— Этот ужасный тип только что припарковался на подъездной аллее, — сообщила мужу миссис Феррьер. — Я увидела его из окна спальни. По-моему, он пьян. А, вот и он, звонит у двери. Скажи ему, что у меня мигрень.
Чарли был не пьян, но сильно возбужден.
— Снова видел эту тварь! — выпалил он. — Скачет через Черную пустошь. Пришлось возвращаться за ружьишком: прихватил даже два. Подумал, может, вы, старина, захотите принять участие. Вы можете расположиться на Менстед-Торе, а я буду следить с Хребта Висельника, и тогда один из нас уж точно прикончит гада.
У мистера Феррьера даже глаза заблестели.
— Рассчитывайте на меня. Подождите минутку, я скажу жене и присоединюсь к вам. Моя машина нужна?
— Нет, идти придется пешком.
Алан слышал все из холла и ни секунды не колебался. Он выскользнул через заднюю дверь и помчался по узкой тропинке в сторону торфяников.
В этой дикой местности ветер завывал и метался, словно привидение, трепал волосы Алана и, казалось, пытался остановить его невидимыми руками. Но мальчик продолжал бежать изо всех сил, хотя сердце колотилось как бешеное, а прерывистое дыхание говорило о том, что сил хватит ненадолго. Мальчик не представлял себе, что произойдет, когда — или если — он окажется лицом к лицу с кровожадным оборотнем. Алан думал только о том, что надо предупредить друга о двух охотниках, вооруженных винтовками и жаждущих застрелить его.
Увенчанная травянистым гребнем гора Менстед-Тор выделялась на фоне залитого лунным светом неба, волной вздымаясь над зарослями вереска. Напротив нее, на расстоянии примерно в четверть мили, располагался Хребет Висельника: высокий, длинный холм, согласно местным преданиям, некогда служивший местом казней.
Алан остановился, увидев отару овец. Они сбились в кучу у подножия холма и напоминали одну большую серую тень. Когда мальчик подошел поближе, овцы тревожно задвигались. Внезапно он сообразил, что надо сделать.
Единственной приманкой для оборотня в этой части торфяников были овцы. Если удастся отогнать их отсюда до того, как появятся отец и Чарли Бринкли, его друг может еще спастись. Алан закричал, наломал пучок вереска и принялся размахивать им из стороны в сторону.
Овцы бестолково толкались и жалобно блеяли, постепенно спускаясь все ниже в долину под истошные вопли Алана. Заставить их двигаться в нужном направлении было нелегко, потому что испуганные животные норовили ходить кругами, а некоторые вообще не шевелились и лишь с жалобным видом смотрели на Алана.
Наконец ему удалось сдвинуть их с места, и, может быть, он сумел бы увести их из этой долины, как вдруг со стороны Хребта Висельника донесся леденящий душу вой. И тут овцы стали совершенно неуправляемыми. Они кинулись в разные стороны; одни углубились в заросли вереска, другие, натыкаясь друг на друга, носились вниз и вверх по склону. Алан поднял глаза — и сам бросился прочь в полном смятении.
Впоследствии он пришел к выводу, что ни один постановщик фильмов ужасов в жизни не видел оборотня, поскольку тварь, скачками приближавшаяся к нему, ничем не напоминала киношных чудовищ.
У оборотня была круглая голова, огромные шерстистые уши, заостренные на концах. Узкая, длинная морда заканчивалась оскаленной пастью и тоже была покрыта густой свалявшейся черной шерстью. Глаза оборотня ужаснули Алана больше всего и заставили пожалеть о том, что он вообще вышел из дома. Они глубоко ввалились и пылали, словно раскаленные угли, источая свирепую ненависть. Телом тварь напоминала калеку-уродца: сгорбленные плечи, длинные руки с острыми когтями, мертвенно-бледная кожа, местами поросшая пучками рыжеватой шерсти. Оборотень был одет в драную рубаху и грязные серые брюки.
Чудовище мчалось вперед, загребая когтями траву, и остановилось в нескольких футах от ошеломленного мальчика. Безобразная голова откинулась назад, челюсти медленно раздвинулись, обнажая острые клыки, и тихое, клокочущее рычание перешло в оглушительный рев.
Алан испустил отчаянный вопль:
— Нет, нет! Я ведь твой друг! Разве ты меня не помнишь?
Рев утих, и чудовище на мгновение застыло: черное, зловещее, оно выглядело так, будто вот-вот прыгнет в последнем смертельном броске. Затем оборотень шагнул вперед, наклонился — и принялся обнюхивать Алана. Алан дрожал от ужаса, пока длинная морда касалась сначала руки, потом груди, а потом замерла возле правого уха.
И тогда оборотень жалобно заскулил.
Такие звуки могла бы издавать собака, которая просит, чтобы ее приласкали, накормили или взяли на прогулку. А еще — несчастная тварь, без всякой вины приговоренная к вечному проклятию и обреченная стать чудовищем. Все страхи Алана испарились, и сердце его исполнилось жалостью. Вот его друг: добрый, мягкий человек с печальными глазами, заключенный, как в клетку, в это отвратительное обличье, и он взывает к пониманию — прощению — сочувствию.
Алан уже собрался было погладить чудовище по вызывающей омерзение голове, как вдруг прозвучал выстрел из винтовки. Единственный. Приглушенный расстоянием звук долетел с дальней гряды холмов. Оборотень дернулся, издал отчаянный вопль, скачками пересек долину и скрылся позади Менстед-Тора.
