[1]», — промелькнуло в голове у Иванушки за тот миг, пока он оборачивался.
Позади них, шагах в десяти, темнела между берёзовых стволов массивная приземистая фигура. Но, если бы от неё не исходил беспрерывный рык, Иван решил бы: он видит не зверя, а вставшего на четвереньки человека. Который зачем-то напялил на себя клочковатую звериную шкуру — как во время святочных колядок. Ни в положении этой фигуры, ни в наклоне головы — с оскаленной пастью — не было той натуральной звериной грации, что присуща любому хищнику. Это создание выглядело каким-то неловким, вывихнутым, хотя все четыре лапы имелись у него в наличии.
— Алексей, стреляй! — закричал Иван — ровно в тот самый момент, когда кудлатый монстр оттолкнулся от земли в прыжке.
Конечно, каким бы прыгучим он ни был, перескочить сразу на десять шагов вперёд он не мог. Вот только — ужасающее создание словно бы поплыло по воздуху к Ивану, вытянувшись над землёй в почти прямую линию. Неистово заржал и взвился на дыбы Басурман. Закричал от ужаса Никита, державший поводья собственной лошади и отцовской. А сжимавший пистолет Алексей начал поднимать руку — так медленно, словно к ней привесили пудовую гирю.
Впрочем, время-то, похоже, замедлилось для одного только Ивана. Поскольку, когда Алексей спустил курок старинного дуэльного пистолета, мнимый зверь свой прыжок всё ещё не завершил. А не то он уже вцепился бы в горло купеческому сыну, ноги которого будто вросли в мягкий моховой ковёр, что расстилался под деревьями.
Увы: алтыновский садовник промазал. Серебряная пуля едва задела шерсть на правом боку жуткого зверя. Однако и этого мимолетного касания оказалось достаточно, чтобы сбить монстру прицел. Он приземлился примерно в шаге от Иванушки, который сумел-таки отпрянуть в сторону: за толстый ствол берёзы, что росла неподалёку от деревянного ангела. Зверь крутанулся на месте, будто его слегка оглушило. И купеческий сын успел выхватить из кармана и бросить Алексею мешочек с серебряными пулями, порохом и пыжами. Садовник даже поймал его на лету, но толку-то? На то, чтобы перезарядить старинную игрушку, ушло бы с полминуты — самое меньшее.
— Бегите, Иван Митрофанович! — закричал Никита, всё видевший и явно понявший, кто для зверя — главная мишень.
Однако Иван этого возгласа и не дожидался. Оттолкнувшись руками от берёзы, он помчал прочь — совершая на бегу скачки то вправо, то влево, на манер удирающего от погони зайца. На долю секунды Иванушка испытал сомнение: куда именно ему бежать? Не к руинам ли села — где можно было укрыться в какой-нибудь избе, не до конца разрушенной? Однако он понятия не имел, кто ещё может поджидать его в Княжьем урочище? Сколько ещё таких тварей обитало там? И как он стал бы обороняться от них — теперь, оставшись без своего единственного оружия?
И купеческий сын припустил зигзагами по лесу: проваливаясь в мох и всем сердцем жалея, что не может сейчас прыгнуть в седло своего ахалтекинца, чьи копыта так хорошо приспособлены были для бега по зыбким пескам Туркестана.
Позади что-то кричал Алексей. Но Иван Алтынов слов его разобрать не мог. Он слышал только хрипловатое дыхание зверя у себя спиной — и грузное плюханье, которое возникало всякий раз, когда тот пытался в прыжке настичь добычу.
Раза три кудлатый монстр промахивался в своих атаках. Но, может, и не из-за ухищрений Ивана. Купеческий сын надеялся, что серебряная пуля всё-таки задела зверя по касательной. И, хоть и не намного, но всё же замедлила его
Но — замедленный или нет, а волкулак постепенно приближался. Ивану не требовалось оглядываться, чтобы это понять. Дыхание существа становилось всё громче, а прыжки его завершались уже так близко от купеческого сына, что тот всякий раз ощущал колыхание воздуха, когда зверь приземлялся. А лес между тем становился всё гуще, и берез вокруг почти не осталось: пространство вокруг занимали гигантские тёмные ели, нижние ветки которых спускались к самой земле.
И купеческий сын понял: выход у него остаётся только один. На бегу он ухватился за одну из еловых лап — и пожалел, что для верховой езды не надел перчатки: тут же исколол себе руки. Но, не обращая внимания на боль, он сразу же подтянулся и, перебирая ногами по стволу, моментально взобрался на одну из нижних веток. А потом полез вверх с такой скоростью, что даже Эрик Рыжий, пожалуй, не обогнал бы его.
«Если эти умеют лазать по деревьям, мне конец!..» — мимолетно подумал Иван. Однако тут же услышал звук, который показался ему сладчайшей музыкой: раздосадованный рык зубастого монстра. И, бросив вниз короткий взгляд, Иванушка увидел: зверь, упершись передними лапами в ствол и задрав морду, яростно на него смотрит. Однако попыток за ним последовать не предпринимает. Так что купеческий сын, поднявшись ещё сажени на полторы, сел на толстую еловую ветку верхом и чуть перевёл дух.
