— Зина, ты помнишь наше посещение собора Парижской Богоматери?
— А как же! Там перед галереей королей и святых, стоявших в нишах портала, я присела на балюстраду, все представляя седое вчера.
— Нет, нет, я никогда не смогу забыть собора, — проговорил в задумчивости Петр. — Может, Бог даст, ещё раз съездим в Париж.
— Дай Бог. Как забыть статуи, — конные и пешие, коленопреклоненные и стоявшие во весь рост, королей древней Лютеции в зубчатых коронах, епископов в трехъярусных тиарах, воинов в доспехах, грозно опирающихся на громадные мечи. А ты, я не знаю, обратил ли внимание на то, что одни были изваяны грубо из простого камня, другие — из мрамора, успевшего пожелтеть. Эти фигуры мне казались тогда живыми, готовыми вот-вот сойти с постаментов.
— Париж есть Париж, лапуня, — подытожил муж, выходя на последний поворот по дороге домой.
— Мама, папа, посмотрите, наш дом, — закричали хором девочки…
В понедельник, придя на службу, майор Бушин узнал неприятную для себя весть. Руководство ГРУ запланировало на осень направить в Париж не его, как обещало, а майора Быкова, которого он считал намного слабее и в языковой, и в оперативной подготовке. Но как говорится, зависть — это сожаление о чужом благе. Зависть есть ненависть, поскольку она действует на человека таким образом, что он чувствует неудовольствие при виде чужого счастья, и наоборот — находит удовольствие в чужом несчастье.
«Что делать? Как действовать? На какие рычаги надавить, чтобы поломать планы руководства?» — роились вопросы в голове завистника.
Наконец план созрел. Бушин понимал, что для того, чтобы выезд состоялся, нужен агреман — предварительное согласие МИД Франции на назначение Быкова в качестве дипломатического представителя СССР. Ответы на такие запросы советской стороне задерживались месяцами.
«Мне надо сделать так, чтобы французы не пожелали его принять. Просто отказали. Только тогда кадровики вернутся к моей кандидатуре, — размышлял Бушин. — Мы с ним редкие специалисты. Есть два пути: связаться в Москве с представителем посольства Франции или написать в Париж знакомому офицеру центрального аппарата Министерства обороны Марселю Бонэ».
В своё время, когда у Бушина заканчивалась командировка и он на одной из встреч рассказал Бонэ о скором возвращении на Родину, тот, на первый взгляд, огорчился, а через несколько дней преподнес советскому офицеру уникальный подарок — книгу о Наполеоне, изданную в 19 веке.
— Прими, Петр, этот духовный сувенир. Пусть он тебе напоминает о величайшем человеке Франции, чей гений одержал победу более чем в шести десятках сражений, — с пафосом проговорил французский полковник. — Я думаю, Бог подарит нам возможность встретиться ещё раз на этой земле.
Не остался в долгу и советский офицер. На следующей встрече он подарил французу чайный сервиз из Гжели. Бонэ был растроган и пригласил Бушина приехать в Париж туристом, а лучше снова по служебной линии.
— Марсель, я обязательно постараюсь быть хорошим и прибыть во вторую командировку в вашу столицу, воздухом и видами которой я живу и буду жить всегда, — ответил захмелевший Бушин. На том и расстались.
И вот вновь перед советским майором возник образ французского полковника, являвшегося, несомненно, представителем военной разведки. «Конечно, вариант с Бонэ более надежен, — подумал офицер, — но быстрее решится задача через посольство».
После этого он стал систематически появляться в районе расположения французской дипломатической миссии на Октябрьской площади. Изучал особенности пропускного режима, наблюдал за действиями охраны, вычленяя и запоминая приметы сотрудников посольства, к которым можно потом обратиться где-то в городе.
И все же он очень опасался неожиданной встречи с сослуживцами и нашей охраны посольства, которая моментально дала бы ориентировку на него «наружке», а та бы мгновенно вышла на него. А потом попробуй отмойся!
Решил действовать по-другому. Зная, что его подразделение отправляет диппочту почти каждую неделю, он подготовил в Париж два письма. Первое написал другу-дипломату Стасу Ростоцкому, с которым осушил не одну бутылку коньяка, дружили семьями, бывали друг у друга в гостях. Другое же письмо с рождественским поздравлением адресовал Бонэ. В нём говорилось: «Здравствуй, уважаемый Марсель! Высылаю вместе с поздравлением мою убедительную просьбу. Дело в том, что к вам готовится прибыть на мою предыдущую должность помощника военного атташе майор Быков Игорь Васильевич, человек опытный и знающий, способный активно вести работу против вашей страны. Сделайте всё возможное, чтобы он не получил агремана. В таком случае есть возможность приехать мне снова в вашу прекрасную страну. Обязуюсь за эту услугу тебе и Франции помочь. Обнимаю. С уважением Бушин».
Записку он вложил между плотных корочек двойной открытки, а её — в конверт, заклеенный скотчем. Оба письма упаковал в ещё один конверт большего размера, на котором написал печатными буквами красным фломастером: «Станиславу Ростоцкому. Посольство СССР в Париже». В письме к Станиславу просил передать конверт с поздравлениями французу, которого он тоже знал.
