Председатель не стал спрашивать, что случилось с этой женщиной. Приговор был жестким: измена в России никогда не прощалась.
— В ситуации перманентных в Германии беспорядков, — продолжал Ростов, — внезапно возникла реальная возможность появления там сильной политической партии националистического толка. Мы знали о наличии мелких неонацистских групп, но крупная самостоятельная организация отсутствовала. Поэтому мы обратились к нашим архивам, чтобы найти человека, на верность которого мы могли бы положиться. Я выбрал молодого сотрудника Штази с исключительной репутацией, который поддерживал с нами контакты и после объединения Германии. Его фамилия Каас. Для нас оказалось удачей, что нацистская группа, в которую он был вовлечен, также высоко ценила его. Именно он сообщил мне об их перспективных планах и о разработке целой серии кровавых терактов.
— Кто же убил нашего агента в Гуз-Бее? И американских? Полагаю, что это имело какое-то отношение к их немецкому происхождению.
— Люди Фрика из Дрездена. Они решили оставить «Призраков Луцы» там, где те скрытно жили. Хотели создать хаос без поддержки тех, у кого было нацистское прошлое. Но некоторые из «Призраков Луцы» пришли в нетерпение. В объединении Германии они усматривали для себя последний шанс. Люди в пожилом возрасте, они отказывались ждать времена еще более подходящие. Поэтому-то их и убрали. Еще до того, как Фрик стал их лидером.
— А Кушман?
— Убит, чтобы привести к власти Фрика. Но получилось не совсем так, как им хотелось. Они наняли любителя. Кого-то, воевавшего в Анголе. Мне думается, что ему заказали убрать и Триммлера, и возможно, даже Митцера. Мы никогда теперь не узнаем об этом. А что касается наших агентов, то люди Фрика просто не знали, что они связаны с нашей организацией.
Председатель с минуту помолчал, прежде чем задать вопрос, который, как сознавал Ростов, мог предопределить его судьбу.
— И вы все это рассказали американцам?
— Старая дружба бывает полезна, — ответил он, подумав.
— Кто же в ЦРУ знал об этом?
— Заместитель директора по разведке. Возможно, он все рассказал исполнительному директору.
— Или, быть может, он рассказывает ему это теперь?
— Возможно, и так. — Смысл вопроса не ускользнул от Ростова. — И ему, и англичанам.
— Итак, вы трое, старые друзья, решили все разрешить сами?
— Как меня и просили. Вы сами.
— А кто еще участвовал?
— Мой помощник. И один оперативный работник в Новом Орлеане. Инвалид. Но у него не было никакого представления о размахе этого дела. — Он не добавил, что Фрэнки Мистлето был агентом-двойником, одним из немногих, все еще остававшихся в Америке. Ростов доверял американцам до определенных пределов, но всегда старался иметь независимую информацию.
— А почему вы просто не сообщили об известных вам фактах, ими располагая? — Председатель знал ответ еще до того, как задал этот вопрос. Не случайно же он и выдвинул Ростова на это место в их структурной иерархии.
— Потому что, как только бы в дело втянулись власти, они отодвинули бы меня в сторону. Они смогли бы арестовать одного или двух нацистов, но вся организация просто ушла бы в подполье. — Он помолчал, прежде чем продолжить. Слова его были резкими и категоричными. — Мы приняли решение уничтожить всю организацию. Убрать их руководителей. Обезглавить, их. Для того чтобы покончить со всем этим раз и навсегда. А для этого необходимы самые жестокие меры.
— Значит, вы позволили нацистам действовать по задуманному плану, даже вступить в Рейхстаг до того, как приготовить свои контрмеры. Весьма опасный и рискованный план.
— Мы так не думали.
— Мы?
Ростов пожал плечами.
— Они верили Каасу, он был лучшим в их подполье. Они абсолютно не предполагали, что он может убрать их. Одного за другим.
— Где же он сейчас?
— В Москве. Он хочет там жить. И работать на нас.
— Исключительно опасный план, — сказал пожилой человек. — Но завершившийся успехом. — Это был его способ выразить одобрение.
— Через несколько дней, когда полиция закончит свое дело в Дрездене по тем наводкам и сведениям, которые мы скрыто им предоставили, весь заговор станет известен общественности. Весь расчет нацистов — на уничтожение руководящих деятелей мира и на приход к власти в Германии. По методу Гитлера в 1933 году. Это всех ужаснет. Они не смогут больше поднять голову.
— Они всегда в конце концов подымают голову.
— Теперь долго еще не смогут. Это вынудит и полицию взять под контроль другие террористические группы. Дело мира нуждается в этом.
— Вы всегда философствуете. Всегда остаетесь христианином. — Председатель надолго замолчал. Он наблюдал, как какая-то женщина взяла свечу, зажгла ее и поставила рядом с другими свечами. Он спрашивал себя, за кого она молится, кого вспоминает. — Что дальше? — спросил он наконец. — Ведь принимать такие решения не наше дело. Это дело наших руководителей.
— Но политические деятели отстранились от принятия ответственных решений во время войны в Персидском заливе.
— Каким образом?
— Не уничтожив Саддама Хусейна, когда у них была такая возможность.
— Но Советский Союз поддерживал его в свое время.