Только сейчас до Иванушки стало доходить, какую авантюру он затеял. Да ещё и вовлек в неё Алексея с Никитой! План-то казался простым и разумным: выманить зверя и выстрелить в него из засады. Или — выстрелить в давешнего «чернеца», если на зов Алексея выйдет похититель-человек. Ну, а если никого не удалось бы застрелить, Иван и Алексей отвлекли бы на себя внимание зверя или человека (пусть даже — двоих зверей). А Никита тем временем отыскал бы Парамошу и вызволил его.
И рухнул этот план по очень простой причине. Существа, с которыми они встретились, не были ни волками, ни людьми. Они соображали куда лучше волков. А чутье у них было куда лучше, чем у людей. Так что звериным своим нюхом кудлатый монстр сразу уловил, что к урочищу приблизились гости. И перехватил их ещё на подходе. Немедленную гибель всех троих предотвратило лишь то, что, приняв обличье волка, оборотень не удержался — издал звериный рык перед нападением.
Между тем чернец (Иванушка не сомневался, что преследует его именно он — похититель Парамоши) так просто сдаваться явно не собирался. Задрав морду, он глухо рычал, скреб передними лапами еловый ствол и как будто даже пытался раскачивать его. И теперь купеческий сын обратился внимание на деталь, которая поначалу от его внимания ускользнула: этот волкулак не был чёрным, даже если в человечьем обличье он носил одежду монашеских цветов. В отличие от тех чудищ, что преследовали алтыновскую тройку, этот зверь был обычной серой масти — как и большинство волков. И означать это могло лишь одно: оборотней в Духовом лесу водилось уж точно больше трёх!
«Где же все они были раньше? — задался вопросом Иван. — Почему не давали о себе знать? Или, может быть, давали — да никто не понимал, что происходило…»
И тут серый волкулак перестал царапать ствол когтями. Чуть отбежав в сторону, он резко мотнулся обратно и врезался в древесный ствол кудлатым боком.
Ель была — руками не обхватишь. Но этот волчий таран обладал, казалось, неестественной силой. Ствол дерева содрогнулся при ударе. А еловая лапа, на которой восседал Иванушка, качнулась наподобие опахала. И купеческому сыну, чтобы не упасть, пришлось схватиться одной рукой за ствол. Сделал он это вслепую: глядел, не отрываясь, вниз. Потому и не понял, с чего это вместо древесной коры пальцы его нащупали что-то холодное, подвижное и словно бы чешуйчатое.
Выручило купеческого сына лишь то, что инстинкты его сработали раньше, чем разум. Иван резко отдернул руку, ощутив, как на затылке у него мелкие волоски встали дыбом. И только потом перевёл взгляд на древесный ствол, почти не видный в густом сумраке, который давали мохнатые ветки. Но и того света, который оставался, Иванушке хватило, чтобы уловить на стволе старой ели извилистое, волнообразное движение.
Вёрткая тварь была примерно в аршин длиной, с тонким желто-оранжевым кончиком хвоста, с приплюснутой сужающейся головой. И того же цвета, что и шерсть волков, атаковавших Ивана и его спутников на подъезде к Живогорску. Купеческий сын всю жизнь прожил в этой местности и мгновенно понял, кто присоседился к нему на дереве: чёрная гадюка. И сейчас она начала переползать со ствола на ветку, которую облюбовал Иванушка.
Непроизвольно купеческий сын подался назад — к тонкому концу ветки. И в этот самый момент ель снова покачнулась.
Он помнил, что говорила ему когда-то нянюшка Мавра Игнатьевна: от змей нельзя убегать или отмахиваться. Если уж повстречался со змеюкой, нужно потихонечку, медленно от неё отступать: без резких движений, чтобы её не раздражать. Но как, спрашивается, было сейчас последовать такому совету? Отступать оказалось некуда. А ветка под Иваном так раскачивалась, что за неё пришлось схватиться обеими руками, дабы не сверзиться прямо в зубы кудлатому монстру. И чёрная гадина с шипением разинула пасть, показав ядовитые зубы: пустотелые иглы, наполненные ядом. А раздвоенный змеиный язык задергался, словно пытаясь попробовать жертву на вкус.
Купеческий сын знал: змеи хорошо лазают по деревьям. Слышал и о том, что порой они забираются весьма высоко: выискивая птичьи гнезда, где лакомятся яйцами. Но сейчас сезон гнездования давно прошёл. И все птенцы не только вылупились, но и встали на крыло. Так что же, спрашивается, ядовитая гадина делала на этой верхотуре? Почему ей на земле не сиделось?
— Вот же — гадюка семибатюшная… — пробормотал Иван; ему даже сделалось на миг смешно: гадюка-то была настоящая — без всяких там фигур речи.
А между тем и волкулак явно уловил, что у противника его не всё ладно. Коротко глянув вниз, Иванушка увидел запрокинутую морду чудища, на которой промелькнуло выражение удивленного злорадства. Впрочем, в последнем купеческий сын уверен не был: тут же вновь перевёл взгляд на гадюку. Которая уже начала приподниматься, явно изготавливаясь к нападению. Если бы дерево в этот момент качнулось снова, Иван точно не удержался бы — рухнул вниз. Но, как видно, в Духовом лесу имелись силы, не только вредившие, но и помогавшие внуку Кузьмы Алтынова: волкулак, очевидно, решил выждать, чем кончится дело наверху. Таранить дерево перестал.