А вот занедужившие мужики — те не умирали. И осматривать себя никому не дозволяли. Что, впрочем, им не вредило: через пару недель они снова начинали набирать вес и восстанавливать мышечную массу. Происходило это, правда, очень медленно. И, поскольку заболевали они в разное время, никто сперва не придал значения тому, что стало твориться дальше.
Иван Алтынов хорошо помнил, как Мавра Игнатьевна рассказывала об этом:
— Исцеляться-то они исцелялись! Вот только начинали, сердечные, безвозвратно пропадать из дому — один за другим. Поначалу-то родные думали: те попросту в бега пускались. Отправлялись в Живогорск, а то и в саму Москву — искать лучшей доли. Село-то принадлежало князьям Гагариным, крестьяне крепостными были. Добром их никто не отпустил бы. Вот они и уходили тайно — так все думали. Управляющий княжий рвал и метал, в розыск объявлял пропавших, да всё — без толку. А потом как-то утром управляющего нашли в его собственной постели — без головы. И не отрубили её, а будто зубами отгрызли. И всё тело его было подчистую объедено зверем каким-то. Едва смогли бедолагу опознать — по кольцу на руке. Тут-то местный батюшка, видно, скумекал что-то. И отписал князю в Москву: так, мол, и так, страшные и небывалые вещи на земле вашей случаются. Пришлите, дескать, государевых людей для проведения дознания
В этом месте своего рассказа баба Мавра неизменно делала паузу. И понижала голос, прежде чем начинала говорить дальше:
— Только князь-то дознание учинять не пожелал. Лишь направил в село нового управляющего. Молодого да ушлого. И — не ведаю, правда то или нет, однако наш Кузьма Петрович сказывал, будто бы тот приходился ему прадедом. Так вот, княжий молодец взялся за дело рьяно. Приказал выстроить вокруг села частокол в полторы сажени высотой. И после захода запретил всем сельчанам за это ограждение выходить. А ещё — возле княжьих палат, в которых сам поселился, велел построить вышку десятисаженную. И каждое утро, перед тем, как ворота частокола отпереть, на неё поднимался кто-нибудь и обозревал окрестности. Лишь тогда запоры снимали, когда удостоверялись, что вокруг безопасно. И всё вроде бы наладилось: люди болеть перестали. Да и пропадать перестали тоже. Только вот — как-то раз зимой, после вечерней службы, священник тамошний исчез. А когда пошли его искать, оказалось: он ворота отпер, да и вышел на опушку леса… И — сгинул без следа. После того случая молодой управляющий написал князю: нужно людей из этих мест отселять. Вот только — не сразу жители Старо село покинули. Да и не все, как потом сказывали…
Иван так погрузился в воспоминания о нянюшкиных рассказах, что даже не сразу услышал, как его окликает отец Никитки и Парамоши:
— Иван Митрофанович, дальше с лошадьми нельзя! След из лесу выводит. — Именно Алексей вёл их; как-никак, основная его должность при Алтыновых была — садовник, так что отпечатки на земле он уж точно не упустил бы.
В голосе его уже не ощущалось такого отчаяния, как пару часов назад, когда Никита сообщил о похищении брата. Но, когда Иван поглядел на своего работника, то поразился тому, как сильно у того покраснело лицо, и как потемнела от пота его рубаха.
«Только бы он не сорвался — не вступил в игру раньше времени!» — подумал купеческий сын.
Они и в самом деле пришли, куда и предполагали. Следы «чернеца» вывели их на обширную поляну, посередине которой темнели руины рухнувших бревенчатых избушек, в отдалении виднелся тёмный силуэт обширного строения — бывших княжьих палат, надо думать. Рядом вздымалась — выше еловых вершин — деревянная вышка, от которой уцелел один остов. А по краю всё это окружали прерывистой волной бревна частокола, рухнувшие то внутрь, то наружу.
Однако даже и не на это смотрел сейчас, не отрываясь, Иван Алтынов. И Алексей, явно перехвативший его взгляд, нарочито бодрым тоном произнес:
— А вот и Колодец Ангела!
Алтыновскому садовнику было явно не впервой здесь бывать.
Колодезный сруб имел форму круга, но совершенно не походил на большой пень, как это было в усадьбе «Медвежий Ручей». Таких колодцев Иван Алтынов прежде не видел: сплошь обложенный камнями, был он таким низким, что через его край мог бы перешагнуть даже десятилетний ребёнок. «И ухнуть вниз», — мелькнуло у Иванушки голове. Тем более что располагался колодец этот не на открытой местности, а в тени старых берез. Так что, оступившись, в него мог бы сверзиться кто угодно.
Однако даже не эти соображения заставили Ивана вздрогнуть при виде пресловутого Колодца Ангела. Нет, всё дело было в той фигуре, что обнаружилась прямо возле каменного круга. На миг Иванушке почудилось, что он видит застывшего на посту часового: гигантского роста, держащего наизготовку какое-то непонятное оружие. Но нет: то был ангел, изображенный в человеческий рост — вырезанный из дерева.
