Метромоста выбросил в Москву-реку какой-то предмет размером примерно 150×70 мм. Проверивишсь, он быстро удалился по направлению оставленной недалеко машины, взятой у подруги. Выходило, что он, возможно, срочно избавляется от улик, что встревожило не на шутку контрразведчиков. Как потом выяснилось, таким образом он избавился от «Минокса» и кассет к мини-фотоаппарату.
Другим обстоятельством, потребовавшем внесения корректив в план операции по задержанию шпиона, явились его непредсказуемые действия. В последний момент он решил лететь самолетом, чтобы выкроить пару дней для исполнения «лебединой песни» в Москве.
«Что это, заметание следов или предчувствие катастрофы?» — подумал Кудряшов, рассматривая план действий на случай вылета подозреваемого самолетом. Оба плана были отработаны до тонкостей и могли быть легко реализованы при любом варианте действий «Каина», не сдавшего в кассу железнодорожного билета.
«Агент чего-то опасается и пытается скрыться незамеченным из Москвы, — подумал Стороженко. — Наверное, шпионская экипировка при нём».
Заместитель начальника отдела полковника. Моляков предложил смелое решение: арест «Каина» произвести в аэропорту до посадки в самолет с тщательным досмотром его вещей и личным обыском. Он верил: шпионские улики будут при шпионе.
Два резервных дня Иванов провел в обществе милой женщины, которой верил. С нею он мог говорить на любые темы, кроме той запретной и опасной для неё… Утром 2 ноября 1981 года он выехал на такси в аэропорт. Машина проскочила часть кольцевой дороги. По обочинам шелестели деревья с чуть держащимися на полуголых ветвях ржавыми листьями. Они бежевыми бабочками летели прямо по курсу машины, падали на ветровое стекло и уходили затем в причудливых виражах под колеса. От выпитого вчера у Иванова шумело в голове. Но приятные воспоминания прошедшей ночи создавали душевный комфорт, появлялась словоохотливость. Он стал беседовать с водителем на пустяковые темы… Вот и аэропорт!
При регистрации билета возникли какие-то «сложности» с его оформлением. Дежурный администратор предложил утрясти вопрос у военного коменданта, где Иванов и был задержан оперативной группой.
В ходе личного обыска удалось обнаружить две подозрительные авторучки. В корпусе одной находилась свернутая специальная пленка с подробным описанием операций по связи на период службы в ДВО и во время возможных приездов в Москву. Корпус второй ручки был предназначен для нанесения тайнописных текстов.
Шпион не сопротивлялся. Единственное, что он сказал:
— Сегодня я чертовски устал. Я сейчас не в форме, поэтому никаких показаний давать не буду. Поговорим завтра. Заявлений и протестов делать не собираюсь. Всё вы сделали профессионально. Дайте мне отдохнуть.
После этого он ещё глубже погрузился в кресло, словно надеялся отдохнуть именно в нем, и закрыл уставшие, красные глаза…
Негласное задержание «Каина» диктовалось необходимостью проведения оперативной игры с американской разведкой. И действительно, сотрудники ЦРУ в Москве в течение почти года «питались» информацией своего агента, «приезжавшего» в командировки из Дальнего Востока в Москву.
Военные контрразведчики снабжали янки «добротной» информацией, получая за неё деньги. Агент «работал активно» — ему верили.
Примером тому может служить одна из операций, проведенная 3 марта 1982 года. Известив поставленной меткой, согласно плану по связи, своих хозяев о «прибытии» в столицу, агент вышел на встречу в условленное место. Он надеялся встретиться с Володей — Макмэхеном. Однако по указанию резидента ЦРУ на встречу был направлен второй секретарь экономического отдела посольства, установленный нашей контрразведкой разведчик Джозеф Макдональд.
Накануне операции американец специально мельтешил перед охраной посольства в белом плаще и серой кепке. В этом же одеянии он выехал на машине в город на встречу с «советским другом». В 20.30, держа в левой руке условный сигнал, — свернутую в трубочку газету, Иванов стоял недалеко от входа на Даниловское кладбище. Он ждал Володю, озираясь по сторонам. В сгущающихся сумерках он пытался в прохожих разглядеть знакомую фигуру своего патрона. Однако к агенту подошел не Володя. Это был незнакомый мужчина, выше среднего роста, в темном пальто и черной меховой шапке из кролика, с белой полиэтиленовой сумкой в руке.
— Вы друг Володи? — обратился он к Александру.
— Да, и прошу передать ему привет, — ответил на пароль агент.
— Меня зовут Алик, — представился незнакомец, внимательно разглядывая своего помощника.
Иванову показалось, что американец нервничает и чего-то остерегается. Он постоянно крутил головой, озираясь по сторонам и уводя своего агента в глубину темной аллеи. Там начался буквально вопросный прессинг: когда приехал, что привез, как служится…
Беседу записывал на диктофон, который после опроса спрятал во внутренний карман пальто. Из бокового кармана он достал авторучку и передал её Александру.
— Здесь новый план связи, новые задания по сбору информации, — на лету скороговоркой рассказы вал о предназначен и и «хитрого самописца». Потом он снова вытащил диктофон и стал записывать дополнительные ответы. Когда же агент напомнил обещание передать ему 10000 рублей, Алик выключил диктофон и опять положил его в карман, а Александру вручил пакет с деньгами.