Когда подбежали Чарли Бринкли и мистер Феррьер, Алан плакал. Отец обнял его за плечи и принялся утешать:
— Славу богу, сынок, ты цел и невредим. Когда я увидел эту тварь рядом с тобой…
— Я попал в него! — вмешался Чарли Бринкли дрожащим от возбуждения голосом. — Прямо промеж лопаток. Долго он не протянет. В жизни не видел такого громадного пса… Вы заметили? Он-таки стоял на задних лапах! Вы ведь подтвердите это всем этим болванам в «Лозе и солоде»? На задних лапах!
— По-моему, — сказал мистер Феррьер, — чем меньше мы станем об этом болтать, тем лучше. Я прямо глазам своим не поверил.
Алан без конца повторял:
— Он не по своей воле стал оборотнем. Он бы ни за что не причинил мне вреда.
Только через два дня Алану разрешили выйти погулять одному, поскольку врач заявил, что мальчик испытал потрясение и необходимо время, чтобы он пришел в себя.
Добравшись до «Высокого кургана», мальчик обнаружил, что все там тихо и мирно: в заросшем саду под ласковым небом вокруг колокольчиков вьется мошкара, а легкий ветерок едва колышет траву. И он понял, что это некогда счастливое место снова обрело безмятежный покой.
Он медленно спустился по каменным ступенькам и обвел лучом фонарика опустевший подвал. На кровати лежал человек, когда-то бывший оборотнем. Он был мертв, но на лице его застыла такая блаженная улыбка, какую Алану прежде видеть не доводилось.
Он накрыл тело одеялом и поднялся по лестнице.
С тех пор он больше туда не ходил.
Майкл Маршалл СмитИ разверзнутся хляби небесные
Первый роман Майкла Маршалла Смита (Michael Marshall Smith) «Только вперед» (Only Forward) был опубликован издательством «Харпер-Коллинз» (HarperCollins) в 1994 году. Писатель получил три Британские премии фэнтези (British Fantasy Award). Его рассказы печатались в антологиях «Темные земли» (Darklands), «Темные голоса» (Dark Voices), «Зомби» (The Mammoth Book of Zombies), «Постучи no дереву» (Touch Wood), «Антология фэнтези и сверхъестественного» (The Anthology of Fantasy & the Supernatural), «Дрожь» (Chills), «Изобилие» (Exuberance), «Любопытный человек» (Peeping Tom), «Омни» (Omni), «Ужасы. Лучшие за год-2 и 3» (Best New Horror 2 and 3), «Седьмой ежегодный сборник лучших за год произведений в жанре фэнтези и хоррор» (The Year's Best Fantasy and Horror Seventh Annual Collection). Майкл Маршалл Смит — еще и независимый дизайнер — пишет второй роман, несколько коротких рассказов и сценарий триллера.
Писатель признается: «Замысел данного рассказа пришел мне в голову совершенно внезапно, после вечера, проведенного в одном из лондонских пабов в районе Кэмдена. Атмосфера, конечно, была не такой, как описано в рассказе, но в пабе действительно вшивалась компания парней, причем один из них отличался определенным обаянием. Я обрадовался так кстати подвернувшемуся замыслу, потому что: а) сидел в дальнем конце стола и не мог разговаривать со своими спутниками; б) мог слышать только парочку, сидящую напротив меня. Похоже, они начитались всяких статеек из журнала „Тайм Аут“ (Time Out) и битых три часа с упоением рассуждали об астрологии. К сожалению, парень явно перебрал, но поскольку его дама за весь вечер так и не сняла куртку, ему в любом случае явно ничего не светило. История о том, как рассказчику сломали нос, полностью соответствует действительности».
Я видел, что произошло. Не знаю, заметил ли это еще кто-нибудь. Может, и никто, что меня весьма беспокоит. Так уж получилось, что я смотрел в нужное время в нужном направлении. Или в ненужное время. Но я видел, что произошло.
Я сидел за столиком в «Дикобразе», на галерее. «Дикобраз» — это паб на Хай-стрит в Кэмдене, прямо на углу, где обосновался самый скромный из трех рынков района. Хорошо, что там вообще есть паб. Вот в нем-то я и сидел. На самом деле он называется вовсе не «Дикобраз», а как-то иначе. Просто я почему-то называю его именно так, а настоящего названия даже и не помню.
Вечерами по субботам паб всегда битком набит людьми, забежавшими туда по дороге в метро после походов по окрестным рынкам. Туда надо подгребать пораньше, чтобы успеть захватить один из столиков на галерее. Иначе придется сидеть внизу и зорко, как ястреб, следить за тем, когда освободится местечко наверху. Галерея занимает примерно десять квадратных футов, огорожена деревянными перилами, а окнами выходит прямо на Хай-стрит. Удобное место, чтобы поглазеть на проходящую мимо толпу, а парочка футов, возвышающая его над залом, позволяет держать в поле зрения весь паб.
В паб я добрался только к восьми часам и обнаружил, что свободных мест нет не только на галерее, но и вообще. За столиками сидела, галдела и гудела разномастная местная публика. Я почему-то всегда называл их битниками, словечком, которое вот уже больше двадцати лет как вышло из моды. Просто они всегда казались мне неким анахронизмом. Не могу я поверить в существование контркультуры — это в девяностые-то годы, когда мы точно знаем, что в один прекрасный день все эти типы как следует вымоют волосы и пересядут из раздолбанных «фольксвагенов» в новенькие «форды-сиерра».