего свёкра ровно то же, что и раньше: пульс бешено застучал у неё в ушах, горло сдавило, ноги ослабели, а в ушах возник предобморочный звон. И не имело никакого значения, что Кузьма Петрович давно уже покинул мир живых. Раз уж данное обстоятельство не помешало ему расхаживать по лесу среди бела дня, то может ли оно помешать купцу-колдуну вершить суд и расправу над всеми, кто ему неугоден? И зря Агриппина давеча рассчитывала, что присутствие Татьяны сможет кого-то защитить от Кузьмы Алтынова! Больше, чем собственную невестку, он мог ненавидеть, разве что, саму Агриппину Федотову.
И только тут госпожа Алтынова обнаружила, что Кузьма Петрович обращает единственный глаз не на неё, беглую жену своего сына. Вовсе нет: он глядит безотрывно на её бывшую конфидентку — Агриппину Ивановну. Татьяна моментально обернулась, показывая ей глазами: «Беги!» Вся Татьянина к ней неприязнь вдруг улетучилась, ибо беглая купеческая жена прозрела истину: мозги из черепа господина Сусликова извлёк и сожрал не кто иной, как не-мертвый купец-колдун. Но, ежели он сейчас доберётся до Агриппины, той и участь Василия Галактионовича покажется милостью.
Татьяна снова поворотилась к неупокенному свёкру, и как раз вовремя — чтобы увидеть: Кузьма Петрович сделал вперёд несколько быстрых, каких-то жучиных шагов. Могло показаться, что ног у него не одна пара, а целых три. И перебирает он ими с невообразимой быстротой. А как ещё могло случиться, что за одну секунду он обогнул Ивана, стоявшего почти что в дверях башни, и очутился у того за спиной?
Иванушка развернулся, явно ошарашенный. И открыл уже рот — явно снова собираясь позвать деда. Однако сделать этого не успел. Купец-колдун выметнул свою немыслимо длинную правую руку — и промахнулся лишь на вершок: не успел схватить за горло Агриппину, которая каким-то чудом сумела податься вбок. При этом она покачнулась на самом краю устрашающего провала, что зиял в полу. И Татьяна уже решила: сейчас её бывшая конфидентка рухнет спиной вниз на колья — окажется бок о бок с голым телом учителя. Но нет: взмахнув руками, она удержала-таки равновесие. И диким голосом закричала:
— Ложки! Доставай их немедля!
Ей, похоже, сделалось не до того, чтобы обращаться к госпоже Алтыновой на «вы».
Татьяна сунула руку в глубокий карман домашнего платья, куда она сложила все две дюжины ложек несколько минут назад. И даже нащупала края их ручек. Да вот беда: карман для такого количества столовых приборов оказался всё-таки маловат. Ложки круглыми частями зацепились в его глубине за что-то, и, когда Татьяна потянула их на себя, лишь издали перезвон. Наружу не вылезли: застряли.