— Сколько тут? — спросил агент.
— Столько, сколько просил, — последовал ответ.
— Ну спасибо, а то я совсем на мели. Поиздержался. Передайте привет Володе.
После утвердительного кивка Алик порекомендовал разумней тратить деньги и ускорить процесс перевода в Москву.
— Вы нам здесь нужнее, особенно сейчас и завтра…
В кабинете следователя Иванов пересчитал деньги — 2000 рублей. «Что это, вместо десяти тысяч целковых передал только две? Забывчивость или прикарманивание? Не случайно же Макдональд не называл в беседе цифру, уклонялся от разговора на эту тему и спрятал диктофон, когда заходил разговор о финансах, — рассуждал подследственный. — Явно обманул он своё начальство. Оказывается, крохоборы и у них есть».
Передав через Макдональда агенту шпионские инструкции, американцы невольно «позаботились» о профессиональной подготовке не столько своего помощника, сколько военных контрразведчиков, — естественно, не зная, что тот уже под чекистским колпаком. Вот что было написано в инструкции для пользования авторучкой: «Внешне авторучка ничем не отличается от обычной, и ею можно писать, как любой другой. Для нанесения тайнописи необходимо убрать вовнутрь пишущий стержень, а концом корпуса наносить тайнописный текст на листах чистой бумаги или полях книги. Писать следует только на бумаге хорошего качества. В случае сильного давления могут появиться коричневые следы…»
В ожидании уголовного процесса Иванов часто предавался философствованию. Он считал свой суд над собой, несомненно, выше суда державного.
Обиды на чекистов он не таил. Пройдет еще несколько месяцев — и в 1982 году в зале судебного заседания Военной коллегии Верховного Суда СССР он скажет, что глубина его падения велика, но она была бы неизмеримо большей, если бы военные контрразведчики на ранней стадии не пресекли зло, не остановили его падения.
Трудно было понять, чего было больше в таком неожиданном пассаже: искренности на исходе душевной разрядки или скрытности в тактике самообороны.
Вместе с тем как человеку, работавшему по этому делу, анализировавшему материалы падения незадачливого «бизнесмена от секретов», Стороженко было жалко, в хорошем понимании этого слова, сломанной судьбы молодого, способного, но, к сожалению, избалованного человека.
Самое главное в рассуждениях Иванова — то, что вину за случившееся он взял полностью на себя. Значит, прозрел и покаялся!
Позади остался кошмар плавания по морю Предательства, впереди текла река Искупления, по которой ему надо будет плыть. Упавший да сумеет подняться, чтобы идти дальше!
Тяжелый урок
Сравнить предателя не с кем и не с чем. Я думаю, что даже тифозную вошь сравнение с предателем оскорбило бы.
Стороженко сидел в кабинете за стопкой очередной чекистской почты. Много было шифротелеграмм по обстановке в зарубежных аппаратах ГРУ, ответов на запросы, агентурных сообщений и прочих материалов.
Раздался телефонный звонок. Майор Пашкин из ГРУ ошарашил начальника отделения «чепэшной» вестью — в посольстве СССР в Афинах исчез сотрудник военной разведки полковник С. Бохан. Поиски офицера в течение суток не дали никаких результатов. Местная полиция тоже в неведении, хотя сразу же подключилась к розыску. Иностранные посольства, в том числе и американское, в категоричной форме отрицали факт обращения к ним советского дипломата.
— Михаил Иванович, — спокойно сказал Стороженко Пашкину, — по приезде в отдел доложите все материалы по беглецу. Мне кажется, он уже где-то попадал в наше поле зрения, — не вспомните?
— Да, проходил по первой командировке, но подробно я вам доложить сейчас не могу.
— Свяжитесь с командованием, ознакомьтесь с результатами разбирательства в ГРУ, установите служебные и бытовые связи беглеца. Позвоните куратору этой резидентуры по линии внешней контрразведки. Меня больше всего интересует один вопрос: с какими документами, особенно по людям, — надеюсь, понимаете, о чем идет речь, — Бохан соприкасался, где эти люди? — Он долго перечислял ему необходимые дополнительные меры, нужные для проведения качественного анализа и выдвижения вероятных оперативных версий…
Полковник Бохан в Греции был второй раз. Обстановку в стране знал прекрасно. Завел широкие связи среди бизнесменов, журналистов, политологов, что ему было необходимо по «крышевой» должности — первого секретаря посольства. В Центр он посылал материалы, которые оценивались по-разному, чаще всего невысоко, однако нахождение в командировке он умело прикрывал видимостью постоянной черновой работы с якобы перспективами приобретения новых источников информации. По наблюдениям сослуживцев, у него водились большие деньги. Семья жила не по средствам — это замечали многие. Одни считали, что он ворует из сумм, предназначенных для оплаты агентуры, — недодает помощникам. Другие подозревали его и жену в крупных спекулятивных сделках, в том числе и на ниве нумизматики. Третьи, — их было мало, — считали, что прирабатывает где-то на стороне, причем грязным путем, вплоть до предательства.