Пакет передал через офицера Петрова, с которым поддерживал дружеские отношения. Кстати, в нарушение порядка отправки материалов из ГРУ, таким способом передавались не только письма, но и вещи. Последний заверил, что через несколько минут упакует почту и законным порядком отправит диппочту по назначению.
Время шло, а ответа от Станислава всё не было. Петров клялся и божился, что конверт отправил. Вскоре пришел агреман на Быкова, и тот уехал за границу. Вот тут-то и начал волноваться Бушин.
«Неужели прокол? Не мог Петров меня продать, как и Стас… А может, письмо не дошло до адресата, — беспокоился майор. — Тогда это опасно. Что же делать? Явиться с повинной на Лубянку? Всё равно меня выпрут из ГРУ, если история станет известна начальству. Всё же не надо спешить, нужно подождать и посмотреть, как будут разворачиваться события. Сам рапорт на увольнение писать не буду».
Однако события разворачивались стремительно и не в его пользу. Руководство ГРУ дало команду срочно уволить молодого старшего офицера. Когда начался тихий «бракоразводный» процесс Бушина с ГРУ, офицер никаких претензий кадровикам не предъявлял, прекрасно понимая, что командованию стало известно о его письме с фактическим предложением услуг французской разведке. Руководство ГРУ боялось огласки, а поэтому торопилось сделать Бушина гражданским лицом. Мотивировка приказа — уволен по сокращению штатов — его вполне устраивала.
Но не успели высохнуть чернила на подписи приказа, как компрматериалы на «вольноопределяющего» были переданы в 3-е Главное управление КГБ военным контрразведчикам, — разбирайтесь, мол, сами, он теперь не офицер, а «цивильник».
Военной прокуратурой была сразу же дана правовая оценка деяния Бушина: покушение на измену Родине. Следствие вел Следственный отдел КГБ СССР, сотрудники которого доказали наличие состава преступления…
Стороженко на совещании с оперсоставом на примере противоправных действий Бушина заметил, что ещё чуть-чуть — и мы бы проглядели будущего шпиона. Досталось по справедливости и капитану Щеглову, на объекте которого служил ииициативник. Он пытался оправдываться, по факты «прокола» в работе были налицо, с чем, к его чести, он всё же согласился.
Долго ещё оперативники С. Безрученков, Н. Стороженко, В. Перец деловито обсуждали этот сбой на оперативных совещаниях, что явилось дополнительным, конкретным учебным материалом для молодых сотрудников. Погрешности чекисты старались не прятать, «не загонять болезнь вглубь» неуклюжими оправданиями, а врачевать критикой и деловой помощью.
Потом был суд. Судила Бушина Военная коллегия Верховного Суда СССР. Он являл то саму невинность, то показывал судебному присутствию серьёзную и глубокую переоценку того, что совершил.
— Да, я очень хотел снова попасть в Париж, даже ценой готовящегося предательства, — заявил он председательствующему на суде.
По завершению процесса один из ветеранов ГРУ скажет:
— После войны и даже в 50-х годах, когда авторитет страны был велик и работать военным разведчикам стало легче в силу притягательности народов к стране-победительнице, у офицеров не было такого стремления попасть за границу. Сейчас же молодежь рвётся туда, хотя знает, что там россиянам не очень-то дают развернуться. Их провоцируют, задерживают, бьют, вербуют… Не парадокс ли? Одним патриотизмом такое явление не объяснить. Стало престижно не уходить в «поле» для вербовки иностранцев, а работая «ножницами» по газетам и журналам, спокойно жить. Вот ответ на вопрос, почему офицеры рвутся за рубеж. Получают все одинаково, хотя работают по-разному. Такого явления раньше не было.
На вопрос обвинителя, как подсудимый планировал построить жизнь в случае отъезда во вторую командировку, Бушин без обиняков ответил:
— Если откровенно, то, конечно же, поработал бы на французов, потому что они в любое время могли меня шантажировать запиской полковнику Бонэ. Несомненно, они помогли бы мне материалами для демонстрации активной работы. На Родину вернулся бы, по всей вероятности, шпионом.
Откровенные признания поразили судью и народных заседателей: во-первых, неприкрытой циничностью, а во-вторых, сермяжной правдой, на которую способны только раскаявшиеся натуры.
Сидя в зале судебного заседания и наблюдая за поведением Бушина, Стороженко всё чаще ловил себя на мысли, что часть офицерского корпуса, выведенного из равновесия падением престижа воинской службы, низкими окладами и бытовой неустроенностью, деградировала, что свидетельствовало об ошибочности проводимой военной политики государства. По вине партийных вождей последствия такого «рачительного хозяйствования» начали сказываться даже на военнослужащих стратегической разведки.
После суда Бушин терзался, желая поскорее покинуть тюрьму и в лагере отдаться любой работе. Он сознавал, что в работе быстрее бежит время. Вспомнились слова жены, сказанные ею однажды, когда разговор крутился вокруг денег. Она тогда сказала, что простейший способ не нуждаться в деньгах — не получать больше, чем нужно, а проживать меньше, чем можно.