— Ходили слухи, — понизив голос, проговорил Алексей, тоже глядевший на деревянную скульптуру, — батюшка здешний, отец Викентий Добротин, сильно осерчал на сынка своего, Митеньку, когда тот фигуру эту изваял. И будто бы говорил священник: изображение сие — не Ангел Христов, а падший ангел, восставший с мечом против Бога. Но — батюшка уже тогда как бы почуднел. Всё ведь происходило незадолго до того, как он ночью из села вышел, да и пропал безвестно. Так что слова его пропустили мимо ушей. И убирать Ангела отсюда не стали, ведь на него посмотреть со всей губернии приезжали! Уж больно искусно он вырезан. А ведь отец Викентий будто предощущал тогда, что возле этой фигуры беда с ним и приключится! Упокой его душу, Господи! — И Алексей торопливо перекрестился.
А деревянная скульптура уже целиком поглотила внимание Ивана Алтынова. Ангел — прекрасный лицом, с воздетыми крыльями, — держал в правой руке меч. И это было первое, что купеческого сына поразило. Да, он знал: ангелов часто изображают с мечом в руке — даже и на иконах. Однако там Вестники Божии держат меч в левой руке — и острием вниз. А во вскинутой правой руке у них неизменно — крест. У деревянного же ангела, установленного здесь, креста в руках не имелось вовсе. А меч свой он поднял высоко, будто фонарь. И словно бы направлял его в небо.
Но ещё более удивила Иванушку необычность и определённость черт деревянного юноши. Лицо его, хоть и необычайно красивое, было не иконописным — абсолютно земным. Округлое, с ямочками на щеках, с чуть заметным прищуром больших глаз — оно явно воспроизводило черты реального, живого человека. «Уж не самого ли себя этот Митенька изобразил?» — задался вопросом купеческий сын.
Впрочем, деревянная скульптура не только этим поражала воображение. Если верны были рассказы бабы Мавры, исчезновение здешнего священника случилось примерно полтора века назад. И за такой срок в лесу, под открытым небом, даже мраморное изваяние изрядно разрушилось бы. Деревянный же ангел выглядел так, будто он лишь вчера вышел из-под резца скульптора-самоучки Митеньки Добротина. Правда, Иван не сумел бы определить точно, из какой именно древесины фигуру изваяли. Но, пожалуй что, даже дуб не выдержал бы столько: пошёл бы трещинами, начал подгнивать. Разве что — его обработали каким-то особым составом. Или вода здешнего колодца обладала чудодейственными свойствами — препятствовала гниению.
Иванушка передал Алексею пистолет господина Полугарского. А сам подошёл к колодезному срубу, склонился над ним, опершись о его край руками, свесил голову и стал вглядываться в промозглую черноту.
Сперва ему показалось: в колодезной воде, покачивая круглым верхом, плавает деревянное ведро. И лишь пару мгновений спустя до купеческого сына дошло: вовсе не ведро круглится сейчас в колодце. Иван Алтынов даже забыл дышать на целых четверть минуты. Ведь не могло же это зрелище быть подлинным! Да, он слышал: если днём забраться в тёмный колодец, то оттуда, посмотрев на небо, можно увидеть луну и звёзды. Но, чтобы вот так, заглянув в колодец, увидеть в воде отражение лунного диска — средь бела дня…
— Да ведь сейчас и не полнолуние… — едва слышно прошептал Иванушка.
Однако садовник Алексей его слова явно услышал.
— Не полнолуние, — долетел до купеческого сына его ответ — словно бы из дальнего далека. — Луна убывает.
Иван ещё ниже склонился над колодцем — так перевесился через его сруб, что Алексей издал предостерегающий возглас. Явно испугался, как бы его хозяин не полетел вниз. Вот уж это совсем было бы не вовремя! Но купеческий сын падать не собирался. Прежде ему уже доводилось сваливаться в колодец, и повторять подобный опыт он категорически не желал. Так что — крепко держался обеими руками за каменный край. И, напрягая глаза, пытался понять: отчего это колодезная вода колышется внутри? Ведь никакого ветерка туда долететь никак не могло.
Впрочем, с полнолунным колодцем можно было разобраться и позже. Посоветоваться, к примеру, с Агриппиной Федотовой. Но возможно это было лишь при условии, что нынче из Духова леса они вернутся живыми. А, стало быть, им следовало поспешить.
Иванушка разогнулся и пошёл от колодца прочь: к стоявшему вполне себе смирно Басурману. Казалось, даже норовистый гнедой жеребец уразумел, что в этих местах следует вести себя тихо. К седлу ахалтекинца был приторочен длинный рогожный свёрток. Однако не тот самый — всего лишь кочерга, обмотанная тряпками. Примитивная маскировка, конечно, однако Иван рассчитывал, что для дальнего расстояния и её будет достаточно.
— Делаем, как условились, — сказал купеческий сын, передавая свёрток Алексею. — Ты перейдешь через рухнувший частокол и сразу же крикнешь, что желаешь произвести обмен сам. Без моего участия. Потому как…
Однако договорить Иван Алтынов не успел. Перекрывая его слова, сзади раздался низкий, словно звук басовой струны, и хриплый, будто карканье ворона, звериный рык.
Глава 4. Зверь
28 августа (9 сентября) 1872 года. Понедельник
«…ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить