Иванушка сунул одну руку в карман сюртука — скорее машинально, чем в расчёте отыскать там хоть какое-то оружие. И пальцы его внезапно натолкнулись на холодный железный полукруг: дужку замка, снятого с секретной подвальной двери. Сердце застучало в груди Ивана Алтынова так, что, казалось — ещё мгновение, и оно, пробив ему ребра, выскочит наружу. Стиснув железную дужку, он рванул замок из кармана. И со всей силы, на встречном ударе, врезал по метнувшейся к нему змеиной голове с разинутой пастью.
Сперва он решил, что промахнулся: извивающаяся тварь не прекратила своего движения. Он замахнулся снова, пусть и знал, что не успеет повторить удар. Но тут чёрная гадюка обвисла на ветке, словно кусок каучукового шланга. И пару секунд купеческий сын мог видеть её размозженную голову. А затем тварь полетела вниз — похожая на кожаный ремень, только без пряжки.
Волкулак видел это и отпрыгнул было в сторону. Но явно уразумел: эта семибатюшная гадюка уже ничем ему не навредит. Да и раньше, быть может, не навредила бы. Среди вещей, что могли убить оборотня, Зинина баушка не упоминала змеиные укусы.
«Зато она говорила про змеиный топор…» — беззвучно прошептал Иван и поглядел на предмет у себя в руке. На замке осталась то ли кровь чёрной гадюки, то ли её выбитые мозги. Однако купеческий сын даже не успел решить: может ли змеиный замок послужить заменой топору? Волкулак внизу, опамятовавшись, снова ударился всем телом о еловый ствол. И, чтобы схватиться обеими руками за ветку, удержаться на ней, Иванушка бросил тяжеленную железяку — вернуть её в карман он просто не успел бы.
Вот только — маневр этот всё равно не помог купеческому сыну. Он не усидел на ветке — начал сползать с неё. А руки его заскользили по хвое. И, болтая ногами, Иван повис саженях в пяти над землей.
Он даже не сразу осознал, что звериный рык снизу больше не доносится. А когда осознал — почти тотчас об этом забыл.
Иван Алтынов понял, что непременно сорвется, за мгновение до того, как пальцы его соскользнули с коротких иголок, и он полетел вниз. Широкая еловая лапа, раскинувшаяся прямо под ним, чуть замедлила его падение. И он даже попробовал за неё уцепиться. Но — когтей, как у Эрика Рыжего, у него не имелась. Да ещё и пальцы он успел исколоть в кровь. Ладони Иванушки только влажно проехались по ветке, и после мгновенной паузы он спиной вперёд полетел вниз.
Ельник устилал мягкий моховой ковер, и всё равно — купеческий сын так грянулся оземь, что из него едва дух не вышибло. Перед глазами у него замелькали синеватые искры, и ему показалось: он хрипло застонал. Но, кое-как сумев сделать вдох, Иванушка уразумел: это не он стонет. И он вскочил на ноги, решив: рядом снова зарычал кудлатый монстр.
Ну, то есть: Иван Алтынов только подумал, что он вскочил. На самом же деле, кое-как перекатившись на бок, он с трудом оттолкнулся от земли, медленно поднялся на четвереньки, и только потом кое-как принял вертикальное положение. «Странно, что волкулак на меня ещё не кинулся!..» — мелькнуло у него в голове. И он принялся озираться по сторонам, для чего ему пришлось поворачиваться всем корпусом: шея у него болела так, что двигать ею он не мог совершенно.
И тут странность с волкулаком разъяснилась.
Иванушка так удивился открывшейся ему картине, что сперва не поверил в её реальность. Решил, что после удара о землю у него зрение мутится. А между тем удивляться как раз и не следовало. Просто — за Ивана Алтынова всё сделал закон всемирного тяготения.
Всего в паре шагов от него, рядом с исцарапанным еловым стволом, лежал — не давешний волк с серой кудлатой шкурой, нет! Там лежал голый мужчина лет примерно сорока, и череп его был размозжен от темечка примерно до правого уха. И тут же, неподалёку, лежал на подстилке изо мха тяжеленный навесной замок, теперь уж точно — перепачканный кровью и мозговым веществом
Однако по-настоящему купеческого сына поразило даже не то, что оброненный им змеиный замок упал точнехонько на голову волкулаку. И что от полученной травмы тот вернулся в человеческий облик — но не умер сразу, а издавал теперь те самые хриплые стоны. К подобному преображению Ивана отчасти подготовила история с отстреленной волчьей лапой, которая стала затем мужской рукой. А что существо это не скончалось на месте, так что же: все дьявольские твари живучи!
Нет, Ивана Алтынова потрясло другое: он узнал этого человека — невзирая даже на его изуродованную голову! И понял, почему его сумел опознать Парамоша: младший сынок Алексея и Стеши нередко бывал в алтыновском доме. Так что наверняка мог видеть дворецкого, которого наняла для себя маменька Иванушки, Татьяна Дмитриевна.
Он-то, этот дворецкий, и валялся сейчас нагишом под еловыми лапами. Иван понял: он даже имени его не знает. Но сейчас совсем не это имело значение. Купеческий сын сделал три неловких шага к поверженному противнику. И медленно, чтобы не потревожить отбитую спину, опустился рядом с ним на одно колено. Дворецкий-волкулак завёл глаза — посмотрел на Ивана. Но стонать не перестал.
— Где Парамоша? — Иванушка схватил раненого за плечо, тряхнул его как следует — сейчас было не до того, чтобы разводить политес. — И где моя маменька? Куда ты увез хозяйку свою — Татьяну Дмитриевну Алтынову?
Дворецкий-волкулак наконец-то перестал издавать хриплые стоны — из горла его вырвался какой-то клекот. И купеческий сын не сразу понял: то был смех!
— На тебе моя кровь… — прохрипел раненый и указал глазами на Иванушкину правую руку, сжимавшую его плечо; на её тыльной стороне и в самом деле обнаружилось круглое кровавое пятно размером с пятак. — Ты тоже теперь проклят. И сделаешься таким же, как я — когда день перестанет быть длиннее ночи…
И, едва он произнес это, как по телу его пробежала судорога, голова запрокинулась, он сделал ещё один судорожный вздох, а затем — его обнажённое тело обмякло и застыло без движения.
Иван Алтынов попробовал нащупать у дворецкого-волкулака пульс: на запястье. Прикасаться к его шее означало бы — ещё больше перепачкаться в крови. Ему хватило и одного пятна, которое почему-то никак не желало стираться, хоть купеческий сын вытянул из внутреннего кармана сюртука носовой платок и несколько раз провёл им по круглой багровой отметине на тыльной стороне своей ладони.
Жилка на руке дворецкого-волкулака не билась. А круглое пятно всё никак не исчезало, сколько Иванушка не елозил по нему платком. Мало того: оно почему-то моментально высохло. Так что на белом батисте кровавых следов не осталось.
И тут в отдалении купеческий сын услышал голоса:
— Иван Митрофанович! — звал Алексей. — Где вы?
— Иван Митрофанович, отзовитесь! — вторил ему Никита.
Но сердце Ивана наполнилось чистой радостью, когда он услышал третий голос:
— Вы живы, Иван Митрофанович?
Этот вопрос задавал Парамоша.
Глава 5. Колодец Ангела
28 августа (9 сентября) 1872 года
Февраль 1723 года
— Я здесь!.. — попытался крикнуть Иван, однако голос его пресекся, и ему пришлось откашляться, прежде чем он сумел ответить громко и отчётливо: — Я в ельнике! Идите сюда и лошадей с собой ведите!
Он не без усилий встал на ноги, кое-как доковылял до лежавшего чуть в стороне дверного замка и, подняв его с земли, обернул своим носовым платком — который так и остался чистым. А затем засунул «змеиный замок» в карман сюртука. И только после этого повернул голову и посмотрел на тело дворецкого-волкулака, распростертое на земле. Что с ним делать, Иванушка понятия не имел. Везти его в Живогорск было немыслимо. Ведь формально это он, Алтынов Иван Митрофанович, сын и наследник купца первой гильдии, убил прислужника своей сбежавшей матери. И в обличье волкулака никто в городе человека этого не видел. Даже если бы Алексей дал показания насчёт кудлатого волка, который напал на его хозяина, это ничего не решило бы. Ведь процесса превращения волка в голого субъекта Алексей не наблюдал. Конечно, был ещё Парамоша, опознавший своего похитителя. Но много ли значили бы для исправника Огурцова слова десятилетнего мальчишки?
А между тем он, этот мальчишка, уже бежал к Ивану — впереди всех. Глаза у Парамоши покраснели — он явно успел наплакаться за сегодняшний день, — но на лице сияла счастливая улыбка.
— Вы всё-таки от него спаслись, Иван Митрофанович! — ещё издали закричал он.
И тут же осекся на полуслове, запнулся о моховую кочку и едва не растянулся во весь рост: увидел того, кто лежал на земле, под елью. Иван запоздало подумал: надо было снять с себя сюртук и набросить на мертвого дворецкого-волкулака. Однако мальчика открывшееся зрелище не напугало и не расстроило. Совсем наоборот!
— Так вы его прикончили! — с восторгом воскликнул Парамоша. — Получил он по заслугам, ирод!
Мальчик бросился к дворецкому-волкулаку, размахнулся обутой в сапожок ногой — явно намереваясь пнуть того в бок. Но Иван бросился ему наперехват, придержал:
— Парамоша, нет! Не трогай его!
И едва сдержал стон — такой болью прострелило ему спину. Но не хватало ещё, чтобы и младший Алексеев сынок перепачкался нестираемой кровью оборотня!
Мальчик опустил ногу, но посмотрел на Ивана с досадой, пробурчав:
— Не заслужил он, чтобы с ним цацкаться!..
И тут из-за деревьев появились Алексей и его старший сын. Алтыновский садовник вел в поводу и свою лошадь, и Басурмана, который хоть и фыркал недовольно, но всё-таки терпел чужую руку. А Никита держал под уздцы невысокого мерина, на котором он приехал сюда. Но глядел при этом во все глаза на того, кто лежал у ног Ивана и Парамоши.
— Это он? — спросил Никитка у брата. — Тот, кто тебя уволок?
— Он самый. — Парамоша насупился. — Когда я понял, что он тащит меня в Княжье урочище, выпустил голубя из-за пазухи. Думал: пусть хотя бы птица Божья спасется. Мне-то самому, я решил, теперь конец. — И он шмыгнул носом, а потом виновато покосился на отца и старшего брата — явно считал, что стыдно ему реветь при них.