— А мы хотели, чтобы он погиб. И поскольку он оставался жив, поскольку политические деятели умыли руки, он повернулся против своего собственного народа и стал уничтожать курдов и других неугодных ему людей. Пока мы похлопывали друг друга по спинкам, он уничтожал целую нацию. САС или Специальные силы обязаны были его убрать.
— Опасные слова.
— Мы никогда не учимся на своих ошибках. Черчилль был прав, разбомбив Дрезден и унизив тем самым Гитлера. Но затем, во имя человечности, союзники отказались от такой тактики. И Гитлер продолжал сражаться. Сколько же сотен тысяч русских мы потеряли из-за этого?
— И все же такие решения принимаем не мы..
— Но мы проводим их в жизнь.
Председатель пожал плечами. В душе он соглашался с Ростовым, но никогда не стал бы говорить об этом публично.
— Я хочу, чтобы вы поклялись мне, в этом Божьем доме, что вы никогда больше не будете выходить за рамки вашей ответственности.
— Но кто-то же должен убирать грязь. Кто-то должен продолжать сражаться.
Председатель откинулся на спинку кресла и задумчиво смотрел на людей, молившихся в храме.
— А смерти Триммлера и Гуденаха, разве это не прискорбно? — заметил он наконец.
— Это совершенно не входило в наши планы. Ничего подобного в отношении Триммлера. Наш человек в Новом Орлеане…
— Таксист?
— Таксист. Он занимался этой смертью. Отрезанные руки — это просто символ для тех, кто заплатил за убийство. А убийцы были местными представителями религии вуду. Возможно, руки ими сложены не в форме свастики, а в виде креста с вогнутыми концами.
— А Гуденах?
— Тут преднамеренность очевидна. К тому времени мы уже знали наших врагов поименно.
— Гм… — Он сделал большую паузу, прежде чем заговорить снова. — Вы все же не Робин Гуд. Никогда не переходите определенную черту. Иначе можно впасть в анархию. Мы не хозяева, мы исполнители. Вы даете мне слово, что больше этого не будет?
— Даю.
— В этом Божьем доме?
— В этом Божьем доме.
— Хорошо. А как входили в ваши планы англичанин и его женщина?
— Никак. Это был рыцарский поступок мужчины. Женщина просто следовала за ним.
— В его смерти не было необходимости.
— Она была предопределена. Мой друг рассказал мне, что у него было стремление к смерти. Если бы он не умер теперь, он бы подставил себя под пулю где-нибудь еще. Это определенный человеческий тип. Ранняя и насильственная смерть — неизбежная судьба таких, как он.
Действующее кладбище
Суррей
Она обнаружила четыре могильных камня на склоне холма, точно там, где они и должны были, по словам привратника, находиться. При свете дня они выглядели по-другому, более вещественно, чем в то темное утро, когда привел ее сюда Эдем.
Одна из могил была свежей.
Она принесла четыре небольших букета, смесь незабудок и бледно-желтых нарциссов. Став на колени, она положила по букету туда, где лежали его родители. Потом перешла к третьей могиле и немного постояла перед ней.
«МАРКУС ДЖЕЙМС НИХОЛСОН. ДЕВЯТИ ЛЕТ. ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ СЫН ГЕНРИ И МАРГАРЕТ И ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ БРАТ ЭДЕМА». Ниже мелкими буквами было написано: «Бог любит тех, кто умирает молодым».
— Хэлло, Маркус, — сказала она, хотя ее уже душили рыдания. — При… сматривай же за ним, пожалуйста. Он всегда нуждался в тебе. Скажи ему, что он не так уж плох. — Через некоторое время она снова стала на колени и положила на могилу третий букет.
Четвертая могила. К ней она шла издалека, к ней она шла длительное время, прежде чем сделать два последних шага.
«ЭДЕМ ДЖЕРЕМИ НИХОЛСОН. ТРИДЦАТИ ДВУХ ЛЕТ. ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ СЫН ГЕНРИ И МАРГАРЕТ И ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ БРАТ МАРКУСА». Ниже никакой надписи не было. Именно так, по ее мнению и по мнению Лили, он пожелал бы сам.
Она стала на колени и положила на могилу последний букет. Всматриваясь в могильный камень, все еще не веря, что он действительно мертв, пытаясь вызвать какой-то дух, чтобы переговорить с ним, она долго оставалась на коленях.
Ничего. Только ее одиночество и ее желание.
— С Лили все в порядке, — сказала она. — Я пыталась добиться ее согласия на переезд в Калифорнию, но она отказалась.
Я буду делать все, чтобы она не чувствовала себя слишком одинокой.
Но кто же будет делать это для меня? Теперь, когда ты ушел.
— Я заплатила за ее дом и за все, что ей может понадобиться. Из тех денег. — Она чувствовала неудержимый поток слез по щекам. Он оставил завещание, адресованное своему адвокату, на столике для раздевания в лондонской квартире, после первой их ночи любви.
— Не смейся же надо мной! — плакала она. — Я не могу поверить, что потеряла тебя. Мне нужен ты, а не твои деньги.
Какой-то скорбящий покинул свою жену у следующего ряда могил и подошел к ней, услышав ее рыдания.